По ночам, когда остаюсь одна, всегда думаю о брате. У него с самого раннего детства есть такая привычка: случись что, он сразу заслоняет меня собой, словно всем опасностям в этом мире надо справиться с ним, прежде чем они смогут добраться до меня. Вспоминаю, как он выглядел, когда застрелил того Сборщика и спас меня: в руке ружье, в глазах испуг при мысли о том, что чуть меня не потерял. Мы всегда были близки. Вспоминаю, как мама сказала нам взяться за руки и всегда держаться друг друга.
Подобные мысли кружат у меня в голове каждую ночь, когда никто не нарушает моего уединения и мне хоть на несколько часов удается вырваться из картонной жизни, которую я каждый день проживаю в этом особняке, полном сестер и слуг. Не имеет значения, насколько одинокой я при этом чувствую себя, не важно, каким сильным и горьким оказывается это чувство, главное – мне удается вспомнить, кто я есть на самом деле.
Однажды ночью, уже погружаясь в сон, я вдруг слышу, как ко мне в спальню заходит Линден и прикрывает за собой дверь. Все это происходит словно за тысячу миль от меня. Я сейчас с Роуэном, мы привязываем бечевку к воздушному змею. Легкий заливистый смех мамы сливается со звуками фортепиано, на котором отец играет моцартовскую сонату соль мажор. Роуэн распутывает бечевку, высвобождая мои пальцы один за другим. Он спрашивает меня, жива ли я еще. Я пытаюсь рассмеяться, обратить его нелепый вопрос в шутку, но у меня ничего не выходит – слова застревают в горле. Он не поднимает на меня глаз.
Я никогда не брошу тебя искать, обещает он. Землю переверну. На все пойду, но тебя найду.
– Я прямо здесь, – говорю я.
– Тебе снится сон, – отвечает мне кто-то посторонний.
Это не мой брат. Рядом, уткнувшись мне носом в шею, лежит Линден. Музыка смолкает. Безуспешно стараюсь нащупать бечевку, оплетавшую мои пальцы. Знаю, что, если открою глаза, снова окажусь в темной камере своей роскошной тюрьмы. Возвращаться я не желаю, вот и пытаюсь подольше продержаться в этом пограничном состоянии полудремы.
Вытянувшийся подле меня Линден беспомощно всхлипывает, содрогаясь при каждом спазме. Его горячие слезы обжигают мне шею. Ему, конечно, снилась Роуз. Линдену, как и мне, по ночам бывает отчаянно одиноко. Поцеловав мои волосы, он прижимается ко мне всем телом. Я не оказываю ни малейшего сопротивления. Мне и самой это сейчас нужно. Просто необходимо. Не открывая глаз, кладу голову ему на грудь и вслушиваюсь в сильные, мерные удары его сердца.
Да, я, Рейн Эллери, хочу снова стать самой собой. Дочерью и сестрой. Но как же иногда это бывает тяжело.
Мой тюремщик крепко прижимает меня к себе, и я засыпаю, убаюканная его ровным дыханием.
Первое, что я чувствую, открыв утром глаза, это тепло его дыхания на своем затылке. Во сне я перевернулась на бок и теперь лежу к нему спиной. Он обнимает меня сзади. Стараюсь не двигаться, чтобы его не разбудить. Мне стыдно за свою слабость прошлой ночью. В какой момент роль примерной жены, что я играю, перестает быть просто ролью? Как скоро он признается, что любит меня и хочет, чтобы я родила ему ребенка? И самое страшное: как быстро я на это соглашусь?
Нет. Этого никогда не случится.
Несмотря на все мои усилия его заглушить, в голове снова звучит голос Вона.
Будешь жить, как принцесса, много-много лет.
Почему бы и нет? Я вполне могу быть женой Линдена в доме Линдена. Или могу вырваться отсюда и постараться убежать так далеко и быстро, как только можно. Могу рискнуть жизнью ради свободы.
Три дня спустя, когда, предупреждая о приближении следующего урагана, срабатывает сигнализация, я выламываю москитную сетку из окна своей комнаты.
Исхитряюсь ухватиться за ближайшую к карнизу ветку и, повисев на ней с пару секунд, спрыгиваю прямиком в кусты. Хоть лететь и недалеко, приземление оказывается довольно болезненным. Но главное, что кости целы. Высвободившись из кустов, бегу, что есть сил. За спиной ревет сигнализация. Ветер, ставший вдруг какого-то неуловимого серого цвета, швыряет в глаза пряди волос и опавшие листья. Мне все равно. Я продолжаю бежать. Низкие тучи наливаются свинцом. Ослепительно белые росчерки молний раскалывают потемневшее небо.
Не могу сообразить, где я. Мелкий сор и пыль, что закручивает в спирали злой ветер, застят мне глаза. Я тону в жутком гуле, который, как отчаянно бы я ни бежала, не ослабевает ни на секунду. Грязь и клочки травы мечутся в безумном танце, словно околдованные неведомой силой.
Я теряю счет времени, но слышу, как кто-то выкрикивает мое имя. Сначала один раз, потом еще несколько. Каждый крик, как ружейный выстрел. И тут я налетаю на огромный рожок с мороженым. Площадка для мини-гольфа. Ну, теперь все будет хорошо. Смогу разобраться, куда двигаться дальше.
Не представляю, как мне найти отсюда выход. Я изучила все: сады, площадку для мини-гольфа, теннисные корты, бассейн. Даже прогулялась к заброшенным конюшням, ими никто не пользуется с тех пор, как заболела Роуз. Но выхода из поместья так и не нашла.
Прижимаюсь спиной к пластиковому рожку. Мимо меня с треском проносятся ветви. Деревья раскачиваются, стонут от ветра. Ну конечно же, деревья! Залезу на дерево и сразу пойму, в каком направлении бежать дальше. Может, смогу разглядеть ограду или, на худой конец, замечу кустик, которого еще не видела. А может, потайную дверь. Ну хоть что-нибудь!
Делаю шаг вперед, но меня чудовищной силой отбрасывает обратно, вжимая в пластмассовую поверхность рожка. Не могу вздохнуть, легкие готовы взорваться. Опускаюсь на землю, стараюсь сесть против ветра, чтобы сделать вдох, но у меня ничего не выходит. От него невозможно спрятаться, он повсюду. Наверное, пришел мой час.
Разворачиваюсь навстречу ветру. Даже перед смертью мне не суждено увидеть реальный мир. Умру в окружении декораций. Бешено вращающих лопастями ветряных мельниц. Странного блуждающего снопа света.
Свет. Сначала мне кажется, что это обман зрения, но луч никуда не исчезает, хотя и на месте тоже не задерживается. Осветив меня, он тут же принимается очерчивать по верхушкам деревьев правильный круг. Маяк. Мое самое любимое препятствие. Он напоминает мне маяки, установленные у входа в гавань Манхэттена, чтобы указывать рыбакам дорогу домой. Ему не страшен даже такой ураган, как этот, он все равно продолжает светить, рассекая осенний сумрак своим лучом. Если уж сбежать мне не удалось, останусь здесь, хоть так окажусь перед смертью поближе к дому, вдали от этого кошмарного, жуткого места.
Идти становится совершенно невозможно. В воздухе чего только не летает, и я начинаю подозревать, что меня и в самом деле может унести. Поэтому я решаю опуститься на четвереньки и ползти по искусственному травяному покрытию площадки, стараясь вжаться в него локтями и коленками что есть мочи. Оставляю позади людей, выкрикивающих мое имя, непрекращающееся завывание сирены и резкую боль, пронзившую все мое тело. Я даже не знаю толком, что именно произошло, но чувствую, что рана кровоточит. Во рту появляется металлический привкус. Из невидимого мне пореза по ногам сочится кровь. Только бы не парализовало! Ползу, пока хватает сил. Вот и маяк.
