— Я имел в виду — останешься видимым! — пояснил я, взмахнув обеими руками. — Останешься здесь, пока я принимаю душ и переодеваюсь.
— Тебя ждут дела, — заметил он. — Если я отвлекаю твое внимание, мне придется исчезнуть.
— Я не могу позвонить Лионе в такой час, — сказал я. — Она еще спит.
— А что ты делал в прошлый раз, когда вернулся?
— Искал информацию, писал, — вспомнил я. — Записал все, что произошло. Узнал об истории того периода, какой успел увидеть лишь мельком. Но ты же знаешь, что босс никогда не позволит мне опубликовать эти записи. Робкая мечта о том, чтобы сочинять, стать писателем, выпускать книги, уже в прошлом.
Я снова вспомнил о том, как хвастался перед своим бывшим боссом, Хорошим Парнем, что буду писать о «кое-чем интересном», что случилось со мною, о том, как перевернулась моя жизнь. Я советовал ему посматривать на прилавки книжных магазинов, потому что в один прекрасный день он может увидеть на обложке мое имя. Каким глупым и импульсивным казался теперь тот разговор. И еще я помнил, что назвал ему свое настоящее имя, о чем теперь сильно сожалел. Ну зачем я сказал ему, что его верный наемник, Лис-Счастливчик, на самом деле зовется Тоби О’Даром?
Перед глазами возникли образы Лионы и Тоби.
И жуткие слова Анканока снова зазвучали в ушах. «Разве Святой Дух не преисполнил бы тебя утешением и светом?»
Ведь я же и был преисполнен утешением и светом, когда произносил те слова перед Хорошим Парнем, но вот теперь я смущен. Я ничего не имел против того, чтобы никогда и никому не рассказывать, какую работу исполняю для Малхии. Дитя Ангелов должно молчать о своих поступках, это само собой разумеется. Точно также подразумевалась полная секретность, когда я убивал по приказу Хорошего Парня. Разве я могу предложить ангелам меньше того, что давал Хорошему Парню? Но сейчас дело было не просто в смущении и тревоге. Я ощущал страх. Рядом со мной стоял воплощенный ангел, а я боялся. Страх не становился всеобъемлющим, однако было больно, как будто бы меня подсоединили к электрической сети и включили ток.
Я вынул из холодильника еще одну бутылку содовой и, хотя мне до сих пор было зябко, выпил, наслаждаясь прохладой воды.
Присел в кресло у письменного стола.
— Хорошо, конечно же, вы нас не ненавидите, — согласился я. — Но ведь вы наверняка должны терять с нами всякое терпение, глядя, как мы вечно не можем принять самое простое решение.
Шмария улыбнулся, как будто ему понравилось, как я выразил мысль.
— С чего бы мне терять терпение? — мягко поинтересовался он. — На самом деле, с чего ты вдруг вообще интересуешься моими мыслями и переживаниями? — Он снова пожал плечами.
— Я не понимаю, когда и как ты вмешиваешься в земные дела, а когда и как остаешься в стороне.
— Ага, вот это уже серьезный вопрос. И я могу объяснить тебе правила, — спокойно ответил он. Голос его звучал так же мягко, как звучал всегда голос Малхии, но он был звонче, моложе, почти мальчишеский. Как будто мальчишка рассуждал со сдержанностью пожилого человека. — Главное значение имеет твоя свободная воля, — пояснил он, — и мы никогда не идем наперекор ей. Поэтому, чтобы мы ни говорили и ни делали, как бы ни проявляли себя, мы всегда руководствуемся этим главным постулатом: человек волен поступать по своему разумению.
Я кивнул. Допил вторую бутылку содовой. Тело впитывало влагу как губка.
— Хорошо, — согласился я, — но Малхия показал мне всю мою жизнь.
— Он показал тебе прошлое, — возразил Шмария. — А сейчас тебя беспокоит будущее. Ты разговариваешь со мной, но обдумываешь множество разных вопросов, и все они связаны с будущим. Тебя интересует, когда и как вы снова встретитесь с Лионой, что случится, когда вы встретитесь. Ты размышляешь о том, что тебе предстоит сделать в этом мире, чтобы стереть ненавистное прошлое Лиса-Счастливчика. Ты не хочешь, чтобы твои прежние поступки как-то повредили Лионе и Тоби. И еще тебя волнует вопрос: отчего последнее задание Малхии настолько отличалось от первой миссии и с чем может быть связано следующее?
Все это было совершенной правдой. Мой разум действительно терзали все эти вопросы.
— С чего же начать? — спросил я.
Но я сам знал ответ.
Я отправился в ванную и постоял под душем: это был самый долгий за всю мою биографию душ. И эта самая моя биография каким-то образом заслонила все остальные мысли. Лиона и Тоби. Что их присутствие в моей жизни требует от меня в ближайшем будущем? Я думал не о телефонных звонках, разговорах и встречах. Я размышлял о том, что от меня требуется с учетом безобразного прошлого. Что делать Лису-Счастливчику со своим прошлым?
Я побрился и надел чистую голубую рубашку и выглаженные джинсы. Меня посетила не слишком благочестивая мысль: изменится ли наряд моего ангела-хранителя, если я переоделся?
Нет, он остался в том же, в чем был. Когда я вошел, Шмария сидел у камина в кресле с высокой спинкой, пристально глядя в пустой очаг.
— Ты прав, — сказал я ему, как будто продолжая прерванную беседу. — Я хочу знать все ответы на вопросы о будущем вообще и моем будущем в частности. Мне не стоит забывать, что ты явился сюда вовсе не для того, чтобы облегчить мне задачу.
— Ну, до какой-то степени да, а до какой-то — нет, — проговорил он. — Однако сейчас тебя ждут дела, и ты обязан ими заняться. Соверши еще раз то, что уже помогало тебе раньше.
Между бровями у него залегла тонкая морщинка, глаза двигались неспешно, но непрерывно, словно перед ним стоял не я, а огромный экран, наполненный движением и мелкими деталями, и это было мне непонятно.
— Вы тратите слишком много времени на изучение наших лиц, — пояснил ангел. — Таким способом вам никогда нас не постичь. Мы не можем объяснить, даже если бы очень захотели, как именно происходит у нас мыслительный процесс.
— Но выражение твоего лица может быть неверным или обманчивым? — спросил я.
— Нет, — ответил он, мягко улыбаясь.
— А тебе нравится то, что я тебя вижу?
— Да, — сказал он. — Нам нравится материальная вселенная. И всегда нравилась. Нас радует ваша материальность. Это очень интересно.
Я был зачарован.
— И тебе нравится разговаривать со мной так, чтобы я слышал голос? — спросил я. — Тебе правда нравится?
— Да, — повторил он. — Мне очень нравится.
— Наверное, те десять лет, когда я был убийцей, стали для тебя настоящим кошмаром, — предположил я.
Он беззвучно рассмеялся, закатив глаза к потолку. Затем взглянул на меня.
— То были не лучшие для меня времена, — подтвердил он. — Не могу отрицать.
Я кивнул, как будто услышав от него ровно то признание, какого ожидал, хотя, конечно, я ничего от него не ожидал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
