что дома пьяный лежал!
Но не беда, главное – наградная кепка, пусть постфактум, но мне таки была вручена. Чем подтвердилась кадровая политика нашей фирмы – чем больше пакостей ты совершишь, тем больше у тебя шансов продвинуться по карьерной лестнице. Хоп-хей!
Правда, одно плохо. Коварный отдел по технике безопасности в лице того самого ТБ-шника, хоть и смеётся с меня второй день без перерыва, тем не менее, уже принялся за шантаж. За один только сегодняшний день несчастный Валентиныч написал пять отчётов по ТБ – при том, что от обычного человека таких отчётов требуется максимум три штуки в месяц, и это считается неслыханной победой сил зла над силами разума.
А если учесть, что этот же самый ТБ-шник уже прочитал этот мой рассказ, то я и вовсе пропал. Вот он ужо схватит меня раскалёнными щипцами за нижний рог! Вот ужо я побегаю, заполняя бесчётное количество отчётов и побивая все возможный рекорды!
Воистину, язык мой – враг мой.
Профессионалы в босховском аду
Бригада техников и Энди к концам своих вахт окончательно осатанели, в результате чего склад ЛАРН в последнее время местами начал напоминать босховский ад в миниатюре.
Наблюдалось противостояние. С одной стороны находился Энди. Он желал, чтобы техники работали – технически обслуживали лодочный мотор, саму моторную лодку и вездеход «Роллигон». С другой стороны упиралась рогами бригада техников, свято уверенная в том, что не надо ремонтировать то, что не сломано, и что Энди – самодур и просто полоумный дурак. Ровно посередине между этими окопами находился лично я, исполняющий обязанности кривоногого (гого!) переводчика.
В итоге каждая первая утренняя беседа протекала так. В бодром, незлобивом темпе.
Энди:
– Вам надо составить список деталей для восстановления квадроциклов!
Техник Айван:
– Надо-то надо, да только зачем восстанавливать совершенно новые, чуть ли не в упаковке стоящие на полке квадроциклы? Я думаю, что не надо.
Энди:
– Лео, что они говорят?
Я:
– Они говорят, что делать надо, но лично они считают, что можно обойтись и без этого.
Энди:
– Ну как же обойтись, если это по всем правилам так! Скажи им, что это в процедурах прописано!
Айван:
– Да мы понимаем, что надо! Мы сделаем! Но вообще обычно так не делают. Скажи ему об этом! Да и вообще – всё, чем мы тут уже не первый день занимаемся, это тщетно и никому не нужно. Ну, сделаю я этот список – что толку? Это же бред сумасшедшего, а не план работ!
Энди (ощутимо волнуясь):
– Лео, почему он спорит? Он же явно спорит! Не говори мне, что он соглашается – у него по глазам видно, что он задумал восстание! Что он говорит? Почему они меня не слушаются? Я же начальник! Пусть они меня слушаются!
Айван:
– Да пошло оно всё! Что я себе, другой работы не найду?!! Да я уйду отсюда, и пусть они все (дальше из жалости к редакторам скажем, что идёт совокупность местных идиоматических выражений, хотя на самом деле дальше идут отборные, любовно выписанные маты)…
Не забывайте, что во время этого разговора я безостановочно переводил, шевеля в голове мозгами и отыскивая английские аналоги русским словам, что существенно замедляло этот обмен репликами; при этом вокруг бандерлогами скакала бригада ЛАРН, каждый работник которой почитал делом чести пожать Энди руку и сказать что-нибудь типа «Энди, гудмонинг!», «Энди, хаваю!» или «Гитлер-капут!», от чего Энди периодически хватался за бороду и кричал: «Лео, выведи их за ворота, пусть они хоть десять минут постоят на улице!» В общем, цирк с конями.
Учитывая, что я в реальной жизни человек мягкий и интеллигентный, мой перевод нередко звучал в смягчённом варианте. Например, какой-нибудь «What a fuck?..» я переводил как «Ну, что же вы, товарищи, разве вы не видите?..» И это особенно хорошо смотрелось со стороны: стоят два здоровенных мужика и попеременно кричат – каждый со своей стороны – на что-то бормочущего тощенького паренька в рваной кацавейке. То есть, на меня. Они не друг с другом разговаривали, а со мной. А у меня и так нервы не в порядке! Я не люблю, когда на меня с двух сторон кричат здоровенные мужики!
Короче, я не выдержал, показал брачующимся «брэйк», сказал «Стойте здесь, wait a minute и никуда не уходите», после чего просто пошёл, и позвал с соседнего склада товарища Вячеслава. Который и в языках силён, и самообладанием обладает на зависть многим, и внешне собой весьма импозантен.
И Вячеслав показал себя с лучшей стороны – он повёл себя как истинный английский лорд! Закинул ногу за ногу, поправил белый шарф, выпил чашку чаю «Липтон» из пакетика, поговорил с красномордым и тяжело дышащим Энди о погоде в колониях… После чего начался разговор.
И узрел я в ходе этого разговора, как надо переводить английский язык! Ибо товарищ Вячеслав переводил всё, вплоть до интонации. И если Энди в своей речи высказывал возмущение, то в Вячеслава мигом вселялся бес высочайшего царствования, и он обращался к опешившим техникам с таким высокомерным видом, как будто он – начальник всея предприятия, вышедший на обход и обнаруживший на складе ЛАРН восстание рабов под руководством Спартака. «Почему ещё ничего не готово?», «Это нас не интересует!», «Вам говорят сделать, значит вы должны сделать!»… Буквально, наездами говорил!
Как результат – техники попритихли, задумались о бытие своём тяжком и ушли вглубь голов, изобразив лицами осознание вины. Так образование (в лице Вячеслава) победило дремучесть (в лице техников) и кустарщину (в лице меня)!
Впрочем, вышеобрисованная победа в итоге, возможно, оказалась пирровой, поелику приехавший через месяц Энди при упоминании о том, что скоро здесь вновь будет Ванька, схватился за лицо, спел песню «Всё опять повторится сначала» и прочитал мне лекцию на тему «Я высоко ценю вашу мятущуюся русскую душу, но если Айван будет продолжать в том же духе, мне будет проще задать ему направление наружу», после чего заплакал и ушёл, горюя, вдаль.
Ну, время, конечно, покажет.
Беседы с механиком на дороге
– О, смотри, собака. Дави её!
– Зачем давить? Вот если б ты был собакой, тебе было бы приятно, если бы тебя постоянно давили?
– А я был бы умной собакой. Я бы видел, что механик едет, и сразу же валил бы с дороги – в кусты, на обочину, только бы подальше!
– Ты был бы злой собакой. Ты и так злой как собака. А собакой был бы ещё злее.
– Ну да. Я был
