– Кир, возвращайся домой, я соскучилась.
– Исключено. Я не один, ты же знаешь. Потом, жилье оплачено на месяц вперед.
– Брось, Кирю-юш. Все это несерьезно. Так, пробный шар. Побаловался пять месяцев – и хватит.
– Хочешь, чтобы я вырубил телефон?
– Не хочу.
– Тогда зачем начинаешь?
Мать тихо вздохнула:
– Давай хотя бы увидимся, посидим где-нибудь, как раньше.
– Сейчас?
– Да. Соскучилась по тебе ужасно.
На этих материнских словах открылась дверь в квартиру, и на пороге нарисовалась сестра Сергея Зоя, одетая, несмотря на лето, во все черное. Веки ее до бровей были также черны, отчего казалось, на ее худеньком бледном личике, кроме глазных провалов, ничего больше нет. «Здравствуйте, Кирилл», – проходя мимо Кирилла, прошелестела она бескровными губами столь скорбно, что впору было подумать, она не здоровалась, а прощалась со всем живым.
– Кирилл, ты меня слышишь? – спросила мать.
– Слышу, – с невнятной душевной тоской о бренности мира ответил Кирилл, глядя вслед Зое. – Ладно, давай встретимся, только ненадолго. – Он пытался сохранять в голосе строгость. – Если не будешь внедряться в мою жизнь.
– Я постараюсь.
– Не «постараюсь», а обещай.
– Хорошо, обещаю.
Проводив Кирилла, Сергей вернулся в комнату. Стали с Лехой досматривать съемку.
– Кира сказал, вечером заедут вместе с Катериной. Продублирую им на бис. Не ожидал от него, что бросит свою малину с клубникой и уйдет в такую дыру.
– Не такая, значит, малина, раз ушел, – ответил Алексей. – С отцом вечные терки. А потом, лямур-тужур, куда денешься?
– Да уж. – Сергей выключил камеру и ноутбук. – Ну а твой как? Работу нашел?
– Не-а. – Алексей пересел от стола на диван, закинул руки за голову, вытянул вперед ноги. – Торчит дома целыми днями. Купил на «Горбушке» диск с «Клубом знаменитых капитанов», слушает, ностальгирует. Я к нему вчера вечером в комнату зашел взять кое-что, он сидит в наушниках на диване, плачет, подушкой в меня швырнул, что я его засек.
– Что за хрень?
– Ты, похоже, совсем забетонировался, десант. Почему обязательно хрень? Радиопередача его детства. Я, говорит, может, благодаря этой передаче журналистом стал настоящим. Не подлецом-журналюгой, а именно журналистом. Улови, сын, разницу. В общем, совсем раскис батя. Депрессует по-черному. Шестой месяц пошел. – Алексей стал тихонько насвистывать мелодию.
– Что свистишь? – поинтересовался Сергей, бережно пряча камеру в чехол.
– Заставку к «Клубу». Я ее наизусть выучил.
– Слова там есть?
– Угу.
– Так включи слова, трубач, – снисходительно хмыкнул Сергей.
Убрав камеру в стол, подойдя к зеркалу, он внимательно изучал начавший бледнеть на шее засос.
Алексей принялся легонько отстукивать ритм мысками в тапочках:
В шорохе мышином,в скрипе половиц медленно и чинно сходим со страниц,шелестят кафтаны,чей там смех звенит,все мы капитаны,каждый знаменит.
– А чего, прикольно. Особенно это: «медленно и чинно». – Развернувшись к зеркалу боком, Сергей нижней частью тела произвел соответствующие совокуплению движения.
– Узнаю излюбленную твою аранжировочку, – скептически усмехнулся Алексей. – Там дальше для тебя есть спецтема: «Обнажаем шпаги за любовь и честь».
Сергей присел рядом, приобнял Алексея, оттопырив нижнюю губу, со значением покачал головой:
– Весо-омо. Я ж говорю, гимн половой любви. Эстет твой пахан, гурман утонченный.
– Ты о чем-нибудь другом можешь?
– Не-а, после бунгало не могу. Скинь ссылку, Зоське исполню, может, и у нее слеза вытечет, еще один пиджачок от «Ланвен», ну или от старичка «Армани» на плечи мне ляжет.
Алексей совсем сник.
– Чего скис, брателло? – хлопнул его по спине Сергей.
– Отстань, клоун, – дернул плечом Алексей. – Смотрю, злым и алчным дельцом заделался окончательно.
– Ты серьезно? Моральный кодекс включил?
– Да при чем здесь… – Алексей встал, подошел к окну, вложив руки в карманы джинсов, начал покачиваться с мысков на пятки, глядя на улицу.
– Брось, трубач, я не злой, я умный. – Теперь Сергей искал что-то в шкафу. – При моем семейном раскладе ловить момент нужно. Когда еще жизнь такой шанец подкинет. Знаешь, что такое по-немецки «шанец»? Укрепление, окоп – вот что это такое. Мне свой окоп оборудовать и экипировать нужно срочно.
– Шмотьем?
– В том числе, ты думал? Дресс-коды в злачных местах никто пока не отменял. Хотя шмотки – так, второстепенка. Конечная цель моих с ней сексуальных подвигов – квартира.
Облачившись вместо снятой рубашки в майку с надписью Maldives, он встал рядом с Алексеем, тоже стал смотреть на улицу.
– Надо успеть, трубач. Отец с сеструхой задолбали. Отец насквозь провонял бензином, эта чума болотная ночами бродит по квартире. Лунатизм у нее, что ли? Два раза чуть в кухонное окно не выпорхнула, чудом поймал. Заколебала в отделку. А вроде и жалко ее. Объяснял неоднократно – карму суицидом себе изгадишь, в следующей жизни родишься десятой рабой в гареме, ноги потному султану станешь мыть. Этого хочешь? А она: «Хочу к маме, хочу к маме, я бы там с ней встретилась». Весь мозг выела, дура.
– Совсем она не дура, – смягчился Алексей. – Я с ней по телефону на днях разговорился, она восприимчивая просто очень. Я таким был лет до шестнадцати, потом заматерел.
– Да не заматерел ты ни хрена, таким же остался.
– Ну, может быть, – не стал спорить Алексей. – Ты встань на ее место, каково с рождения без матери?
– Да уж, бабка хорошо мозги ей растрясла. Накормит из бутылочки и давай трясти как полоумная. Наш первый класс не забыл? Вы с Кирой в шоколаде, я в полном дерьме. До сих в ушах стоит, как отец с ней ругался: «Вера Спиридоновна, зачем вы так трясете девочку? Дайте я сам ее уложу». А она вылупится и шипит: «Ты мне не указ, ребенок скорее так засыпает, у меня нервы не железные, я слабый больной человек, меньше пить тебе надо». Швырнет Зойку в люльку, уйдет на кухню и воет там сиреной: «Ты мою дочь угробил, зачем понадобился еще ребенок, мало вам одного оглоеда, нашли время рожать, когда жрать в стране нечего, медицина прогнила, без взятки не сунься, под суд их не отдашь, в продуктовых за колбасой очереди». Так два года, пока отец архитектуру не задвинул, в автосервис не подался. Только когда Зойку в ясли пристроили, она от нас соскочила. У меня, когда за вами матери к школе приходили, зубы сводило, драло в носу и глазах, но я виду ни разу не подал. После школы у вас военные кафедры, отсрочки, а я сам знаешь в армию, потом к отцу в автосервис. Думаешь, предел мечтаний? Зойке, кроме жратвы, носить нужно было что-то? Так что не тебе, трубач, шить мне злость и алчность. Я в нищебродах походил выше крыши.
– Да понял я, понял, – опустился с мысков на пятки Алексей.
– Ладно, извини за резкость.
– Чего уж!
– Слушай, я тебе историю с хреном рассказывал?
– С каким?
– С моим.
Они продолжали стоять у окна.
– Не помню.
– Да-а, я тогда вроде Кире только успел. Дело два года назад было, летом. Когда горело все. Я из армии только вернулся. Жара жуткая, я, короче, спал голый, под одной простыней. Ну, с утра законно хрен стоит, и типа холм под простыней образовался. А спим-то с Зойкой в одной комнате. Она проснулась, холм увидала, подошла, потрогала, как заорет: «Папа, папа, Сережа заболел, Сережу спасать надо!» Заплакала, потом в голос зарыдала. Стресс с ней по ходу приключился, аж температура поднялась. Мы с отцом растерялись, сказать что – не знаем. Трындец, короче. Хорошо, отец догадался знакомую докторшу из поликлиники вызвать. Та пришла, уединилась с ней, капель вонючих налила, кое-как успокоила, потом нас с отцом отозвала и говорит: «У девочки важный этап полового созревания, ей спать в одной комнате с мужчинами вредно. Вы как-нибудь потеснитесь, предоставьте ей отдельную комнату. И помягче с ней, а то ей душу излить некому, в ее возрасте необходимо иметь хоть одно доверенное лицо». Раньше, в мохнатом веке, были типа семейные доктора, а теперь поточный метод, суицидов много среди подростков. И ушла. А я думаю: какие, на хрен, семейные доктора? Отцу, получается, вообще никого в дом не привести.
– Отец сейчас один или есть кто-нибудь? – окончательно смягчился Алексей.
– А-а-а, – махнул рукой Сергей, – каждые две недели свежую жертву приводит. Где он только берет этих кикимор увядших? Каждый раз одна и та же байда. Кончай, говорю, им всем подряд свою историю втюхивать. Они не того от тебя хотят, у них своего дерьма навалом, им внимания надо, ласки, а ты им, как твою жену в роддоме угробили, и остался ты несчастным вдовцом с двумя детьми. После таких аргументов жалко тебя, и все, никакого интима ни одна не захочет.
Кирилл увидел мать в окне кафе, она тоже его заметила, махнула ему рукой. Похоже, она была только что из парикмахерской. Кирилл подошел, она по-молодому тряхнула свежей стрижкой, подставила щеку для поцелуя. У Кирилла засосало под ложечкой от ощущения дежавю из детства. Он коротко чмокнул ее в щеку.
