1980 года. Знакомство со скандальным автором «Эдички» состоялось до фактического создания газеты в томительную пору ожиданий, надежд, разочарований, связанных с запуском издания. В тот момент Лимонов все больше времени проводит во Франции, куда в итоге и перебирается на постоянное жительство. В доинтернетовскую эпоху переезд на другой континент мог выступить в качестве препятствия непреодолимой силы для газетного интервью. Скорее всего, Довлатов в ожидании выхода газеты раздавал широкие «на перспективу» обещания друзьям и знакомым. В любом случае на конференцию Довлатов и Лимонов приехали людьми, неплохо знавшими друг друга.
Общение с другими неамериканскими участниками конференции также произошло еще до ее открытия. В апреле 1981 года в США прилетел Владимир Войнович. Его пригласили американские издательства для участия в рекламном писательском туре. Автор «Чонкина» прилетел вместе с семьей. Щедрые издатели обещали компенсировать и эти расходы. Читатель помнит, как сотрудники «Нового американца» встретили Аксёнова. С подобным же размахом приветствовали и Войновича. Из воспоминаний писателя:
И вот, наконец, Нью-Йорк. В аэропорту «Ла Гвардия» Ира, Оля и я шли по узкому коридору на выход, и вдруг на нас напала целая банда фоторепортеров. Один за другим щелкали затворы аппаратов. Блицы слепили. Можно было подумать, что сюда сбежались все нью-йоркские папарацци. Я такое видел только в кино, когда изображалась жизнь какого-то политика или суперкинозвезды. Мы шли, ослепляемые вспышками, и сначала ничего не могли понять. Оказалось, что это организовала газета «Новый американец» во главе с Сергеем Довлатовым. Меня встречала вся их компания – сам Довлатов, Александр Генис, Петр Вайль, Нина Алловерт, Алик Батчан, Наташа Шарымова. Дело в том, что они только что создали газету и конкурировали с «Новым русским словом», газетой, которую редактировал Андрей Седых, он же Яков Моисеевич Цвибак, эмигрант еще первой волны.
Из аэропорта Войновича везут домой к главному редактору. Но общение не заладилось:
Приехали к Довлатову, сидели у него на кухне. Как написали потом Вайль и Генис, они все ждали, что я скажу какую-нибудь шутку, а я шутку не говорил, а просто тихо закусывал. Это правда, но и от них я шуток никаких не услышал. Довлатов еще в Штокдорф присылал мне свои рассказы. Он утверждал, что пишет как я, то, что видит, и рассказы его по существу документальны. А я, за редкими исключениями вроде «Иванькиады», писал не то, что конкретно видел, а шел туда, куда вели меня воображение и логика сюжета, поэтому я поначалу недооценил Довлатова. Этой недооценке способствовал и его отец Донат Мечик, присылавший мне свои малоинтересные театральные байки.
Тут вопрос: каким образом Довлатов отвечал за неудачные театральные анекдоты своего родителя? Откуда биологическая предопределенность, механическая передача гена бездарности от отца к сыну? Складывается впечатление, что Войнович воспринимал Довлатова также в качестве автора немудреных анекдотов, подсмотренных в жизни. Интересно, что в отличие от Довлатова отношения с западными издателями Войнович выстраивал жестко, не шутил и тут, как заметили Вайль с Генисом. Вот Роберт Страус ведет писателя в ресторан с «литературной историей». В нем Хемингуэй пил кальвадос. Подозреваю, что таких легендарных мест как в Америке, так и в других частях света немало. Войнович оценил, но:
Я был польщен таким историческим как бы соседством, но не забыл напомнить Страусу о деньгах. Он поднял брови, как бы не понимая, о чем речь. Я напомнил, что речь о том, что в приглашении, присланном мне дважды, было четко обещано, что мой приезд с дочерью и женой и поездки по Америке будут полностью оплачены.
– А, вы об этом предложении, – вспомнил Страус, – так оно вообще было фиктивное. Мы посылали его в Советский Союз просто для того, чтобы вас выпустили.
– Да, но вы мне то же самое прислали в Мюнхен.
Он смутился.
– Правда? Ну хорошо, я вам заплачу эти деньги. Сколько дней вы еще в Нью-Йорке? До воскресенья? В пятницу вы получите чек.
Перед обедом Роджер подарил Оле большого игрушечного страуса на ниточке. Оле подарок так понравился, что она решила выступить в роли посредника и попросила:
– Папа, прости ему все.
– Нет, Олечка, – сказал я ей, – нам этого страуса не хватит.
Войнович продолжал давить на издателя, как в Америке, так и после возвращения в Европу:
Я ему звонил отовсюду и требовал, чтобы он мне заплатил деньги, но при этом продолжал выступать. Не дождавшись от Страуса обещанных денег, я поехал в Вашингтон, он обещал прислать мне деньги туда. Потом обещал, что получу деньги в Сан-Франциско. Потом в Лос-Анджелесе. Затем в Сиэтле и опять в Нью-Йорке. Вернувшись в Мюнхен, я написал Страусу, что если он не пришлет мне 3000 долларов, я порву с ним всякие отношения. В ответ получил письмо, вскоре подтвержденное чеком, что он выслал мне 2500 долларов и, если я буду настаивать, пришлет еще пятьсот.
Подобная цепкость, умение выбить свое вызывает уважение. Единственный момент: никто сегодня не водит авторов в ресторан, чтобы показать место, где Владимир Войнович выдавливал деньги из жадного издателя.
Вернемся к поездке на конференцию Довлатова. И снова «Литература продолжается». Следующий эпизод не менее яркий, что и вызывает не меньшие подозрения. Автор говорит, что в аэропорту случайно встретил главного редактора «Времени и мы» и без особого напряжения завел с ним разговор:
Перельман – человек загадочный. И журнал у него загадочный. Сами посудите. Проза ужасная. Стихи чудовищные. Литературная критика отсутствует вообще. А журнал все-таки лучший. Загадка…
Я спросил Перельмана:
– Как у вас с языком?
– Неплохо, – отчеканил Перельман и развернул американскую газету.
А я сел читать журнал «Время и мы»…
Мы помним инцидент с открытым письмом, позволяющий понять повышенный интерес Перельмана к американской прессе. Для Довлатова газета – чеховская пепельница, позволяющая закрутить сюжет:
В Лос-Анджелесе нас поджидал молодой человек. Предложил сесть в машину.
Сели, поехали. Сначала ехали молча. Я молчал, потому что не знаю языка. Молчал и завидовал Перельману. А Перельман между тем затеял с юношей интеллектуальную беседу. Перельман небрежно спрашивал:
– Лос-Анджелес из э биг сити?
– Ес, сэр, – находчиво реагировал молодой человек.
Во дает! – завидовал я Перельману.
Когда молчание становилось неловким, Перельман задавал очередной вопрос:
– Калифорния из э биг стейт?
– Ес, сэр, – не терялся юноша.
Я удивлялся компетентности Перельмана и его безупречному оксфордскому выговору.
Так мы ехали до самого отеля. Юноша затормозил,
