Только люди нравственно развитые, внутренние чувства которых дают себя понимать настолько отчётливо, что невольно подчиняют своим требованиям весь организм и все животные желания их вещественного тела, могут быть безраздельно преданы идее и выполнять все требования её.
Таковыми были высокие научные умы и философы всех времён. Они умели заглушать или, по крайней мере, умерять животные и инстинктивные стремления до такой степени, чтобы они не препятствовали развитию идей, а вследствие этого могли далеко вести свои умозаключения. Они умели всегда отличать хорошее от дурного, временное от вечного, следствие от причины и средство от цели. Они всегда умели отделаться от своего житейского эгоизма и тщеславия, ставить идею выше всего, выше себя самого, выше своих потребностей и расчётов; умели становиться на нейтральную точку зрения, на наблюдательную почву и мыслить свободно без предвзятых мыслей.
Развитие наук и философии шло своим, независимым и роковым путём. Развитие народа шло совершенно независимо от развития наук, шло медленно и вяло. Учёные, конечно, много трудились над народом, внушали им истинное понимание вещей, предотвращали от заблуждений, внушали покоряться истине, но народ, имея раньше духовенство своим руководителем, привык к строгости в обращении, к принуждению, идущему извне, чего ни в каком случае не допускали учёные принципа ради, да и средств к тому у них не было.
Неутомимыми трудами учёных философия шла всё далее и далее. Каждый из философов создавал свою систему, их проверяли, критиковали, составляли другие системы, которые претерпевали ту же участь, и, таким образом, из обоюдных критик и проверок, философия тихими шагами стремилась к истине, и в IV веке после P.X. Александрийская школа слилась с религией. Дальнейшее развитие или совершенствование философии было невозможно, ибо она познала всё превосходство над собой религии; она доказала всю недосягаемость обыкновенного человеческого разума до тех истин, которые развивает и утверждает христианство, и вместе с тем признала, что вся человеческая мудрость неизбежно ведёт прямым путём к подтверждению их.
Зачатки теологического направления философии были посеяны ещё Филоном, затем появляется Аммоний Саккос и Плотин с своими учениками Порфирием и Ямблихом и, наконец философ Прокл сливает окончательно философию с религией. Сперва Александрийская школа признала Трисвятую Троицу (Жюль Симон, Histoire de l’Ecole d’Alexandrie) и закончила своим учением об эманациях, и весь ряд её учения всё ближе и ближе подвигался к учению Христианства.
Послушаем, например, чему учит Александрийская школа во времена Плотина: Она задаёт себе три вопроса: «Может ли человеческое знание быть абсолютно истинным? какова природа Бога? как начался мир? - И отвечает на них следующим образом: 1) Человеческое знание необходимо лишено достоверности; но это невыгодное обстоятельство находит себе поправку в гипотезе экстаза, во время которого душа отождествляется с бесконечным. 2) Природа Бога выражается в тройственном Единстве, в трёх ипостасях Единого существа. 3) Мир образовался путём Эманации.
«Этот третий, ответ заключается во втором. Бог, как Единство, не есть бытие, но Он становится бытием в силу Эманации от Его Единства (Разум), а также в силу другой Эманации от его разума (душа), и образовавшаяся таким путём душа, в её проявлениях, есть мир.
Если Бог отличен от мира, то он должен отличаться от него своею сущностью. Но в таком случае, на вопрос: как начался мир? нет ответа, ибо при этом условии мир должен существовать одновременно с Богом.
Всё затруднение здесь заключается в следующем: Бог или сотворил мир, или нет. Если он сотворил его, то, спрашивается, из чего? Логика говорит, что Он не мог создать его из ничего, ибо из ничего может получиться только ничто; поэтому Бог должен был создать мир из своей субстанции. Но если так, то, следовательно, мир тождествен Богу и должен был уже ранее содержаться в Нём, иначе Бог не мог бы создать его из Себя. Но такое отожествление Бога с миром есть пантеизм, и тогда вопрос не решается, но изменяется лишь постановка его. Если Бог создал мир не из Своей субстанции, то он мог создать его лишь из какой-либо субстанции, уже существовавшей, и в том случае вопрос опять остаётся без ответа.
Христиане и последователи Александрийской школы решили этот вопрос почти одинаковым образом. Христиане говорили, что Бог создал мир из ничего, силою Своей всемогущей воли, так как для всемогущества всё возможно, и одно дело столь же легко, как и всякое другое. Последователи же Александрийской школы говорили, что мир отличен от Бога больше, по действию, чем по сущности, так как мир есть проявление Его воли или Его разума.
Таким образом, по учению этой школы, мир есть Бог, но Бог не есть мир. Не признавая, следовательно, необходимости двух основных начал, Александрийская школа признаёт различие между Создателем и созданием. Бог, согласно этому воззрению, не смешивается с материей, и тем не менее философия освобождается от трудности объяснить присутствие двух вечно существующих и вечно отличных основных начал.
Плотин путём своей диалектики пришёл к необходимости признать Единство основою бытия; тем же путём он пришёл к заключению, что единство не может быть единичным, ибо тогда не могло бы существовать Многое. Если многое предполагает единое, то и единое предполагает многое. Всякое начало порождает последующее начало присущею ему неизъяснимою силою, которое не умаляется от этого порождения. Эта неизъяснимая и неисчерпанная сила действует без перерыва, из поколения в поколение, пока она не достигнет пределов возможного.
Закон этот управляет миром, и его влияния не может избегнуть само Божество. В силу этого закона все существа образуют одну иерархию, начинающуюся Богом и оканчивающуюся чувствующей материей, составляют одну нерасторжимую цепь, так как каждое существо есть необходимый продукт предшествующего существа и производитель последующего.
На вопрос, что заставляет единство обращаться в множество и отчего Бог проявляется в мире, Плотин отвечает: принцип Единого уже давно признан недостаточным, так, как Божество, не имеющее разума, не может быть совершенно. Аристотель говорит, что Божество, не размышляющее, не достойно уважения. Следовательно, если разум присущ Божеству, то оно необходимо должно быть деятельно; ибо можно ли назвать действительной силой такую силу, которая ничего не производит. Поэтому Бог по самому существу должен был создать мир.
Бог, следовательно, есть по самой природе Своей Создатель. Он подобен солнцу, отдающему от себя лучи без потери своего вещества. Весь этот наплыв новых явлений, эти постоянные изменения, это рождение и смерть, всё это - проявления непрерывно действующей силы. Проявления эти не имеют абсолютного бытия и постоянства. Индивидуальное гибнет, потому что оно индивидуально; только всеобщее существует постоянно. Индивидуальное конечно и преходяще; всемирное бесконечно и бессмертно. Бог есть единственно истинное Бытие, мы же и все остальные существа и предметы - преходящие проявления Его. И, однако, смерть страшит робкого, невежественного человека, робкого именно вследствие его невежества. Между тем, умереть значит начать жить истинною жизнью. Правда, со смертью мы лишаемся ощущения, освобождаемся от страстей и интересов, от условий пространства и времени, отрешаемся от своей личности, но зато мы покидаем этот мир и возрождаемся в Боге, отделываемся от этой эфемерной и жалкой индивидуальности и погружаемся в бытие бесконечного. Смерть есть переход к истинной жизни. Некоторые слабые намёки на неё, некоторое подавляющее нас указание на невыносимый для чувства смертного блеск, являются в краткие моменты экстаза, когда душа сливается с бесконечным, хотя она и не может долго пребывать в нём. Эти чудные, хотя и краткие моменты обнаруживают пред нами Божество и показывают, что в глубине нашей личности таится луч Божественного света, постоянно стремящийся освободиться и возвратиться к Своему Источнику. Умереть значит начать жить истинной жизнью, и умирающий Плотин, отвечая в предсмертной агонии на вопросы друзей, сказал: „Я стараюсь освободить заключённое во мне Божество“», (Ист. Филос. Льюиса, т.I, стр. 294 - 297).
Философ Прокл окончательно поставил веру выше науки. Вера, по его мнению, была единственною способностью, посредством которой можно было познать Бога, т.е. Единое. «Философ, - говорит он, - есть жрец не одной, но всех религий, другими словами, он должен своими разъяснениями примирить все верования. Разум есть выразитель веры». (Льюис, т.I, стр. 298).
Со смертью философа Прокла Александрийская школа, а вместе с ней и дальнейшее развитие философии, прекращается. Далее философии идти было некуда; она слилась с религией и тем самым блестящим образом доказала, что высшие человеческие познания и вся его высшая мудрость есть первая ступень к познанию Божественной премудрости. На этом решении можно считать законченным второй период развития мысли, независимо от того, как поняла толпа эти высокие учения. Они, конечно, не для всех; но виновата ли в этом сама истина или ограниченность людей?
