в регистратуре.
– Павлик, впусти меня к Константину Семеновичу, пожалуйста, – вполголоса сказал я.
– А что там за шум? – спросил он.
– Клара Ильинична скандалит, – я равнодушно пожал плечами. – Обычно дело же, не?
– А, ну да, она такая у нас... – Павлик горестно вздохнул и загремел ключами. Надо же, получилось преодолеть цербера вот так просто! А я уж заготовил штуки три аргумента, почему меня нужно впустить внутрь, не тупя и не докапываясь.
В кабинете главврача приятелей-психиатров не оказалось. Я остановился в коридоре и прислушался. Было довольно тихо. Наверное, после завтрака и утренней порции вкусных таблеточек, психи ненадолго успокоились и прикорнули. А вот дверь в комнату моей бабушки была приоткрыта. Я подошел ближе, стараясь не топать.
– ...и имя Наталья Ивановна вам ни о чем не говорит? – тихонько и вкрадчиво спросил голос Константина Семеновича.
– Впервые слышу, – грубовато отрезала моя бабушка. – Я уже вам говорила тысячу раз! Когда меня отвяжут? У меня все болит уже!
– Тише, тише, женщина, это для вашей же пользы, – сказал Константин Семенович. – Иначе вы можете повредить себе и... и другим.
Я тихонько стукнул в приоткрытую дверь. Главврач выглянул наружу.
– Там приехали ее сын и внук, – шепотом сказал я. – Но их не пускают.
– Клара Ильинична? – лицо сухонького главврача стало обиженным. – Сколько раз я уже с ней ругался, а она опять...
Он вышел из кабинета и с решительно зашагал в сторону выхода. Я сначала собирался последовать за ним, но замер. Дверь в комнату бабушки осталась открытой. И внутри никого кроме нее не было. Феликс, похоже, отвлекся на какие-то другие дела.
Похоже, вот он, мой шанс поболтать без свидетелей! Другого может не быть.
Константин Семенович скрылся за поворотом.
А я тихонько прошмыгнул в бабушкину «одиночку» и прикрыл дверь.
– Тсссс! – прошипел я и быстро приложил палец к губам. Моя бабушка явно собиралась как-то выразить свое возмущение моим бесцеремонным вторжением на ее территорию, но передумала. Ее внимательные глаза прищурились. – Другого шанса поговорить у нас может не оказаться, а мне очень надо!
– Ты кто еще такой? – спросила она. Нормальным вполне тоном.
– Сложно объяснить, – я махнул рукой. – Елизавета Андреевна, у меня странный вопрос. Но очень важный. Какой сейчас год?
– Это проверка какая-то, юноша? – насупилась она. – Или вы правда в датах запутались?
– Просто ответьте, пожалуйста, это очень важно! – я серьезно смотрел ей в лицо. Да, она однозначно была нормальной. Присутствовала некоторая расслабленность, уголки губ опущены, но это, похоже, действие успокаивающих. Я насмотрелся за сегодня на настоящих психов, было с чем сравнивать.
– Девяносто восьмой, – нехотя сказала она. – Скоро наступит новый девяносто девятый. С этими уколами не знаю, через два или три дня. Слушайте, юноша, а меня выпустят отсюда вообще? Или хотя бы сыну моему сообщите, что меня тут держат!
– Еще один вопрос можно? – спросил я и мысленно возликовал. Постарался пока не показывать вида только. Черт, как бы ей в двух словах объяснить, что произошло? У меня явно не так много времени, как хотелось бы...
– Вот прицепился... – пробурчала бабушка.
– Пожалуйста, это очень важно! – я умоляюще уставился на нее.
– Давай свой вопрос, – нехотя сказала Наталья Ивановна, в смысле, теперь уже явно Елизавета Андреевна из девяносто восьмого.
– Что вы помните, перед тем, как сюда попали? – спросил я. – Ну...Случилось что-то опасное или странное, а потом как будто провал в памяти... Подождите, не сердитесь! Я не врач, честно. Я вам потом расскажу свою историю в ответ, только не кричите и не ругайтесь! Елизавета Андреевна, вспомните, ну пожалуйста!
– Ну как... – лицо моей бабушки стало сосредоточенным. – Я навещала приятельницу в больнице. В Новокиневске, в шинниках она лежала. Потом вышла на крыльцо, покурить остановилась, а на скорой привезли кого-то. С фанфарами, народу высыпало. Я поближе подошла, посмотреть, а тут два джипа подкатили. И вокруг началось светопреставление – тра-та-та, бум, выстрелы. Бандиты разборку устроили. А потом... Потом я уже в автобусе в Закорск очнулась. Голова чугунная. Ну это понятно, я перед тем, как домой вернуться, заглянула в бар, нервишки успокоить. Прихожу домой, а там заперто, ключ не подходит, а внутри еще девка какая-то наглая. Верещит, что милицию вызовет. Ну я кричу, чтобы вызывала, они разберутся... Вот и разобрались. Наверное, девка им на лапу дала, сучка крашеная.
– Елизавета Андреевна, вы хорошая актриса? – спросил я.
– Чего? – нахмурилась она, между ее бровей пролегла глубокая складка.
– Чтобы отсюда выйти, вам нужно будет кое-что изобразить, – быстро сказал я, услышав в коридоре чьи-то шаги. – Мне сейчас некогда объяснять, правда. Так что придется просто мне поверить на слово.
– А иначе? – прищурилась она.
– А иначе вас так и будут накачивать уколами до самой смерти, – жестко сказал я. Очень тихо. Шаги вроде бы начали удаляться.
– Угрожаешь? – тоже тихо сказал она.
– Не поверите, но нет, – сказал я. – Просто говорю правду.
Очень бы сейчас помогло зеркало, конечно. Но ничего похожего в палате не было. Только тумбочка и вторая кровать. Пустая, с болтающимися на железной раме такими же жгутами, какими и была привязана моя бабушка. Веревками в оранжевой клеенчатой обмотке.
– Я в самодеятельном театре играла на заводе, – сказала она. – Что там надо сыграть, говори!
– Значит так, – начал я и с шипением втянул в себя воздух. – Представьте, что все вокруг думают, что сейчас не девяносто восьмой, а восьмидесятый. И послезавтра наступит восемьдесят первый. И что на самом деле вас зовут Наталья Ивановна Колокольникова. Только вам по голове стукнули, и что-то в разуме помутилось. А никакой Елизаветы Андреевны вы не знаете.
– Чего? – протянула бабушка и еще больше нахмурилась. Черт, как же ей не идет быть этой самой Елизаветой... Выглядит, как бабка. Хотя... – Кстати, а Вера Германовна Покровская вам кем приходится?
– А ты откуда ее знаешь? – зло прошипела бабушка. – Матерью. Внука она, видишь ли, хотела забрать, грымза старая... Я по метрикам была Елизавета Петровна Житинская, по отцу, но чтобы от нее отвязаться, дала кому надо на лапу и поменяла метрику. Стала Елизаветой Андреевной Покровской, когда в Новокиневск из Москвы вернулась. Так представляешь, она все равно меня разыскала и хотела с нами поселиться. Мол, дом свой Соньке отдала, а сама в город. Мол, артрит у нее, не справляется она. Ох, натерпелась я с ней...
В голове все как-то резко и запуталось, и распуталось. Значит, ты и есть Лизка-оторва. Нерадивая дочь деревенской училки, которая принесла в подоле и сбежала потом с кем-то вертлявым в Москву. И в конце девяносто восьмого тебя убили в последней бандитской перестрелке. Эту
