— Мне кажется, ты его осуждаешь?
— Боже избави! Он просто страшно везучий. Причем особенно не рискует.
— Завидуешь ему?
— Не в том дело, Элеонора.
— Он ученый?
— Нет, но умеет владеть умами ученых идиотов!
— Как врач, скажу тебе: у тебя нервы не совсем в порядке.
— Что же в этом странного?
— Как Барло удалось попасть на фестиваль?
— Не будь наивной, Элеонора, — фыркнул Бубасов. — Разве мало было путей для этого. Непростительное ротозейство не воспользоваться ротозейством!
— А какой у тебя интерес в этом городе? — спросила Жаворонкова. — Это не любопытство! Мы теперь должны работать рука об руку… Я застоялась без дела.
Бубасов внимательно посмотрел на нее, медля с ответом.
— Мне не положено знать? — спросила она, боязливо подумав, не слишком ли много расспрашивает.
— Наоборот. Я сейчас думаю о другом, — сказал Бубасов. — Твой вопрос о Барло воскресил мое беспокойство. Я буду откровенным. Мне кажется, отец слишком много доверяет Барло. Боюсь, как бы это не погубило его…
— Ты говоришь страшные вещи! — стараясь казаться испуганной, воскликнула Жаворонкова. — Надо предупредить отца!
Бубасов вяло улыбнулся и покачал головой:
— Милая Элеонора! Ты далека от всего! У отца грандиозные замыслы. Барло может продать его…
— Продать! Кому?
— Покупатели найдутся!
— Так надо помочь отцу! — вырвалось у нее с такой заботливостью, что Бубасов, приблизившись, погладил ее руку, лежавшую на столе.
— Отсюда мы помочь не можем, — сказал он.
Наступило молчание. Бубасов смотрел на Жаворонкову и думал о том, что хорошо бы отцу постоянно кого-нибудь из них иметь рядом.
Жаворонкова решила проверить, известно ли Бубасову что-нибудь о посещении ее квартиры Бахтиаровым. Она схватилась руками за голову и тяжело вздохнула.
— Почему ты не можешь успокоиться? — спросил Бубасов, косясь на Жаворонкову.
— Почему, почему! — с капризным раздражением воскликнула она. — В результате смерти Касимовой я лишилась расположения одного человека. Он обвинил меня в том, что я не могла предотвратить ее преждевременную смерть!
— Ты говоришь о инженере, который уехал в Индию? — спросил Бубасов.
«Он знает все. Кто ему говорил?» — подумала она, и эта мысль заставила тоскливо сжаться ее сердце. Еще немного помедлив с ответом, она сказала:
— Да.
— Для чего он тебе нужен? — спросил Бубасов.
— Он пригодился бы для нашего общего дела. Откровенно говоря, я на него рассчитывала, считая своим главным козырем.
— На сегодня наши с тобой интересы должны касаться только Советского Союза, Элеонора, — спокойно ответил Бубасов. — Индия для более отдаленного времени.
— При чем тут Индия! — оправившись, ответила Жаворонкова. — Индия только ширма. Он вовсе уехал не в Индию, а работает в Москве. Его область — ядерное оружие и ракеты!
— Это для меня новость, — признался Бубасов. — Что для него значила Касимова?
— Она его воспитывала в раннем детстве. Была для него матерью. Он ее очень любил!
— Какая слезообильная чепуха! — со смехом воскликнул Бубасов. — Может быть, ты в него была влюблена?
— Глупости! Я здесь не желаю близости ни с одним мужчиной! Надеюсь найти свой предмет дома!
— Браво, Элеонора! Но домой еще не скоро! А натура…
— Натура! — перебила Жаворонкова. — Наша миссия выше всего!
Лицо ее было серьезно.
— Молчу, Элеонора, молчу! Ну и что же этот инженер? Неужели он так обижен на тебя, что к нему отрезаны все пути?
— Представь себе — да!
— Но найти надо. Ты сможешь.
— Благодарю за высокую оценку! — усмехнулась Жаворонкова. — Когда мы будем разговаривать о деле?
— Что тебя интересует?
— Задания. Ты, очевидно, в курсе тех заданий, которые мне от имени отца передал Свиридов?
— Да. Ты начала их выполнять?
— Нет.
— Почему?
— С прибытием нового человека они могли измениться. Только поэтому.
— Вообще ты права. В первую очередь тебе придется повидаться с отцом…
— Чудесно! — воскликнула Жаворонкова. — Где же это произойдет?
— Позже он сообщит о месте встречи.
…Бубасов ушел от Жаворонковой в два часа ночи. У него было отличное настроение. Ему хотелось побывать в Сопеловском переулке, взглянуть на головешки, оставшиеся от дома Дубенко, но, посмотрев на часы, вспомнил, что через сорок минут должен радировать отцу.
В домике доктора
По размытому осенним дождем полю, опираясь на трость, медленно брел доктор Поляков. Старенькую, пожелтевшую шляпу ветер сорвал с его головы и унес в поле. Доктор то и дело прикрывал голову капюшоном плаща. Ветер трепал полы плаща, капюшон сползал на спину.
Выгнала его из дома в такую непогоду острая необходимость: он спешил в Лунино за помощью.
Около восьми утра в сопровождении молодой незнакомой женщины явилась к нему та самая «доцент МГУ», о которой он рассказал Бахтиарову, а несколько дней назад фотокарточку которой видел у специально приезжавшего к нему другого сотрудника госбезопасности. Перед приходом, этих женщин Поляков только что оделся, намереваясь несколько минут побыть на воздухе. Выслушав «доцента» о цели прибытия, Поляков не растерялся и сказал, что собрался в деревню навестить тяжело больного колхозника, так что просит гостей не обессудить его за беспорядок и располагаться.
Так неожиданно предоставленная себе, Пустова повеселела и сразу приступила к делу. Нина Ивановна старалась не отстать от нее ни на шаг, хотя не совсем хорошо чувствовала себя в своей роли.
— А почему, Ольга Викентьевна, вас интересует в первую очередь подполье дома? — спросила она, наблюдая, как Пустова с фонарем в руке осматривает просторную яму, где, кроме паутины и сырости, ничего не было.
Пустова, помолчав, громко рассмеялась. Оборвав смех, она пристально посмотрела на Нину Ивановну и сказала:
— Вы видели доктора? Он наполовину выжил из ума. Я уже имею договоренность с райисполкомом на покупку этой дачи, но меня строго-настрого предупредили открыто ничего не говорить ему. Вот почему я и вам сказала о какой-то статье для журнала. Все это чушь! Главное — я хочу купить дачу. Вы о подполье спросили? Я женщина практичная. Подвал приспособлю для хранения продуктов. Здесь придется устроить хорошую вентиляцию… Поднимитесь в комнаты и осмотрите стены. Вы разбираетесь сколько-нибудь в строительном деле?
— Немного, — ответила Нина Ивановна, поняв, что она мешает Пустовой.
— Прошу вас, посмотрите, — настойчиво продолжала Пустова.
Нине Ивановне ничего другого не оставалось. Она оставила Пустову и, очутившись в коридоре, открыла ближайшую дверь. Это была небольшая комната, служившая Полякову кабинетом и спальней. Комната казалась печальной при свете серого мокрого утра. Но Нину Ивановну занимало другое. Опустившись на стул, она прислушивалась к возне Пустовой под полом. «Что все-таки ищет она?» То, что это был поиск, не подлежало никакому сомнению. Покупка дома — такая же выдумка, как и статья для журнала, как друзья из Московского университета.
Вскоре хлопнула крышка подполья, и в комнату вошла Пустова. На лице ее было недовольное выражение. Паутина облепила ее растрепавшиеся волосы, труха осыпала плечи и спину.
— Дом гнилушка! Он достоин только того, чтобы его спалить и выстроить новый, вполне в современном стиле.
Нина Ивановна тихонько свистнула.
Пустова, зло прищурившись, посмотрела на Нину Ивановну и проговорила:
— Вы напрасно подсвистываете. Вам неизвестны мои материальные возможности. Я могу продать дом в городе и осуществить фантазию жить здесь. Вы знаете, что у меня есть дом?
Нина Ивановна отрицательно покачала головой.
Поправляя перед зеркалом прическу, Пустова насмешливо смотрела на Нину Ивановну.
— Через месяц подойдет моя очередь на «Волгу», и жить в отдалении от людей я считаю благим делом, — продолжала Пустова. — Правда, в таком случае нужен муж или мужчина, но… этого добра можно найти! — она подмигнула и вдруг замолчала.
«А ты все же дура! Но дура опасная», — подумала Нина Ивановна. Ей приятно было сознавать, что она не испугалась остаться наедине с преступницей.
— Пока не вернулся старый доктор Фауст, пойдемте на чердак, — предложила Пустова. — Осмотрим стропила и все прочее, чтобы окончательно принять решение.
Подымаясь следом за Пустовой по скрипучей чердачной лестнице, Нина Ивановна думала о том, почему, послав ее осматривать стены дома, Пустова так и не спросила ее мнения. «Ей совсем другое здесь нужно… совсем другое… Вот только что?»
На чердаке Пустова энергично стала заглядывать во все углы, словно копьем, пронзая пространство острым лучом яркого фонаря. Наконец, утомившись, она провела рукой по вспотевшему лицу, размазывая грязь. Чувствовалось, что она утомилась, но еще не сдавалась.
