Последние Алешкины слова потонули в дружном хохоте, но мужики настроены были добродушно после изрядной выпивки, потому обещались твердо смущения парню не чинить и расщедрились даже отпустить ему времени до рассвета.
Алешка зашел за перегородку и робко прикоснулся к плечу скорчившейся на постели девушки. Ануш дернулась, словно от укуса змеи и, как испуганный зверек, забилась в угол, с ненавистью глядя на парня. Он же, желая показать, что не собирается причинить ей вреда, сложил руки на груди и, присев на краешек постели, тихонько заговорил:
– Ты меня не бойся, я тебя не обижу, я того и в мыслях не держу! Ты сейчас меня слушай, я тебя вызволить отсюда хочу. Как казаки угомонятся, я тебя выведу из избы, а там уж все припасено для дороги: уйдем мы с тобой отсель. Да обещался есаул-батюшка погони не посылать, так что не сумлевайся, уйти сумеем!
Речь Алешки была бессвязна, но мало-помалу Ануш начала понимать, что молоденький белобрысый казачок и впрямь послан ей небом, чтоб избавить от мучений. Она ухватила его за руку и с жаром прошептала:
– Клянись! Клянись своим Богом, что не убивать меня!
– Вот те крест святой! – истово перекрестился Алешка и добавил. – Я сам пропаду, а тебя выведу!
– Когда мы бежать? – спросила Ануш.
– Как затихнут мужики, так и утекем отсюда. Уже недолго осталось. А ты пока на вот, поешь, – и парень протянул едисанке краюху хлеба, которую вынул из-за пазухи.
Только сейчас, когда к девушке вернулась надежда, она почувствовала, как голодна, и с жадностью впилась в предложенный хлеб. Алешка умильно смотрел на нее и наконец решился спросить:
– Тебя как звать-то, девица? Меня Алешкой вот кличут.
– Ануш, – ответила та с набитым ртом.
...Когда смолкли все голоса, доносившиеся из-за перегородки, и лишь раскаты богатырского храпа сотрясали воздух, Алешка, держа Ануш за руку, тихонько пробрался меж спящих к двери. Почти бесшумно выскользнули они на улицу, и парень, откопав из сугроба спрятанную там поклажу, принялся натягивать на успевшую окоченеть девушку теплую одежку. Затем, закинув котомку с припасами за спину, он потащил ее за собой по протоптанной тропке в сторону сторожки, объясняя на ходу:
– Мы сейчас тут маленько побежим, чтоб ты согрелась, и со следу чтоб с нашего сбить, а уж потом я тебя кругом поведу к деревеньке, – туда они нас искать не сунутся.
Ануш только кивнула согласно, и они зашагали, поспешая сколь было возможно. Девушке было очень тяжело: она не спала уже вторую ночь, а тело ее было измучено грубым насилием и отчаянно просило пощады. Но едисанка упрямо сцепила зубы и молча шла следом за Алешкой, ни единым звуком не давая ему знать, как ей плохо. Она и верила, и не верила молодому казаку. И не мудрено после таких-то испытаний, что выпали на ее долю. Иной бы человек и вовсе в людях разуверился.
К рассвету довольно далеко ушли беглецы, но Алеша видел, что девушке надо передохнуть, потому как держалась она на одном упрямстве. Да и метель собиралась: уже первые порывы пока еще несильного ветра подымали не успевший слежаться снег. На счастье попался им шалаш, что, видно, остался с прошедшего лета: может, охотник какой сладил себе для ночлега. Парнишка отгреб снег от входа и выстелил пол в шалаше свежим лапником, затем предложил Ануш устраиваться, как сможет.
С трудом поместившись в тесном укрытии, беглецы заложили вход все тем же лапником и поели из Алешкиных припасов. От промерзшей ествы сводило зубы, и вскоре Ануш начала колотить дрожь. Она улеглась, свернувшись калачиком, чтобы согреться, но помогло ей это слабо. Алешка видел, как ей плохо, но понимал, что костер разводить нельзя: слишком малый путь они прошли от заимки, не дай Бог, отыщут их!
Ануш открыла глаза, когда казачок принялся стаскивать с нее тулуп. Девушка стала отбиваться и кричать:
– Ты врать мне!.. Не трожь меня, не трожь!
Поначалу Алешка опешил, а потом рассмеялся:
– Тю, дурная девка! Не шебаршись – шалаш развалишь, где спать будем? Я грешных мыслей и вовсе не держал! Тебе согреться надо. Ты разве ж не знала, что в снегу тело об тело токмо согреться и можно? Вот мы сейчас твой-то тулупчик постелем, а моим укроемся. В обнимку-то и согреемся!
И, видя, что девушка все еще дичится, предложил:
– Ну хошь, я к тебе спиной лягу, сама ко мне прижмешься?
После этих слов он напоказ улегся к ней спиной, а Ануш, помедлив немного, все ж признала правоту Алешкиных слов, и забралась под тулуп, крепко прижавшись к теплой спине парня. Вскоре они согрелись и крепко заснули под завывания расходившейся метели.
ГЛАВА 16
...Когда поутру казачки на заимке проснулись, то по первости не обратили внимания на тишину за перегородкой по той простой причине, что требовалось им скорейше поправиться опосля вчерашнего перепоя. Но как только звон в казацких головушках поутих, принялись они гутарить, что, видно, парнишка, до девки дорвавшись, за ночь так намаялся и ее ухайдакал, что теперь до полудня не проспится.
Когда ж поняли мужички, что метель снова презнатная за стенами разгулялась, то решили перекинуться в кости с тем, чтоб выигравший шел бы тешиться к девке. Такая задумка всем пришлась по сердцу, и первым выпало счастье Михасе. Покручивая ус, он направился за перегородку, упреждая себя громкими словами:
– Алешка, уступай место старшому!
Но тут же его растерянная рожа высунулась обратно из-за перегородки.
– Братцы! Сбег Алешка-то, и девку с собой прихватил.
Поднялся несусветный гвалт, и казаки, похватав шапки, выскочили из избы. Но метель враз остудила горячие головы. Воротившись назад, мужики стали обсуждать, с чего это утек Алешка. Кто-то вслух подумал, что, видать, поволок парнишка девку в сторожку, чтоб и остальным казачкам побаловаться. Эти слова показались всем дельными, потому что решительно не разумели мужики причины, по которой стоило бы Алешке сбегать, да еще и девку с собой тащить. На том и успокоились, порешив дождаться есаула.
Метель утишилась только ночью, а поутру Ефим возвернулся на заимку, с тревогой ожидая новостей. Когда поведали ему казаки о том, что без него приключилось, и поняли, что и впрямь сбежал парень вместе с девкой, то опять было засобирались вдогон. Но есаул остановил их:
– Ну куда вы, ополоумели уж совсем, что ли?! Метель-то, чай, все следы позаметала. Да и стоит ли из-за сопляка необстрелянного да тощей басурманки по сугробам шариться? Почто она вам всем так занадобилась? Ужель новой бабы не добудем?
Казачки для порядку еще покричали, но правоту есаула все ж таки признали и, угомонившись, продолжили пьянствовать. Вскоре они уже и думать забыли и об Алешке, и о девушке. Лишь Ефим еще долго поминал про себя черноокую красавицу, что так истово любила его, и от всего своего грешного сердца желал ей счастья.
