Директор все-таки не могла простить Александре шумихи, которая поднялась в школе после ареста всей компании во главе с Дворневым. Несмотря на то что уже была доказана его вина по квартирным махинациям, по сбыту наркотиков, в памяти молодящейся женщины он так и остался мачо, обаяшкой и еще бог знает кем, но не мошенником, преступником. Поэтому на Александру и был обрушен шквал как больших, так и мелких ответственных, но весьма нудных поручений.
Около клуба Сашу поджидали «клубисты».
– Александра Михайловна, вы только послушайте, что пишет этот дезертир, – Севка держал письмо от Женьки и выборочно цитировал строчки. – «Доехал и уже обосновался. Нашел пока только временную работу… Кручусь… Этих двух лет, похоже, будто и не было совсем, если бы…» Так, тут я пропущу…
– Ребята, давайте сначала в кабинет зайдем, – пригласила Александра.
В кабинете сразу стало шумно. Саша поймала себя на мысли о том, что совсем недавно Женька вот так же приходил сюда, а теперь в его памяти «этих двух лет, похоже, будто и не было совсем»…
– Здравствуйте, – мысли Александры прервал школьный инспектор по делам несовершеннолетних. За его спиной маячила худенькая взлохмаченная фигурка. – Разрешите представить, Камелин Петр Станиславович, шестнадцати лет от роду, хулиган, дебошир, где что не так лежит, тоже по его части. При этом врет с три короба, так что, несомненно, украсит ваш журнал.
– Ну если хулиган и дебошир, так это сюда, – согласился Вовочка.
– Нет, надо же, еще и Петр Станиславович! Это тебе не Вовчик какой-нибудь, – удивлялся Ильченко.
Александра усмехнулась про себя. Видимо, не стоит отчаиваться – на место одних тут же встают другие, и, кто знает, может, этот смешной Петр Станиславович станет ей вскоре не менее дорог, чем Женька.
После заседания клуба она направилась к Любе Сурченко. Проходя мимо мастерской, остановилась, там опять начиналась работа. Галина Дмитриевна отыскала-таки какого-то знакомого, который прекрасно разбирался в машинах, и теперь дело опять зашевелилось. Рука нового начальника гаража была видна повсюду – чистота, каждый занят своим делом, да и сам он постоянно крутился тут же, что-то подсказывая, показывая и помогая ребятам. Саша вздохнула, что ж, хорошо, не зря шею подставляла, и ускорила шаг.
Сергей прилетел в Калинск днем. Городок был маленький, однако очень чистенький и уютный. Еще вчера он разузнал, как и где можно найти Захарова, и поэтому искать долго не пришлось.
– Вы? – удивился Женька. – Как вы меня нашли?
– А ты что, разве прятался? Мне очень нужна твоя помощь, ты не рассердишься, если я тебя у твоего начальства отпрошу, уж больно дело важное?
Женька не рассердился, а напротив, приезжему был очень рад. Здесь, в Калинске, он может не бояться угроз расправ с Дашей, а значит, этому мужику будет помогать на всю катушку!
– Вот что, Евгений, нам бы переговорить с Аллой Викторовной Стоцкой, ты знаешь такую?
– Алла Викторовна… Алла Викторовна… А я должен ее знать?
– Это та женщина, что была на похоронах. Постарайся вспомнить, не встречал ли ты ее раньше?
Женька пожал плечами.
– Ну что ж, тогда будем действовать нахрапом. Мне ее адресок добрые дяди шепнули.
– Это которые при погонах?
– Да как тебе сказать… Ты лучше подскажи, как на улицу Заводскую пройти.
– Подсказать или проводить?
– Проводи лучше.
Нужная им улица находилась далеко от центра, но зато недалеко от роддома, куда Сергей собирался заглянуть. Они нашли небольшой кирпичный двухэтажный домик. Было странно думать, что в такой развалюхе может жить жена, пусть даже бывшая, всемогущего Грига. Да-а, рыцарь-то скупой.
Дверь им долго не открывали, потом в проеме появилась седовласая старушка.
– Скажите, а Аллу Викторовну можно увидеть? – поинтересовался Сергей, распахнув удостоверение.
Старушка, не читая документа, доверчиво распахнула двери:
– Вы к Аллочке? Заходите, только их нет сейчас.
– Вот жалость, а вы не можете подсказать, где она может быть?
– Как не подсказать! Аллочка в больнице, а Максим в доме инвалидов, она так не хотела его туда сдавать, да только как он без матери.
– А в какой больнице? С ней что-нибудь случилось?
– Случилось-то не вчера, сердце у нее, давно мается, а в больнице она в нашей, здесь недалеко.
– Спасибо вам большое, – поблагодарил Сергей, мысленно ругая друзей, что не сказали о Максиме. Значит, у нее есть еще сын. – Жень, а где у вас дом инвалидов?
– Это на четырнадцатом автобусе до конечной, сейчас поедем?
– Нет, пойдем в роддом, может, про твою маму кто-нибудь что-то расскажет. Только уговор, ты ждешь в фойе, где молодые папаши.
– Как скажете, – безропотно согласился Женька.
В роддоме Сергей нашел заведующую.
– Ой, что вы! У нас весь персонал сменился, вряд ли кто-то вам сможет помочь.
– Но ведь Захарова работала здесь еще три года назад! Человек отработал у вас больше двадцати лет, а про него даже сказать нечего? Неужели ее никто не помнит?
– Да как она работала, – махнула рукой заведующая, – то сама лечилась, то дома у нее какие-то проблемы появились… Впрочем, обратитесь к Нине Федоровне, это наша медсестра, она у нас старый работник и Захарову хорошо помнить должна.
Нина Федоровна, узнав, что от нее требуется, как-то сникла и погрустнела.
– Ирочку? Как же, помню. Славная была женщина. И Стоцких помню. Вы что! Тогда ведь мы все перепугались, дело-то нешуточное – все могли загреметь. Разве забудешь? Промолчали тогда, грех на душу взяли, потом нам всем и аукнулось. Ирина-то, видно, больше нашего видела, ей больше других и досталось.
– От кого досталось? – не вытерпел Сергей.
– От судьбы, за все ведь платить приходится.
Нина Федоровна и Сергей сидели в кабинете старшей медсестры. Женщина теребила в руках какой-то бинтик и говорила медленно, не останавливаясь:
– Лет восемнадцать назад это все и случилось. Мы тогда в ночь дежурили. Я, Ира да молоденькая сестричка Вера. Вера-то сама последние дни дохаживала, она в отделении новорожденных дежурила. А у нас в тот год, как наваждение какое, то по нескольку дней рожениц не привозят, а то как прорвет – не успеваем принимать! Вот в такую-то заполошную неделю все и случилось. Дежурство нормально началось. Была, правда, одна женщина беспокойная, так это для нас не в диковинку. Да она и угомонилась скоро. Где-то часа в три ночи то ли телефон зазвонил, то ли еще чего, только проснулась я… спали, бывало, на работе, чего греха таить, а чего не спать-то, если все спокойно, а уж если надо, нас мамочки сами разбудят. Вот и говорю, проснулась я, смотрю, и Ира тоже поднялась, она тут же, на диване, лежала, мы с ней по палатам дежурили. Ира-то первая вышла, слышу, кричит: «Женщина! Стойте, куда вы?» А я-то сразу к малышам, мало ли, может, какая мамочка к себе в кровать дитя потащит, а это нельзя. Прибегаю к малышам, гляжу, Вера спит, а в четвертой кроватке лежит подушка, – у женщины мелко затряслись руки, она платочком вытерла глаза.
Сергей налил из графина воды и подал ей стакан:
– Выпейте.
Нина Федоровна даже не посмотрела на воду, только глубоко вздохнув, продолжала:
– Во мне вроде как занемело все, да и понять-то не могу, что здесь подушка делает, а Ира сразу к кроватке кинулась, подушку подняла, а там ребеночек, посинел уже, не дышит. Поглядели, кто это, на бирке, а это Стоцких мальчонка! А уж мамаша над ребятенком так тряслась, будто беду чуяла. «Вы, – говорит, – берегите его. Без него и мне не жить!» Дитенок у них с мужем поздний был, ждали его долго. А тут горе такое. Я-то было в голос закричала, а Ира мне рукой рот зажала да из отделения вытолкала. Верка так и не проснулась. Вот и сговорились мы с ней, с Ирой, про подушку ничего никому не говорить, сам, мол, умер. Верке-то, если бы правду узнали, уж и думать не хочется, что было бы. Ребятенка не вернешь, а бабу беременную погубить не захотели. А уж утром-то что было! Стоцкую едва откачали. Четыре дня без памяти пробыла. Самому Стоцкому когда сказали про сына, он молча выслушал, но больше так ни разу и не пришел. А уж когда выписывали их, он и не встречал даже жену-то.
– А кого их? Стоцкая разве не одна выписывалась?
– Да нет, не одна. В аккурат в этот день, когда все случилось, бабенка молоденькая, да какая бабенка – девчонка совсем, мальчонку оставила и удрала. Мы уж с Ириной думали, может, это она и была, своего хотела придушить, да попутала, так опять же ейный мальчонка ближе лежал, не проглядела бы. Так вот Стоцкая этого ребятенка и забрала.
– А вы говорили, что Ирина Николаевна кричала кому-то, значит, видела, кто это был?
– Видеть-то видела, да что толку. У нас все мамочки в серых халатах и в белой косынке, поди разбери, кто там!
– Так, значит, это была женщина?
– Это Ирочка женщину видела, только это ж не значит, что та самая женщина и сотворила такое. Мало ли, может, просто около детского отделения проходила. Хотя… Время-то уж больно позднее было, чего ходить-то?
