— За Либби и Джека! — хором вторят ему собравшиеся.
Мы с Джеком храним молчание. Он ободряюще сжимает мне руку, и в ответ я опускаю голову ему на плечо. На наши лица надеты улыбки. Нам обоим это мероприятие кажется слишком формальным. Когда Хэрриет и Гектор предложили организовать вечеринку, чтобы те, кто хотел нас навестить, пришли все сразу, а не создавали бы нескончаемый поток посетителей, я подумала о них обоих, о своих родителях и, возможно, о Джеффе с семьей. Я и представить не могла, что соберется столько людей и будет такое количество еды. Все это было совершенно не в нашем духе.
Когда вчера я поняла, что нас ожидает, мне стало не по себе по двум причинам. Во-первых, я знала, что мои родители обидятся из-за того, что их не привлекли к организации этого мероприятия, а во-вторых, мне придется предстать перед целой толпой в своем нынешнем облике. Я понимала, что ими всеми движут самые лучшие побуждения и они это делают от чистого сердца, но я предпочла бы увидеть только самых близких мне людей.
Моя голова обмотана шарфом, на лице — никакой косметики, поскольку мне пока нельзя ею пользоваться. Я рассчитывала спрятаться где-нибудь в уголке и слиться с мебелью, скрывая от гостей лицо и предоставив Джеку взять на себя роль хозяина. Но Гектор растоптал мои надежды. Он привлек ко мне всеобщее внимание. Впрочем, проблема, разумеется, заключается в том, что теперь все его поступки будут мне не по душе.
К счастью, гости, похоже, стараются развлекаться самостоятельно. Те, с кем я не очень близко знакома, соблюдают дистанцию и поглядывают на меня только тогда, когда им кажется, что они могут это сделать незаметно. По большому счету меня это вполне устраивает, учитывая, что альтернативой данному положению вещей является беседа с малознакомыми людьми, отчаянно пытающимися не смотреть на мой шрам.
— Либерти, — очень серьезно произносит мама, усаживаясь рядом со мной, когда Джек встает, чтобы наполнить наши бокалы.
Я знаю, что сейчас она, скорее всего, попытается убедить меня сходить к ее пастору, чтобы он помолился о скорейшем заживлении моих ран. Это в лучшем случае. В худшем она сейчас заявит: «Почему бы нам в выходные не отправиться в Лондон н не купить тебе парик?»
У меня все внутри обрывается.
— Мама! — предостерегающе говорю я.
— Миссис Рабвена, — произносит неизвестно откуда появившаяся Энджела, — я давно хотела расспросить вас о церкви, которую вы посещаете в Лондоне. — Она садится по другую руку от мамы, готовая броситься ради меня на линию огня. Именно поэтому она моя лучшая подруга. — Кто может ее посещать? Бывают ли у вас особые службы на Пасху и Рождество?
Приблизительно полминуты мама разрывается между своим планом убедить меня в необходимости снова стать похожей на женщину и возможностью обратить в свою веру еще одного человека. Это, пожалуй, самые длинные тридцать секунд в ее жизни. Наконец она предпочитает Господа спору со мной.
Я наблюдаю за Гектором. Я ищу признаки того, что он бывал или все еще бывает у проституток. Или того, что он волочится за другими женщинами. Дело в том, что я никогда не испытывала неловкости в его присутствии. Я пытаюсь понять, поглядывает ли он украдкой на Палому или других девчонок, с которыми я работала, на Грейс, Энджелу или на жен мужчин, с которыми работает Джек, или даже на Рэйчел. Ничего. Ровным счетом ничего. Может, Грейс что-то напутала?
Я перевожу взгляд на Грейс, которая безжалостно допрашивает Палому (так же, как и на нашей с Джеком свадьбе) и, скорее всего, держит под прицелом и остальных девчонок на предмет выпытывания у них профессиональных секретов красоты. Я замечаю, что она посматривает в сторону Гектора, и всякий раз, когда все идет к тому, что он окажется неподалеку от нее, она незаметно уводит своего собеседника в противоположный угол или заканчивает разговор и переходит к другому гостю. Теперь, когда я в курсе, мне ясно, что она его избегает. Он ей и в самом деле противен. Ничего она не напутала.
— Как дела, Либби?
Передо мной стоит Гектор. Он приседает, и его лицо оказывается на одном уровне с моим.
— М-м… Э-э… Все хорошо, — бормочу я.
Теперь мне отчаянно хочется, чтобы мама приставала ко мне с этим злосчастным париком, а я от нее отбивалась, — это избавило бы меня от необходимости поддерживать беседу с ним. Я не знаю, что сказать. Я не знаю, как себя вести. Я чувствую себя так, как будто вошла в комнату, в которой кто-то занимается сексом. Со мной это несколько раз случалось. Когда я училась в университете, я порой заставала за этим занятием своих соседок по квартире. Потом мне уже не удавалось выбросить эту картинку из головы. Я не заставала Гектора в подобной ситуации, но все равно отчетливо представила, как он вручает девушке пачку денег перед тем, как…
— Хорошо выглядишь, — говорит он. — Я этому рад. — В его голосе звучит искреннее сочувствие. — Джек очень волновался.
Я отыскиваю взглядом Джека.
— Я знаю, — киваю я. — Нам обоим пришлось нелегко.
— Это замечательно, что ты выздоравливаешь. Я уверен, что ты и оглянуться не успеешь, как полностью поправишься и сможешь вернуться на работу.
— Надеюсь, вы правы, — отвечаю я. — Но на самом деле я так далеко не заглядываю.
— Я понимаю.
На столе я вижу пустую тарелку. Вот и выход из ситуации. Все это для меня немного чересчур. Я кладу руку на подлокотник дивана и встаю прежде, чем Гектор успевает предложить мне свою помощь.
— Я отнесу это на кухню, — говорю я Гектору, хватая тарелку, — и сразу вернусь.
— Да, конечно, — кивает Гектор, выпрямляясь и нависая надо мной.
Не оглядываясь, я иду к двери. Только когда я оказываюсь за пределами гостиной, мне удается сделать вдох.
Я вхожу в кухню, ставлю тарелку в мойку и приказываю себе дышать. В конце концов, мне Гектор не сделал ничего дурного. Меня он в бордель не тащил. Но мысль о том, что он мог тащить туда даже кого-нибудь, не говоря уже о своем пятнадцатилетнем сыне, кажется мне чудовищной. Мне трудно примирить эту мысль с образом человека, который одной рукой обнял меня за талию, а второй взял за руку и закружил в танце под… Я не помню мелодию. Откуда мне было знать, что через два года я буду пытаться припомнить песню, под которую мы танцевали, чтобы мне стало еще хуже.
Я закрываю глаза, пытаясь остановить бешено вращающийся вокруг меня мир и дать своему желудку возможность успокоиться.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — неожиданно спрашивает Хэрриет.
Я, вздрогнув, распахиваю глаза и отворачиваюсь. Я начинаю поспешно сдвигать и составлять в стопки пустые тарелки. Посуда звенит, и этот звук заполняет все пространство и тишину кухни, заглушая доносящиеся из соседней комнаты голоса и музыку.
