— Мы едем, чтобы погибнуть?
— Погибнуть? Наивный. Просто умереть. Как старые звери, которые уходят в чащу, чтобы сложить там свои кости.
Глорм снова промолчал.
— Вижу, ты все уже знаешь, — наконец сказал он. — Зато я, похоже, не знаю ничего. Ты говоришь «легенды», спрашиваешь «кто ты такой?»… Так вот, Тева, когда-то ты не спрашивала, кто я такой, просто поддержала меня, и мы добились всего, о чем мечтали. С такими союзниками я был готов на все, не думая о том, что может случиться. Сейчас я тоже сумею добиться своего. По крайней мере, мне казалось, что сумею, что стоит попытаться. Но кого бы я ни попросил о помощи, мне сразу же говорят: это прошлое, легенды, все уже не так, как раньше. Хватит с меня таких разговоров. Делену я сказал «останься с женой», но ты не Делен, ты в десять раз умнее Делена, и потому я скажу тебе кое-что другое. Слышишь, Тевена? Так слушай: иди прочь, чем дальше, тем лучше, убирайся с глаз моих, ибо хватит с меня карканья ворон, которые свили себе гнезда и думают только о том, как выкормить птенцов. Ты ничего не добьешься в Громбеларде, думая об Армекте… или о Дартане, не так ли, ведь теперь ты живешь в Дартане, если не ошибаюсь? Мне нужны друзья, а не обреченные, которых тащат на эшафот. Это никакая для меня не свита, а командовать похоронной процессией я не умею.
Она хотела что-то сказать, но он ей не позволил.
— Погоди, раз уж я говорю… позволь мне. Недавно мне пришло в голову, что все мужчины, каких я встречал за свою жизнь, не вытянули из меня столько слов, как немногие встреченные мной женщины. Но — ладно, видимо, так и должно быть, — сказал он, словно желая кислой шуткой смягчить свои слова. — Я возвращаюсь не в прошлое, Тевена. Я возвращаюсь к себе домой. Сожженный, разрушенный, но это до сих пор дом. Мой дом. Возможно, я зря его когда-то покинул, но теперь возвращаюсь. И я не утверждаю, что намерен отстроить его таким, каким он был. Даже, пожалуй, не хочу. Когда-то ты подумала, — снова пошутил он, чуть тяжеловато, по своему обычаю, — сколь жалка судьба человека моего роста, если человек этот не хочет, чтобы его узнавали? Многие годы, ездя между Громбом и Бадором, Бадором и Рахгаром, я изображал сумасшедшего перед каждым патрулем Громбелардского легиона. Когда меня спрашивали: «Кто ты?», я отвечал: «Басергор-Крагдоб», и тогда они смеялись надо мной, показывали пальцами на уродливую рабочую скотину, на которой я сидел верхом, говорили: «А это наверняка бессмертный Гальватор?», и я мог ехать дальше, несмотря на то, что это действительно был Гальватор… Но несколько раз я наткнулся на более дотошных, и мне приходилось изображать Крагдоба так хорошо, как я только мог, что заканчивалось порубленными трупами на дороге. В городах я горбился под своим плащом, впрочем, на улицу я выходил только темной ночью, а Рбит бежал впереди, давая знать, свободна ли дорога. Из каждых десяти дней в Громбеларде девять я просиживал среди мокрых от дождя скал, в высокогорных селениях или роскошно обставленных пещерах. Думаешь, я тоскую о тех временах, когда притворялся дурачком на дорогах и сжимался в комок под плащом? А может, я скучаю по тем пещерам? Я был настолько сыт этим по горло, что сбежал.
Глорм сделал паузу.
— Теперь я возвращаюсь не затем, чтобы снова сжиматься в комок, — тут же продолжил он. — Если ты так думаешь — ладно, а может быть, даже тем лучше, поскольку можно предположить, что так же станет думать Арма. А знаешь, что вчера сказал про Арму Рбит? Не знаешь, так я скажу: он сказал, что убьет ее, если понадобится. У меня заболело сердце, когда я это услышал. Потом он ушел, а я долго еще ходил по саду, и в конце концов мне пришлось убедить себя в том, что он не сказал ничего такого, о чем я бы не знал. Мало того, он сказал вслух то, чего я не смог бы сказать даже самому себе. Но сегодня я уже могу и скажу: я еду в Громбелард не затем, чтобы горбиться под плащом. И не затем, чтобы умереть. Я еду убивать. Убивать и, возможно, погибнуть, ибо тот, кто сражается, порой гибнет. Но можешь быть уверена, что прежде чем я погибну… и если вообще погибну… погибнут многие, действительно многие другие, может быть, даже все, кто станет на моем пути. Держись подальше от Армы, Тевена, разве что только ты уверена, что я получу от нее поддержку, как когда-то. Если не уверена… Во всяком случае, не становись между мной и моими врагами.
Она молча покачала головой.
— Угрозы… Зачем? Ты никогда со мной не разговаривал, а когда это наконец случилось, я услышала лишь угрозы.
— Просьбы. И самое большее предостережения.
— Просьбы?
— Ясное дело. Прошу тебя, Тевена, чтобы ты не вставала у меня на пути. Насколько я слышал, ты не отправляешься туда же, куда и я, так что эту просьбу, пожалуй, не так уж сложно исполнить.
— Она ни к чему.
— Не знаю. — Глорма уже по-настоящему утомил разговор, которого он сам добивался. — Я был с тобой откровенным, и ты получила, что хотела. Как далеко ты собираешься меня проводить?
— Примерно до границы.
— Тогда успеем еще поговорить. Даже о моде в Роллайне… Я сказал, чтобы ты убиралась прочь, но не воспринимай этого буквально.
Она рассмеялась, что с ней бывало неизмеримо редко.
— Тебе стыдно? Интересно. Не ожидала.
В густонаселенном Дартане найти ночлег не составляло труда — в любой деревне за две серебряных монеты все крестьяне выгнали бы своих баб и потомство в лес, чтобы уступить хижину знаменитым путникам. Сложнее было найти приличный постоялый двор; даже те, что находились у главных трактов, пугали непонятного происхождения едой и грязными комнатами, где все вместе спали на соломе. В этом краю путешествия всегда считались неприятной необходимостью, несчастьем разных гонцов и купцов. Поскольку, однако, стояло лето, а погода благоприятствовала, лагерный костер выглядел куда приятнее, чем постоялый двор или грязная крестьянская хижина.
Глорм и Тевена, не сговариваясь, пришли именно к такому выводу.
Привал под небом прекрасного и безопасного края обещал одни удовольствия. Ночное дежурство, требовавшееся скорее для поддержания огня, чем по какой-либо иной причине, предстояло нести слугам. Днем подстрелили двух фазанов и несколько птиц помельче, так что аппетитный запах жаркого широко стлался по земле, плывя к деревьям ближайшей рощицы, под копыта пасущихся лошадей. В сумерках женщины отправились к густым кустам, росшим вдоль берега ручья, шутливо и строго напомнив мужчинам, чтобы те продолжали отдыхать вокруг костра.
Над водой слегка давали о себе знать комары, не питавшие никакого уважения даже к обнаженной спине ее благородия, а тем более к рукам освобожденной жемчужинки или ногам невольницы-телохранительницы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
