Я старался помалкивать. Душило предчувствие страшных событии. Что-то должно произойти такое, что сомнет и опрокинет нашу с Любашей жизнь, раздробит ее на мелкие части, и не склеить, не соединить.
И это страшное — пришло, когда мы не ждали.
Любаше разрешили сидеть в постели. Я помогал ей подниматься, учил ходить. Это напоминало игру, веселую, забавную, приносящую нам обоим уйму радости.
Иногда девушка случайно касалась моей груди или бедра. Густо краснела, отдёргивала руку. Стыдно признаться, но эти лёгкие прикосновения туманили мне голову, заставляли сильней биться сердце.
Наверно Люба поняла моё состояние.
— Как себя чувствует твой «хулиган»? — спросила, стыдливо потупившись. — Соскучился? Может быть, поставим его в угол? В больнице — мёртвый час, никто не войдёт…
Она призывно откинула одеяло, пальчики коснулись моей ширинке, видимо, натолкнулись на что-то окаменелое, и испугано отпрянули.
— Если только ты тоже соскучилась… Я бы — с удовольствием… Но тебе нельзя… Лучше давай потерпим, не будем искушать судьбу.
— Конечно, я соскучилась! Ты мне даже по ночам снишься… Иди ко мне. Не нужно раздеваться… Только освободи «хулигана». А я приготовлю «угол».
С трудом я убедил взволнованную девушку не делать глупостей. Заодно погасил в себе страстное желание.
Кажется, она успокоилась, согласилась со мной. Я ошибался — идея заставить меня заняться сексом завладела её сознанием.
В один из осенних дней, когда в прорехи между расступившимися тучами выглянуло нежаркое солнце, я в очередной раз навестил больную. Она нетерпеливо ожидала меня.
— Приступим к тренировке? — предложил я, снимая пиджак.
— Если тебе не трудно… В ответ я наклонился, поцеловал еще бледные губы, обнял девушку за плечи. Случайно коснулся ее груди. Грудь напряглась, по лицу Любаши расплылся румянец… Она хотела меня, я хотел ее… Как и в прошлое посещение, девушка коснулась моей ширинки. И не просто коснулась — решительно опустила молнию, но в трусы не забралась — ограничилась ласковым поглаживанием. Но и это поглаживание по ткани трусов ещё больше возбудило меня.
В конце концов, что преступного в том, что мы сольёмся в единое целое? Где-то я вычитал, что секс благотворно влияет на нервную систему, излечивает множество болезней. Вдруг он и сейчас будет способствовать полному выздоровлению?
Я решительно освободил из заключения свой член. Любаша улыбнулась, легла на спину и раздвинула ноги. Нет, наваливаться на неё я не собираюсь — это слишком опасно для ещё не зажившей раны.
— Повернись спиной!
Девушка подчинилась.
И тут я опомнился. Что же мы делаем? Ведь больница, в любую минуту могут войти.
— Принимайся за дело, Коленька… Господи, до чего же ты сладкий, как я соскучилась по тебе! Почему медлишь? Твой «хулиган» уже готов к употреблению… Я хочу тебя!
— Тебе нельзя… Еще нельзя… Потерпим… Выпишешься — тогда. Могут войти…
Любаша отрицательно покачала головой, все ближе и ближе придвигается ко мне… Её бёдра чуть подрагивают, ягодицы сами собой раздвигаются, освобождая вход в рай.
— Хочу тебя, милый, хочу… Пусть смотрят, пусть завидуют!
Скрипнула дверь… Сестра! Я отпрянул от девушки, убрал в трусы готовый к бою «инструмент». Любаша быстро перевернулась на спину, накинула на себя простынь.
Но это была не сестра…
— Ба, да они решили любовью заняться!
У входа в палату покачивался с носков на пятки вдребезги пьяный Владик. В его руке — направленный на нас пистолет… Вот оно, то страшное, что я предчувствовал!
Любаша обессилено откинулась на подушки. В лице — ни кровинки. Губы накрепко сжаты. Глаза закатились… Обморок?
— Прекрати, Владька! Убери свой дурацкий пистолет… Ей дурно…
— Сейчас вылечу, — пьяно смеялся Владька. — И тебя заодно…
Пистолет плясал в его руке, целясь то в поникшую Любашу, то в меня.
— Но Тихон обещал…
— Не знаю, что обещал тебе Тихон… И знать не желаю… С него спрашивай… Непонятно, почему он так нянчится с вами… Я нянчиться не буду… Приступим к лечению…
Вдруг, неожиданно для нас обоих, Любаша выхватила из-под головы подушку и бросила ее в пьяного. Грянул выстрел… Девушка вскрикнула… Но этого мгновения мне хватило, чтобы наброситься на убийцу и выбить оружие из его рук.
Мы обхватили друг друга руками и ногами, катались по ковру, пинались, царапались. Владька, несмотря на опьянение, был сильней меня… Я очутился на спине, он потянулся за лежащим рядом пистолетом… Сейчас — конец… Любаша убита, теперь — моя очередь…
Я не боялся смерти. Потому что без девушки жизнь не нужна, влачить жалкое существование я не намерен… Пусть стреляет…
Но до пистолета Владька так и не дотянулся. От дверей раздался возглас:
— Что здесь происходит?
Владька подскочил, будто кошка, которой прищемили хвост. Я поднял голову.
В дверях — Вошкин. Как всегда, улыбчивый, надушенный.
— Ты, Серый…
Договорить Владька не успел. Вошкин ударил его по голове рукояткой пистолета, свалил на пол. Так спокойно, будто он занимается этим регулярно несколько раз в день.
Кровь залила пол. Вбежавшие оперативники скрутили неподвижное тело бандита.
— Кажется, я немного переборщил, — растерянно промолвил следователь. — Но другого выхода не было… Так что же у вас делается? — Повернулся он ко мне. — Пришел допросить Серегину… кое-что уточнить… А напоролся на драку… Неужели я убил его?
Не слушая невнятного бормотания Вошкина, я бросился к Любаше. Она лежала навзничь, голова скатилась с подушки… Неужели… мертва?
Палата заполнилась людьми. Невесть, откуда появились милиционеры, врачи, больные из соседних палат… Владьку уж увели… Любашу прикрыли простыней… Не с головой — значит, жива…
2
Целую неделю пришлось вкалывать. Днем, колдуя над вошкинской машиной, ночами — в разъездах по поручениям Тихона. Питался, чем попало и где попало, иногда ограничивался бутербродами с чаем из термоса. Конечно, отощал, не без этого, но ходить домой не хотелось, видеть гневную Ольгу и ее постную мамашу — сплошные мучения.
Внешне — благополучная семья. Муж не пьет, ночует дома, скандалов не слышно — тихо мирно. А что творится внутри — никого не касается. Если Ольга и хотела заварить минискандальчик, без битья посуды, но с под заборными оскорблениям, то для этого были необходимы два условия: виновник и зрители. Зритель — теща — всегда в готовности, а виновника нет. А поздними вечерами, когда «объект» появляется, спит «зритель».
Наступило утро субботы. В этот день по традиции — обед у родителей. Не пойти — обидеть. Мать-то простит, а вот батя…
— Куда пойдешь: к родителям или снова… к этой…
С помощью соседок и подруг Ольга все узнала о моей «подпольной» жизни, кроме разве что сложных отношений с Тихоном. Ей сообщили о наличии некой «мамзели», с которой муж находился в бегах. Она осведомлена, что эта самая «мамзель» болеет и лежит в больнице… Короче, Ольга до такой степени насыщена всевозможной информацией, что избыток «выпадает в осадок».
Я не собирался ни опровергать, ни скрывать. Положение, конечно, идиотское: люблю одну женщину, живу с другой, мечтаю о счастливом будущем с Любашей, но что-то мешает расстаться с Ольгой…
Решил все же навестить родителей. Посижу часок и удеру в больницу.
Двери открыла мать. Обняла Ольгу за талию, смерила меня осуждающим взглядом, кивнула на гостиную, так гордо именовал единственную комнату отец…
Все ясно, предстоит родительская проработка. На высшем, отцовском, уровне. С ним отмолчаться не удастся, отец не успокоится до тех пор, пока не проведет «вскрытие» души сына. И не просто «вскроет», а со значением, присказками-прибауткам попутно добиваясь обещания впредь «не шалить», вести себя пристойно, по-мужски.
— Вот что, Колька, прекрати шастать по бабам. До хорошего это не доведет. Выбрал одну и пользуйся до самой смерти…
— Чьей смерти? — невинно осведомился я. — Моей или Ольгиной?
Отец гневно стукнул кулаком по столу. Он делал это так часто, что под скатеркой должна уже образоваться выемка. Наступит момент, когда столешница окажется расколотой на две неравные части.
— Шутками не отделаешься, байстрюк! Родитель я тебе или не родитель? Выходил, выкормил этакого верзилу, в голове которого — одна пылюка!… Ну, скажи, что ты прилип к проститутке?… И не смей прекословить отцу! — Новый удар кулаком. — Кто ж она такая, ежели всем мужикам дает без разбору, а? Убеждать отца в том, что Любаша вовсе не проститутка, что несчастная женщина, попавшая в лапы преступников, бесполезно. Батя ни за что не принимает доводов, противоречащих его убеждению. Они только раздражают его, доводят до беспамятства.
Подражая матери, я молча поднялся и ушел на кухню. Вслед неслись гневные выкрики, обещания по-свойски поучить ослушника.
На кухне не легче. Ольга что-то нашептывала матери, та скорбно поддакивала и покачивала седой головой. Разговор, конечно, шел о моем предосудительном поведении. Женщины солидарно встретили меня суровыми взглядами.
