обедать или так и будем языками чесать на пороге?
В столовой было шумно, празднично и тоже все по-новогоднему украшено. От профкома повесили здоровенный стихотворный плакат, в котором слово «год» было зарифмовано со словом «придет», а слово «свершения» со словом «уважение». И это было бы даже неплохо, если бы ритм не прихрамывал. На все четыре ноги.
В дополнение к ароматам столовского соуса и тушеной капусты добавился запах мандаринов и что-то неуловимо-алкогольное. За самым дальним от раздачи столиком что-то очень отчетливо бумкнуло. А следом раздался сдавленный смех и шепот:
– Стаканы, стаканы давайте!
Мы встали в очередь и успели ухватить последние три подноса из стопки.
– Эх, могли бы сегодня в честь праздника что-нибудь эдакое приготовить! – мечтательно проговорил Семен, забирая с полки половину яйца, политую щедрой порцией майонеза. – Праздник же!
– А я вообще сегодня только салат буду, – сказал Эдик, но взял, почему-то ватрушку.
– Место в желудке освобождаешь? – с пониманием покивал Семен и потянулся к хлебнице за горбушкой.
– Мама продукты для стола полгода запасала, надо же теперь как-то это все сожрать! – усмехнулся Эдик.
А я старался пока не думать о том, как оно будет на празднике. Наверное, куча салатов, залитых майонезом, запеченая курица, а потом еще торт, для тех, кто выжил в неравной борьбе с оливье, селедкой под шубой и нарезкой из балыка и финского сервелата.
Вернулись с обеда мы веселые. В коридоре нас отловили парни из планового отдела, затащили в курилку и налили по паре глотков шампанского. Кажется, все сегодня считали своим долгом грохать бутылками в самых неподходящих местах. Пьяным от этого, к счастью, никто не стал, но жить стало веселее. Не от алкоголя, конечно. Просто от атмосферы.
А может зря сделали выходной в этот день?
Вроде всем отлично и без него...
Мы ввалились в редакцию, хохоча над какой-то шуткой.
– Иван... – задумчиво сказала Антонина Иосифовна с таким выражением, что мы сразу перестали смеяться. Улыбки на ее лице больше не было. Она была даже... бледноватой. Или испуганной. – Иван, нас с тобой вызывают в партком.
Глава девятнадцатая. Сказка о Тройке
Антонина Иосифовна шла по коридору как кукла. Обычно плавные и медленные ее движения стали вдруг дергаными и ломаными. Марионеточными такими. Похоже, она здорово нервничает... Но почему? Я быстро перебрал в голове события последних дней и мысленно же пошелестел страницами последнего номера. Вроде, ничего такого особенного не было. Новогодний выпуск. Сплошные поздравления с выполнением плана и торжественные обещания на год грядущий. В общем, «мы и в области балета впереди планеты всей». Что там могло вызвать неудовольствие верхушки нашего грозного партаппарата – ума не приложу...
– Анастасия Иосифовна, – тихо сказал я. – А что случилось?
– Просто потерпи минуту, – почти шепотом ответила она. – Нам сейчас все расскажут.
– А это точно должно быть что-то плохое? – я обогнал ее на шаг и заглянул ей в лицо. Черт, похоже, она напугана почти до панической атаки! Лицо белое, как потолок. Она в обычной жизни довольно бледненькая, но сейчас была похожа на призрака самой себя.
Мы спустились на второй этаж и свернули в то крыло административного корпуса, где сидели самые главные шишки нашего завода. Здесь даже коридор переставал иметь казенный вид – пол застилала красная дорожка, на стенах – стенды с фотографиями, историей завода, доски почета. В одной из ниш – бюст Ленина. «В засаде сидит», – подумал я. Он как раз был перед дверью кабинета, в который мы и направлялись.
И эта дверь открылась без скрипа. Ну да, я же сам видел несколько дней назад, как суровый дядька в костюме делал внушение Витьке Ковригину, черт его знает, кто он по должности, но исправность всяких там дверных петель, столов, стульев и шкафов – это его ответственность. Вот теперь дверь парткома и не скрипит.
Конечно же, первое, на что упал мой взгляд в кабинете, оказался огромный портрет Леонида Ильича. Суровый взгляд из-под знаменитых бровей как бы спрашивал меня: «А что я сделал для народа и партии в этом году?!» Из всей новогодней мишуры в кабинете была только крохотная елочка высотой с кошку на центральном столе.
Прямо под портретом Брежнева, на стуле с высокой спинкой восседал Вадим Сергеевич Криволапов, глыба и можно сказать, легенда нашего завода. Он был бессменным главой партячейки с самого основания, еще с шестидесятых, когда на пустырь левобережья Киневы приехал зилок с красно-белым транспаратном, и торжественно заложил в этом месте первый бетонный блок. Который впоследствии превратился в этот самый завод. На фотографии этого момента Вадим Сергеевич выглядел соколом, был строен аки тополь, в глазах – негасимое пламя строителя коммунизма, а в руке – лопата. Не знаю, зачем, но видимо фотографу показалось, что с пустыми руками коммунисту быть негоже, подходящего бревна на пустыре, заросшем бурьяном, не нашлось, а экспериментировать с бетонным блоком не стали, чтобы не подвергать драгоценную жизнь парторга ненужной опасности.
Сейчас узнать в сидящем за столом того героического коммуниста было довольно сложно. Он раздался во все стороны, как будто взял на себя обязательство заполнить своей фигурой весь свой кабинет к конце очередной пятилетки. Бровями, как у Брежнева, он не вышел, так что решил компенсировать недостаток суровости на лице пышными усами. Которые, может и смотрелись бы внушительно, если бы над ними не нависали круглые щеки. И вообще его лицо было похоже на перевернутую грушу, к которой кто-то зачем-то приклеил усы от восковой куклы Сталина.
Вечеринка, на которую нас позвали, явно не была заседанием всех партийных активистов завода. Собственно, в огромном кабинете кроме нас было всего три человека – сам парторг во главе стола, его чуть уменьшенная копия, которому больше повезло с бровями, так что он обходился без усов. Имени этого мужика я не знал. Как и не знал, какой пост он тут занимает. И Катерина Дмитриевна, тощая, как смерть дамочка в сером плохо сидящем костюме. Высокий ворот ее черной водолазки стягивал длинную шею, из-за этого шея казалась еще тоньше и еще длиннее. Мышиного цвета волосы зачесаны назад. Модель стрижки – «мымра». Ее худоба так контрастировала с объемами двух мужиков, что создавалось впечатление, что едят эти двое вместо нее. А она питается исключительно кислыми и горькими продуктами, судя по выражению ее лица. На лацканах всех троих пламенели красной эмалью значки членов КПСС. А у парторга, кроме того, имелась орденская планочка.
На столе перед Вадимом лежал свежий номер «Новокиневского шинника».
