Попав домой, Кит хотел сразу написать Касатке письмо, но вдруг шальная, но, как ему показалось, гениальная идея пришла ему в голову. Зачем писать, если можно купить билет, сесть в самолет и…, через несколько часов он ее увидит! И почему раньше такая простая мысль не посещала его? Ведь такая простая мысль и такое простое решение. Двадцать первый век. Расстояния - не проблема.
Кит быстро оделся и вышел.
…Ему длинно капризно просигналили, хотя места объехать стоящий поперек дороги БМВ было предостаточно. Кит развернул автомобиль и медленно поехал в город. Подъехав к своему дому запарковался во дворе, но из машины вышел не сразу - сидел и бездумно смотрел, как кружатся снежинки в конусе света, рвущегося из подъездного светильника. Снежинки вылетали из черного бесконечного неба, попадали в полосу света, исполняли свой ритуальный танец, а потом опускались на землю. А там, на земле, их уже ждала поземка, которая несла их дальше, в другую бесконечность.
"Бесконечность есть, - подумал Кит, - она вокруг меня. Конечна только жизнь. Моя жизнь закончилась"
В его кармане лежал паспорт, а в паспорт был вложен авиабилет до
Артема. Кит достал его и стал рвать. Обрывки выбросил в окно.
Поземка подхватила их и понесла в бесконечность. Вместе с вывалившимися из света снежинками.
Его жилище тонуло в тишине и темноте. Он не зажег света.
"Как в могиле", - подумал Кит и рассмеялся. Смех показался ему каким-то жалким.
- Ты что, жалеешь себя? - спросил Кит вслух, обращаясь к самому себе и глядя в зеркало в прихожей, но ничего там не видя, кроме все той же темноты. И, усмехнувшись, ответил: - Жалеешь. А чего ты жалеешь? Что прожил жизнь, а жизни-то и не увидел? Не понял, не уразумел, не заметил, что она прошла? Что хорошего было в твоей жизни? Касатка… Да, только она.
И вдруг Кит вспомнил все…
Тот вечер… Все, что тогда было у них.
То немногое, которое не стало большим. Вспомнил отчетливо и ясно…
…Касатка подошла к нему и посмотрела в глаза.
- Можно тебя пригласить на танец, - наверное, сказала она.
Громко играла музыка. Что-то тухмановское… Но Кит не слышал музыки. И не слышал слов Касатки, только понял и шагнул навстречу.
Он увидел вдруг то, что не замечал два года - глубину ее глаз и свет, теплый свет, обволакивающий, неземной. Он увидел грусть в них.
И еще что-то. Нежность! Такую огромную и небывалую, которую, в общем-то, впервые и видел. Сердце вдруг остановилось, ему показалось, что оно остановилось. Но он шагнул и обнял Касатку за талию и они пошли в центр круга. Играла музыка, рядом медленно двигались пары, Но Кит не замечал ничего вокруг. Он смотрел Касатке в глаза и не мог отвести взгляда. Вдруг он увидел, как взмахнули пушистые ресницы. Словно два мотылька захотели взлететь.
- Ой, ты мне на ногу наступил.
- Что? - Кит приблизил ухо к ее губам, окунувшись лицом в туман ее волос.
- Кит, ты стоишь на моей ноге.
Кит даже не извинился, он был одурманен запахом ее волос. Они пахли полевыми цветами, и это было дурманом, настоящим дурманом. С трудом поняв, о чем говорит Касатка, он убрал ногу с ее ноги. Но они не продолжили танец. Кит и Касатка просто стояли в центре танцплощадки. И молча смотрели друг другу в глаза. Он обнимал
Касатку за талию, а ее руки невесомо лежали на его плечах. Кит и
Касатка не шевелились, словно боялись проснуться. Наверное, уже давно играла другая музыка, а они стояли и не двигались.
- Давай уйдем отсюда, - хотел сказать он, но в горле вдруг пересохло, и он только сухо закашлялся.
Впрочем, она поняла все без слов. Они пересекли танцевальный круг, и пошли прочь, сзади осталось веселье, музыка и их однокашники. Они прошли по проходу между палатками. Впереди светила луна - круглая и очень яркая. И звезд на небе было не счесть, но они казались не отдельными звездочками, а брильянтовой пылью, сливаясь воедино и ослабив свое свечение в ярком свете луны.
На окраине полигона был овраг. И большая береза. Казалось, она еле удерживается на краю оврага, вот-вот упадет.
Кит скинул куртку и положил на землю. Касатка опустилась и Кит сел рядом. Он не знал, о чем говорить, он не хотел говорить, он хотел поцеловать Касатку и потянулся к ней. На его поцелуй, она ответила. Но как-то робко, тихо, едва шевельнула губами. Было понятно, что целоваться она совершенно не умеет.
Потом они все же говорили о чем-то. Касатка задавала какие-то вопросы, Кит отвечал, иногда невпопад. Это было не главным - разговорами они просто сдерживали себя от безумства. Они говорили, но думали не о том… Потом они снова целовались и не было ничего на свете слаще этих поцелуев. Кит понимал, что рядом с ним не просто девчонка, что с Касаткой нельзя, как со всеми. Он знал, что на его куртке сидит сама невинность. Он даже не понял, как так получилось, что его рука сама скользнула к девичьей маленькой упругой груди.
Случайно, наверное… Касатка замерла и Кит увидел страх в ее глазах. Он отдернул руку. Потом стал что-то говорить, но оборвал себя на полуслове. Возникло неловкое молчание. Касатка вдруг легко поднялась и потянулась к березовой ветке, пригнула ее к себе и прикусила зубами. Никита глядел на Касатку снизу вверх и ему нравилось так смотреть на нее. Тело Касатки вытянулось в струнку и стало похоже на стан березки. Волна нежности накатилась на Кита. Он встал, обнял Касатку и стал нежно целовать ее вытянутую шею, лицо.
Губы их встретились и слились в долгом поцелуе, отпущенная ветка взлетела вверх. Неожиданно Кит почувствовал какую-то штучку у себя во рту, какой-то маленький комочек. Он на мгновение отстранился, отвернул лицо и сплюнул.
- Это почка от веточки… - как-то испуганно прошептала Касатка.
- Почка? Почка от веточки? - почему-то Киту стало смешно. - От березовой веточки почечка…
И он засмеялся, схватив Касатку на руки. Касатка испуганно и немного виновато улыбнулась.
Он стоял на самом краю оврага и держал Касатку на руках. Овраг казался бездной, но совершенно не страшной бездной, а только бесконечной и непознанной, неизвестной… Неизвестность и бесконечность манила Никиту к себе, как манит бездонная пропасть, когда ты стоишь на ее краю.
А при свете дня можно было увидеть, что этот овраг был очень даже маленьким, совсем неглубоким.
- Давай прыгнем, - предложил он глупость.
- Зачем?
- Действительно…, зачем…
- Пошли лучше к нашим, Кит. Слышишь? Танцы закончились. В какой-то палатке на гитаре играют. Мишка Таушканов поет… кажется.
- Да, это Мишка…
Мишка пел "Кошечку", пел вдохновенно и громко. Даже здесь, за границей палаточного лагеря отчетливо слышалось:
"дюнь-дюнь-дюнь-дюнь, дюнь-дюнь…"
- Пойдем?
- Ну, пошли, - нехотя согласился Кит, поставив Касатку на ноги…
…Он вспомнил все.
Вспомнил.
И подумал о счастье, мимо которого так бездумно и глупо прошел.
Она была рядом, птица счастья, а он не ухватил ее за хвост. А потом была жизнь. Он жил… Или думал, что живет. Ел, пил, зарабатывал деньги, менял любовниц - считал, что это и есть жизнь. Глупо! Как глупо… Все зря, все мимо. Пятьдесят три года бесцельно прожитой жизни. Жизни без счастья. Да, не было счастья в его жизни, и никого он не сделал счастливым… Касатка! Любимая моя! Прости. Прости, что не смог подарить тебе счастья. И уже не подарю…
…Несколько часов назад он услышал приговор, прозвучавший из уст доктора Эдмонда Яковлевича Шпильмана.
- Сколько? - спросил Кит хрипло.
- Бывали случаи…, - начал Шпильман.
- Сколько? - повторил Кит свой вопрос. - Мне надо знать точно.
Сколько мне осталось, док?
- Увы. Опухоль неоперабельная…
- Это я уже слышал. Сколько?
- Около месяца. Все зависит от разных причин. Чуть больше или чуть меньше. Бывали случаи…
…Месяц? Неделя? Больше месяца? Какая разница?..
Поздно. Уже слишком поздно. Пора заканчивать грустную историю под названием "непутевая жизнь Никиты Латышева, так и не узнавшего что такое счастье"…
Кит снял с крючка связку ключей, в которой был и ключ от чердака.
Вышел на площадку. Кабина лифта оказалась на его этаже, словно кто-то нарочно подогнал ее сюда к нему. Он нажал кнопку последнего восемнадцатого этажа.
Кит стоял на краю парапета, но казалось ему, что стоит он на краю того самого оврага… Только сейчас он был один, Касатки не было рядом. Она была далеко. Она была очень далеко и становилась все дальше и дальше… Нет, не так… Касатка оставалась на месте, это он уходил.
Ветер трепал его седые волосы. Темнота и неизвестность манили.
Никто не кричал снизу, некому было его остановить.
Он шагнул.
Кит понимал, что шагает в небытие…, в смерть.
Моуди писал, что умирающие летят по тоннелю, в конце которого яркий свет. Не только Моуди, многие так утверждали. Кит не летел по тоннелю, он падал вниз - в бездонную пропасть. И света не было. Было не страшно падать в небытие, не страшно было умирать… Просто очень хотелось увидеть свет. И он закричал:
