– Антония, это были убийцы.
– Это были дети, Камерон.
– Не в моих силах решить проблемы Брэндона, да и, по большому счету, я пришел к вам не для этого.
– Разумеется. Кстати, а зачем ты пожаловал к нам в столь ранний час?
– Почему бы тебе не разбудить своего льва? Это поможет сберечь время, потому что я не хочу повторять свой рассказ дважды. Если честно, у меня нет никакого желания задерживаться здесь надолго – на тот случай, если за мной сейчас пристально наблюдают.
– Даже так? – спросила Антония, глядя Камерону в глаза.
– Даже так, – тихо подтвердил Прайс.
Через пять минут на кухню вошел растрепанный Скофилд, а следом за ним – Антония. Оба были в халатах: Антония – в новом, белом, махровом; Брэндон – в доисторическом, чистом, но порванном в нескольких местах.
– Если бы мы остановились в приличной гостинице, – кратко заметил он, поймав на себе вопросительный взгляд Прайса, – я бы смог стащить приличный халат… Черт побери, сынок, что у тебя? Это должно быть нечто важное, иначе я наложу на тебя взыскание – или как там делается у этих идиотов-военных? Да, а где кофе?
– Садись, дорогой, уже наливаю.
– Ну, Кам, выкладывай, с чем пришел. По своей воле я не вставал в такой ранний час с той жуткой ночи в Стокгольме, когда одна молодая дама случайно ошиблась номером…
– Болтун, – с мягким укором произнесла Антония. Поставив на стол две чашки кофе, она подсела к мужчинам.
– А ты сама не будешь? – спросил Прайс, кивая на свою чашку.
– Я предпочитаю чай, и мои запасы подошли к…
– А я умираю от любопытства, черт побери! – прервал жену Скофилд. – Говори, юноша.
– Помнишь, я жаловался тебе на то, что подполковник Монтроз ходила за мной повсюду как привязанная?
– А то как же. И я помню также, что предположил, не запала ли она на тебя.
– Что я тотчас же отмел. Наша Лесли ко мне совершенно равнодушна. Хочешь верь, хочешь нет, но я знаю в этом толк, и мы не в Стокгольме. Поэтому, когда на прошлой неделе погиб Брэкет и Монтроз возглавила службу безопасности, я решил, что настала пора поменяться с ней местами. Обязанностей у нее стало во много раз больше, внимание ей приходится разделять на десять разных дел, к тому же Монтроз хочет выслужиться и составить о себе хорошее мнение в Пентагоне.
– Одним словом, ты начал за ней следить, так? – Брэндон подался вперед, и его глаза на морщинистом лице, склонившемся над чашкой кофе, зажглись огнем.
– Да, очень осторожно, преимущественно ночью. Дважды, первый раз в три часа ночи, второй раз – в четверть пятого утра сегодня Монтроз покидала свою комнату и отправлялась на лодочную станцию. Там под потолком один светильник, закрытый решеткой; оба раза она его включала. Я подкрадывался к маленькому окошку справа и заглядывал внутрь. В обоих случаях Монтроз доставала свой сотовый телефон и с кем-то разговаривала.
– Но это же бесконечно глупо, – заметил Скофилд. – Прослушивать разговоры по сотовому телефону можно с помощью самого примитивного сканера радиочастот. К этому средству связи можно прибегать только в крайнем случае.
– То же самое подумал и я, – согласился Прайс. – Кроме того, мне ясно дали понять, что такие телефоны имелись только у Брэкета, Монтроз и у нас с тобой.
– Совершенно верно, – подтвердил Брэндон. – Все остальные телефоны прослушиваются, спасибо Фрэнку Шилдсу. Интересно, кому звонила наша подполковник.
– Вот почему, воспользовавшись своими полномочиями старшего по положению сотрудника ЦРУ, я сегодня утром съездил в Истон, формально – для того чтобы забрать свежие газеты и журналы.
– Какого хрена ты притащил мне «Ю-Эс ньюс энд уорлд рипорт» и эту финансовую макулатуру? Ты же должен знать, что мне наплевать на весь этот мусор.
– Извини, «Пентхауса», «Плейбоя» и комиксов там не оказалось. Так или иначе, в город я ездил не за этим чтивом. Воспользовавшись телефоном-автоматом, я позвонил в Лэнгли Фрэнку Шилдсу и спросил, может ли он выяснить, на какие номера были звонки с сотового Монтроз. Он ответил, что все звонки, естественно, регистрируются. Затем он попросил меня подождать, и через пару минут ответил на мой вопрос.
– И что же выяснил Косоглазый? – нетерпеливо спросил Скофилд. – Кому звонила Монтроз?
– Это и есть самое странное. Никому.
– Но ведь ты своими глазами видел ее, – заметила Тони.
– Определенно, видел, и так я и сказал Шилдсу. Он снова попросил меня подождать, а когда вернулся, то буквально оглушил меня своим сообщением. На телефон Монтроз не зарегистрировано ни одного звонка, зато за телефоном полковника Брэкета числятся целых три.
– Все эти телефоны похожи друг на друга, – сказал Брэндон. – Монтроз их просто подменила!
– Но зачем? – спросила Антония.
– Несомненно, для того чтобы прикрыть себе задницу, любимая. Но она не могла предусмотреть, что Брэкета убьют. Его телефон, по крайней мере, тот, который был при нем, отправили вместе с телом в Лэнгли, ведь так?
– Тут еще один сюрприз, – возразил Камерон. – Не отправили. Шилдс предположил, что, поскольку первыми к телам Брэкета и Денни подоспели мы, один из нас и забрал телефон.
– Но мы его не забирали. Я даже не подумал об этом.
– Как и я.
– Значит, где-то здесь затерялся неучтенный телефон. Остановимся на этом.
– Фрэнк согласен. Теперь уже будут прослушиваться все звонки со всех телефонов.
– Так кому же все-таки она звонила? Я имею в виду Монтроз?
– Тут тебя ждет сюрприз номер три.
– Какой еще?
– Монтроз звонила в Белый дом.
Один за другим с интервалом в двадцать минут в амстердамском аэропорту «Скипхол» совершили посадку семь частных самолетов. Как только владелец спускался на землю, его провожали к поджидающим лимузинам мускулистые встречающие, которых в последний раз прибывающие гости видели в горах в окрестностях Порто-Веккио на берегу Тирренского моря. Затем их отвезли к элегантному четырехэтажному зданию на Кайзерсграхт, канале, который протекает через самые богатые кварталы города. Наконец семерых потомков барона Матарезе одного за другим проводили наверх, в огромный обеденный зал на втором этаже.
Обстановка очень напоминала главный зал особняка в поместье неподалеку от Порто-Веккио. Длинный стол из дорогих пород дерева был отполирован до зеркального блеска, а стулья были расставлены на расстоянии нескольких футов друг от друга, словно для того, чтобы дать каждому гостю свободу обдумывать, осмысливать, оценивать. Изящных хрустальных ваз с икрой не было; вместо них лежали небольшие блокноты и серебряные шариковые ручки. Всем записям предстояло остаться на столе; после окончания встречи они должны были быть сожжены.
Как только потомки барона расселись за столом, в зал вошел Ян ван дер Меер Матарейзен, занявший место во главе стола.
– Рад отметить, что на нашей второй встрече уже чувствуется определенная дружеская атмосфера. – Он помолчал. – Так и должно быть. Все вы проделали великолепную работу.
– Помилуй бог, старина, смею заметить, никто из нас не остался внакладе, – сказал англичанин. – Наша прибыль взметнулась до небес!
– Такой бурной деятельности, – подхватила женщина из Калифорнии, – мой брокерский дом вместе с недавно приобретенными союзниками по всей стране не видел с начала восьмидесятых. Это что-то потрясающее!
– На самом деле все это только на бумаге, – напомнил Матарейзен. – Мы предупредим вас, когда надо будет продавать. И как только поступит приказ, спускайте все до последней акции, ибо за этим последует крах.
– Это невозможно представить, приятель, – прервал его американец из Нового Орлеана. – Моя недвижимость, мои казино идут победным маршем. Все крупные финансовые игроки хотят иметь в них свою долю.
– А после всех слияний и поглощений наш банк стал более поджарым – и более злым, – добавил юрист из бостонского банка. – Мы превратились в общенациональную, даже международную финансовую силу. Остановить нас нельзя.
– О, но вас придется остановить, – вмешался Ян ван дер Меер. – Это является частью общего плана, и никаких отступлений быть не должно. Мы скажем, когда и кому продавать свои активы; предупреждаю заранее, это будут не самые выгодные покупатели.
– Вы считаете себя вправе диктовать условия Ватиканскому казначейству?
– Да, считаю, ваше высокопреосвященство. Ибо вы в первую очередь – ядро Матарезе, и лишь потом священник Римско-католической церкви.
– Это же святотатство, – вполголоса пробормотал кардинал, не отрывая взгляда от Матарейзена.
– Нет, святой отец, это реальность, всего лишь реальность. Или вы предпочитаете, чтобы Ватиканскому казначейству было доложено о ваших финансовых похождениях, о милом поместье на берегу озера Комо, – как говорится, всего лишь о капле в полном ведре.
