«Не шесть, а семь, — мысленно опровергает Елин. — Значит, в аппаратах у него осталась одна торпеда. Перезарядить торпедные аппараты он не успеет, да и не сможет, маневрируя с такими большими дифферентами…»
Словно в подтверждение его мыслей, старпом объясняет штурману:
— А ведь у фрица боезапас тю-тю. Недолго ему гарцевать…
Выпустив торпеды, вражеская подводная лодка куда-то исчезает. Ни с поверхности моря, ни из его глубины не доносится ни звука. В наушниках слышатся обычные шорохи, посвисты, потрескивания.
«Не выдержал фашист. Ушел! — радостно решает Елин и тут же возражает себе: — А если не ушел? Если притаился и ожидает своей минуты, чтобы ударить наверняка?.. Но ведь пока я медлю, он может перезарядить торпедные аппараты…» Спор с самим собой длится долго. Большим усилием воли Елин заставляет себя отказаться от соблазна всплыть на поверхность. «Не мог он уйти. Дождусь», — непреклонно решает он.
Время словно остановилось. Минуты тянутся часами. В крохотной рубке гидроакустика, до предела заполненной приборами, жарко и нестерпимо душно. От усталости и терпкого запаха нагретой масляной краски кружится голова и клонит ко сну. Тело наливается свинцом, и лень даже разогнуть одеревеневшую спину. Глаза застилает белесый туман, в котором все плывет и раскачивается.
Чтобы совсем не заснуть, Елин заставляет себя думать о делах, которые нужно решить с приходом в базу, о молодых рулевых и электриках, еще не сдавших экзамены по устройству подводной лодки, о коке, медлительном и нерасторопном парне, на которого жалуются матросы. Мысли, нестройные, обрывочные, скользят, не задерживаясь в сознании…
И вдруг, как удар электрического тока, — громкий рокочущий гул. Он совсем близко. Рядом. Теперь Елин отличит его от тысячи других звуков. Он встречается взглядом с глазами гидроакустика. В них нет страха — только непреклонная решимость.
Гул моторов субмарины наплывает с угрожающей быстротой. Судя по всему, она на одной глубине с «Нерпой».
Елин приказывает заполнить цистерну быстрого погружения, и «Нерпа» камнем летит ко дну. Стрелка глубиномера мчится по кругу циферблата, стремительно перескакивая с деления на деление.
«Быстрей!.. Ну, быстрей же!» — стиснув зубы, мысленно подгоняет ее Елин. Мозг пронзает грохот, накатывающийся падающей с гор лавиной. Кажется, он заполняет весь отсек, всю лодку, все море… Это торпеда! Изменять глубину или поворачивать уже поздно, этого не сделать в оставшиеся секунды. Грохот длится вечность, но прежде, чем он достигает своей высшей точки, Елину становится ясно: смерть пройдет мимо.
— Торпеда над нами! — кричат в центральном посту.
И снова в рубку входит тишина. В сдавивших голову наушниках все те же глухие посвисты, шорохи и скрипы. А затем неуверенный голос гидроакустика:
— Она всплывает, товарищ командир!.. Всплывает!
В наушниках у Елина громко булькает и шипит.
— Продувает цистерны, — подсказывает матрос.
«Ишь, осмелел! Значит, уверен, что нас уже нет в квадрате», — со злорадством решает Елин.
Он стаскивает с головы ненужные уже наушники и бросается в центральный пост. Взгляды всех прикованы к его лицу.
— Всплывать, — приказывает Елин и, нагнувшись, отбрасывает крышку шахты перископа.
На поверхности уже смеркается. Вражеская подлодка — Елину отлично виден в перископ ее черный, вытянувшийся на воде силуэт — покачивается на пологой зыби рядом со шхуной. Фашисты переговариваются: ярко вспыхивают огни их сигнальных фонарей.
«Обо мне небось судачат. Жалеют, что упустили», — подумал мельком Елин. Не отрывая глаз от окуляра, спросил:
— Как аппараты?
— Готовы торпедные аппараты! — живо откликнулся старший помощник.
— Лево руля! Аппараты… товьсь!
«Спокойней!.. Спокойней, Андрей!» — приказывает себе Елин.
Нос «Нерпы» медленно наползает на силуэт гитлеровской субмарины, и, когда ее мостик перечеркивает крест прицела, Елин очень спокойно командует:
— Пли!..
Для шхуны-ловушки он тоже не пожалел торпеды. Разорванная взрывом на две половины, она затонула почти мгновенно.
Рэй БЭДБЕРИ
НЕВИДИМЫЙ МАЛЬЧИК
Фантастический рассказ
Рисунки В. КОВЫНЕВАОна взяла большую железную ложку и высушенную лягушку, стукнула по мумии так, что та обратилась в прах, и принялась бормотать над порошком, быстро растирая его своими жесткими руками. Серые птичьи бусинки глаз то и дело поглядывали в сторону лачуги. И каждый раз голова в низеньком узком окошке ныряла, точно в нее летел заряд дроби.
— Чарли! — крикнула Старуха. — Давай выходи! Я делаю змеиный талисман, он отомкнет этот ржавый замок! Выходи сей момент, коли не хочешь, чтобы я заставила землю трястись, а деревья гореть ярким пламенем, не хочешь, чтобы солнце село средь белого дня!
Ни звука в ответ, только теплый свет горного солнца на высоких, пахнущих скипидаром стволах, только пушистая белка, щелкая, кружится, скачет на позеленевшем бревне, только муравьи тонкой коричневой струйкой наступают на босые, в синих жилах, ноги Старухи.
— Ведь уже два дня не евши сидишь, чтоб тебя! — выдохнула она, стуча ложкой по плоскому камню, так что набитый битком серый колдовской мешочек у нее на поясе закачался взад и вперед.
Вся в поту, она встала и направилась прямиком к лачуге, зажав в горсти порошок из лягушки.
— Нy, выходи! — Она швырнула в замочную скважину щепоть порошка. — Ах, так! — прошипела она. — Хорошо же, я сама войду!
Она повернула дверную ручку пальцами цвета грецкого ореха сперва в одну, потом в другую сторону.
— Господи, о господи, — воззвала она, — распахни эту дверь настежь!
Но дверь не распахнулась; тогда она кинула еще чуток волшебного порошка и затаила дыхание. Длинная грязная синяя юбка зашуршала, когда Старуха уставилась во мрак мешочка, проверяя, нет ли там еще какой чешуйчатой твари, какого-нибудь средства посильнее этой лягушки, которую она задавила много месяцев тому назад как раз для такой вот оказии.
Она слышала, как Чарли дышит на дверь. Его родители в начале недели подались в какой-то городишко в Озаркских горах, оставив мальчонку дома одного, и он, страшась одиночества, пробежал почти шесть миль до лачуги Старухи — она приходилась ему не то теткой, не то двоюродной бабкой или еще кем-то, а что до ее причуд, так он на них не обращал внимания.
Но два дня тому назад Старуха обнаружила, что привыкла к мальчишке, и решила совсем оставить его у себя для компании. Она уколола иглой свое тощее плечо, выдавила три бусинки крови, плюнула через правый локоть и раздавила ногой сверчка, указывая когтистой лапой на Чарли и крича:
