Петр даже не пошевелился. Опершись локтями на колени и обхватив ладонями склоненную голову, он думал. Не иначе как над моим предложением.
«Ладно, пора вылезать наверх, – подумала я, сделав Наташке соответствующий жест. – Детки беспокоятся».
Беспокоились детки прямо под дверью. Миновав задумавшегося Петра, я рывком открыла дверь и застыла, пораженная напряженным видом всех четверых. В нос ударил запах жареной рыбы. Не иначе как на солярке. Судя по всему, я буду долго благоухать ароматом этого топливного средства.
– И долго вы здесь подслушиваете? – обратилась я исключительно к Алене, знавшей значительную часть всей криминальной истории. Именно на ней лежала обязанность сохранения ее в тайне от других.
– Мы зашли позвать вас на арбузы и рыбу, – тихо сказала Вика. – Все уже остыло…
– Я говорила, что не надо, – оправдывалась дочь. – Но они полезли… И Петр Василич так ужасно кричал. Ребята даже собирались отбить его у вас.
– Я что-то плохо поняла про Майю. Что с ней? Она умерла? – Вопросы Виктории прозвучали как бы между прочим. Девушка улыбалась слишком безмятежно и поэтому страшно. Такое бывает, когда не хочешь верить в услышанное и беспокоишься только о том, что окружающие могут заметить твой ужас. В кубрике повисла настороженная тишина. Я почувствовала тошноту, легкое головокружение и настоятельную потребность выскочить на свежий воздух. – Что вы все молчите?! – Вот это прозвучало у Вики уже с надрывом. Нет, пока не поздно, надо бежать отсюда сломя голову!
– Пустите меня!!! – истерично завопила я и рванула к выходу. Но натолкнулась на стоявшего в проеме двери Вячеслава. Вышибить этот монолит мне оказалось не по силам, и я под испуганный крик дочери «мамочка!» тихо сползла к его ногам. Сознание точно не теряла, хотя в тот момент это было бы лучшим подарком мне от себя самой.
Все разом заорали, засуетились. Все, кроме Виктории. Толкаясь и пихаясь, пытались оторвать меня от ног сына. Я замучилась считать мелкие тычки и пинки – результат попыток вывести меня из ненормального состояния и поднять на должную высоту. Парализованный в нижней ходовой части, сын занудно благодарил родную мать, то бишь меня, за то, что до блеска отполировала его ботинки.
– Давайте оставим ее в покое, – отфыркиваясь и тяжело дыша, предложила Наташка. – Это у нее на нервной почве какой-то судорожный синдром. Вцепиться вцепилась, а разжать пальцы не получается.
– И что, я теперь без родной матери шагу не сделаю? – возмутился Вячеслав. – Так и будет кандалами прикидываться? – Славка попытался одной рукой погладить меня по голове, но я только усилила хватку.
– Да как ты смеешь обзывать мамулю обузой! – вскипела дочь. – Эгоист несчастный!
– Может, ее треснуть чем-нибудь? – предложила Наташка. – Она и отомрет.
– Лучше Славку. Она тоже отомрет – за него, негодяя, испугается, – предложила Аленка.
Лешик подумал и порекомендовал вынести и меня, и сына на свежий воздух. А если надо – выкинуть за борт. Проснется инстинкт самосохранения, я и отцеплюсь.
«Мудрое решение, – подумалось мне. – Не придется смотреть в глаза Вике и слышать ее рыдания…»
– Тетя Ира, – тут же прошелестел над моим ухом Викин голос. – Мне страшно. Пойдемте куда-нибудь, вы все расскажете.
– Да, Викусик. Конечно. Мне бы только разжать пальцы.
– Я вам помогу.
Тоненькие пальчики аккуратно освобождали меня от последних минут спокойной жизни. Выхода не было. Даже соврать нельзя. Наташка вела себя подозрительно тихо, наверное, забилась куда-нибудь в уголок. И вообще все как вымерли. Я беспомощно оглянулась на Петра. Он изучал пол.
Надо отдать должное Вячеславу: едва я поднялась, хватаясь за спину и охая, скорее, от безысходности, чем от боли, он подхватил меня под руку. Вместе мы поплелась за девушкой к трапу, несмотря на предупреждение Натальи не делать этого.
– Поздно. Я уже сроднился со своими кандалами, – серьезно заметил сын. Он отважно страховал меня, подпирая сзади, на всем пути восхождения.
Оке было глубоко наплевать на наши переживания. За многие лета она навидалась всякого – и хорошего, и плохого. Стоит ли отвлекаться на разные проблемы, без которых род людской, похоже, не может существовать. Ей слишком хорошо знакомо глубокое и емкое понятие «вечность» – куда со временем уходит все: и горести, и радости, и люди, их порождающие. Это только сам человек для себя и своего окружения целый мир – неповторимый в своей исключительности. Для вечности он – песчинка. Кому-нибудь приходило в голову считать песчинки?
– Слава, садись рядом с нами, мне так спокойнее, – отвлекшись от мрачных рассуждений, сказала я, вздрагивая то ли от ветра, то ли от нервного напряжения.
– На палубу?
Я оглянулась, но скамейки не увидела.
– Прекрати свои дурацкие шутки. Где-то была лавочка.
– Всё! Вижу. На ней матрос загорает. Прямо в тельняшке. Стащить?
– Не надо. – Я взяла Вику за руку. – Пойдем с нами к борту. Постоим. – Мы, не торопясь, подошли к правому борту. Рука Виктории ощутимо дрожала. Как по команде, отрешенно уставились на проплывающий мимо берег. – Девочка моя маленькая, я начну совсем с другого. Мне хотелось бы, чтобы ты твердо знала: каждому человеку необходимо для кого-то жить. Это наполняет жизнь смыслом. И в гораздо меньшей степени важно, живет ли кто-нибудь для тебя. Вам с твоим отцом повезло, поскольку вы живете друг для друга. – Я заметила, как Виктория сморщилась, и постаралась усилить голос: – Поверь мне, ты у папы самое ценное, что было и есть в его жизни. Дороже уже ничего не будет. Только мужчины – странный народ: многие из них проявления искренних чувств считают слабостью, а некоторые просто не умеют эти чувства проявлять. И я знаю, ты тоже любишь папу. Он – единственный, кто рядом с тобой с детства. Сейчас как раз то время, когда надо суметь перешагнуть через свои переживания и помочь друг другу. Давай будем думать о том, что Майя в жизни твоего отца значила чуть больше, чем в твоей. Значит, сейчас именно ты должна ему помочь выстоять, тем более что кто-то упорно пытается свалить вину за гибель Майи на него. – При слове «гибель» девочка съежилась на глазах. Я торопливо добавила: – Ей не было больно. Автомобильная авария… Она… сразу.
Девушка прикрыла глаза. Лицо было очень бледным.
– Все в нашей семье умирают. Теперь Майя. Она тоже будет приходить ко мне, как мама… Я во всем виновата! И как я теперь… – Девочка горько заплакала.
Я почувствовала ужас и одновременно желание развенчать Викины страхи.
– Э-э-э… Да у нас мания величия! – мягко вмешался сын, гладя ее по голове и делая мне страшные глаза. – Тоже мне, Синяя борода!
Но мне как-то не шутилось.
– Викусик, случилось страшное. И от этого никуда не деться. Можно забыть про отца и упиваться своим горем, смакуя подробности, а можно заставить себя сказать: Майка, ты была лучиком добра в моей жизни, я всегда буду помнить о тебе, жалеть, что тебя не будет со мной рядом, верить, что твои убийцы не останутся безнаказанными. Пусть тебе будет спокойно в твоем новом мире. Я позабочусь об отце. И смерть не властна над нашими чувствами. Мы все равно будем любить тебя… Вика, тебе обязательно надо поплакать. Я даю тебе слово, что мы тебя не оставим, а убийцы ответят за все. Особенно за твои слезы. – Виктория плакала у меня на плече и время от времени выражала согласие с моими словами отдельными междометиями. Потихоньку она успокаивалась. Я попросила сына все-таки стащить матроса с лавки мирным путем, и Славка убежал на переговоры. – А знаешь, заинька, мне кажется, это страшное испытание в твоей жизни – последнее. Дальше у тебя будет много счастья. А главное, не будет одиночества. Мы-то – рядом! И еще я поговорю с твоим папой. Что-то в вашей прошлой жизни заставило вас шарахнуться друг от друга. Я почему-то уверена, что ты боишься общаться с отцом, считая, что он тебя просто терпит по необходимости. Наверное, он тоже считает, что ты предпочитаешь его избегать, и старается не навязываться, хотя трясется за тебя невероятно. Надо ликвидировать это безобразие. – Вика отняла от моего плеча зареванное лицо. Теперь на нем гуляло выражение легкого испуга и недоверия. – Ты не хочешь со мной поделиться тем, что у вас произошло?
– Нет! – слишком поспешно и громко ответила она и окончательно отпрянула от меня.
– Эй, леди! Дуйте сюда! Лавка взята приступом. Неприятель сбежал на камбуз и держит там оборону, отстреливаясь рыбными костями. Неплохо бы за целый день и перекусить.
– Не спеши! – одернула я сына. – Впрочем, можешь принести жареных акул сюда. И долго не задерживайся. Ты нам нужен для разработки одного плана. Будешь засланным казачком. – Сын, подгоняемый пинками возмущенного чувства голода, ринулся вдогонку за Тычиной. – Ну что ж, – обернулась я к задумавшейся Вике, – будем спасать твоего отца и твое будущее…
Долгое время я слушала Викину характеристику всех лиц, проживавших в их доме и приезжавших в него на работу. Меня поразила ее осведомленность. Многое из того, что довелось услышать, просто не должно было стать достоянием детских ушек…
