грязными, и я прикинула, как давно она мылась. Представила, что мать пытается усадить ее в ванну, а она вырывается, царапается и орет, словно ей в пизду нож всадили. На столике у кровати стоял органайзер для таблеток, вроде того, каким пользуются старые пердуны, с отделениями по дням недели. Открытки были прикреплены к изголовью, отчего то казалось недоделанным мемориалом.
— Привет, Кейтлин.
Она повернулась ко мне. На лице не отразилось ничего, но глаза заблестели от слез. Ладонь показалась из-под одеяла и потянулась ко мне. Костяшки были сбиты и еще не зажили. Я взяла ее руку в свою, борясь с желанием содрать свежую кожицу и съесть ее. Кейтлин была холодной как снег и такой же белой. Руина, а не девочка. Когда она заговорила, показалось, что из ее горла лезут ржавые гвозди. Я задалась вопросом, почему она вообще так хрипит.
Кричала всю ночь?
Эта мысль меня возбудила.
— Ким, ты пришла.
— Ну конечно.
Кейтлин села в постели.
— Я боялась, что ты на меня сердишься.
— Господи, да за что?
Она шмыгнула носом, и я села на кровать и заправила прядку волос ей за ухо. Кейтлин грустно улыбнулась — на щеках появились ямочки. Казалась почти ребенком — такая маленькая и слабая.
Симона вернулась в комнату и унесла органайзер с таблетками.
— Побудьте вдвоем.
Ушла, но оставила дверь приоткрытой.
— Мне пришлось рассказать маме, — объяснила Кейтлин. — О Дереке. Она понимала, что я не буду просто так спать с парнем. Знала, что что-то было не так.
— Ты будешь свидетельствовать против него?
Ее лицо скривилось:
— Не знаю. Не думаю, что смогу.
— Тебе придется. Говорить обо всем в суде — на глазах у кучи народа.
Слезы уже потекли, мои соски стали твердыми, как камешки.
— Что в том органайзере?
— Успокоительное и снотворное.
— Ты не выглядишь спокойной.
— Еще бы, со всем этим. Знаешь, на днях я зашла в фейсбук и прочитала сообщения. Люди хотят, чтобы я себя убила!
Превосходно.
— О Кейтлин. Мне так жаль. Это ужасно.
— Разве можно после такого успокоиться?
— А ты уверена, что принимаешь достаточно таблеток?
Она сморгнула слезы:
— Делаю, что велел доктор. Они почти не помогают.
— Это потому, что доза маленькая.
Она вопросительно на меня посмотрела.
— Принимай сколько нужно, — сказала я. — Доктора ограничивают нас потому, что многие пациенты становятся зависимыми от обезболивающего. Вот и все. Если таблетки не помогают, прими больше. Сколько хочешь.
Передоз был бы прекрасным финалом для Кейтлин. Она подумала над моими словами и покачала головой.
— Я вообще их не хочу.
Проклятье.
— Знаешь, — сказала я, — думаю, мне не стоит этого говорить, но ты имеешь право знать.
Я немного помолчала. Кейтлин заерзала.
— Что? — спросила она.
— Они... они думают, что это Дерек убил твоего отца.
Ее лицо покраснело, исказилось в ужасной гримасе.
— Что? О господи. — Она закрыла его руками. — Нет. Нет!
— Думают, что они поссорились и Дерек его зарезал. Около тела были таблетки для изнасилований, вроде тех, которыми он накачал тебя. Копы считают, что все это как-то связано. Может, твой папа узнал...
— Это я виновата! — заплакала она. — Во всем!
— Почему?
— Папа так разозлился, когда по школе поползли сплетни. Говорил, что убьет Дерека. Мы ему не верили. Боже, наверное, он угрожал Дереку или сделал что-нибудь и тот убил его, защищаясь. Папа умер из-за меня!
Теперь она рыдала. Я прижала Кейтлин к груди, чтобы насладиться ее страданием.
— Все будет хорошо, — сказала я.
— Нет. Не будет! Никогда!
Кейтлин ревела, и дверь распахнулась. Вошла Симона со стаканом воды в руке. В другой, сжатой в кулак, что-то было.
— Я не хочу таблеток! — закричала Кейтлин.
— Милая, это сильная. Она тебя успокоит.
Симона наклонилась к нам, Кейтлин отшатнулась и выбила стакан из руки матери. Он ударился о стол, разлетелся на части. Кейтлин заорала, словно банши, на ее лице вздулись вены. Я вскочила с кровати, чтобы полюбоваться, как Симона пытается обнять дочь. Кейтлин отбивалась и вопила как одержимая. Когда Симона навалилась на нее, Кейтлин вывернулась и схватила крупный осколок.
Я не моргала, не желая пропустить ни секунды.
Кейтлин вывернулась из хватки матери, развернула осколок кромкой к себе и вонзила его во внутреннюю часть предплечья. Дернула вверх, разрезав руку, прежде чем Симона смогла его вытащить. Комната словно взорвалась — руки и ноги замелькали в воздухе, кровать тряслась, лампа упала со столика, мать с дочерью боролись, кровь заляпала простыни.
— Держи ее за ноги! — закричала Симона.
Я забралась на кровать и вцепилась в молотящие по воздуху ноги Кейтлин, наслаждаясь тем, что удерживаю ее, — это походило на связывание. Простыни слетели с кровати. Симона пыталась остановить ими кровь. На Кейтлин были только длинная (без сомнения, папина) футболка и трусики. Я оказалась между ее голых ног, наслаждаясь прикосновением к гладкой, детской коже. Вдохнула свежий медный запах крови, и перед глазами поплыло от желания. Моргнув, я вернулась в действительность. В наших руках Кейтлин перестала кричать и зарыдала так ужасно, что у нее начались судороги. Дышала громко и прерывисто. Снова гипервентиляция.
Симона закричала от ужаса и отчаяния. Схватила ингалятор со столика у кровати и попыталась запихнуть его Кейтлин в рот, другой рукой зажимая рану. Простыни стали красными и скользкими, изголовье и стены покрылись кровавыми пятнами и отпечатками. Кейтлин трясло так, словно она сидела на электрическом стуле. Когда Симона засунула ингалятор ей в рот, Кейтлин сжала зубы так сильно, что он треснул и разлетелся на части. Ее глаза закатились.
— Вызывай скорую! — вскричала Симона.
Я достала мобильник и вышла из комнаты. Не хотела пропустить шоу и не желала, чтобы медики приехали вовремя. Стояла в коридоре, прислушиваясь к воплям Симоны, и ждала, когда можно будет набрать 911.
— Кейтлин! — рыдала Симона. — Дыши, милая! Дыши!
Если ждать слишком долго, она решит, что я медлю специально. После нескольких тяжких минут я набрала номер и попросила прислать скорую, а потом вбежала в комнату, чтобы увидеть, как умирает Кейтлин.
Часть вторая. Ем за двоих.
23
Стоял прекрасный солнечный день, и, хотя такая погода мне обычно не нравилась, в том, что он пришелся на
