Я посмотрел в слезящиеся глаза Кима (трудно сказать, что это: конъюнктивит или непрекращающееся следствие нервного напряжения), задержался взглядом на его посеревшей гимнастерке, еще раз зафиксировал в памяти рану на руке, сбившиеся седые волосы и смешные часы на цепочке. Я спросил, может ли он сказать, сколько людей было убито на его глазах.
Да, это нетрудно. Он был свидетелем убийства восемнадцати человек, в том числе собственного сына. Он присутствовал при смерти примерно ста человек, которые погибли на марше от голода, истощения, заражения ступней, ран, болезней, которых никто не лечил. Он лично знал не меньше ста восьмидесяти, а может быть, и двухсот человек, о которых можно сказать наверняка, что они уничтожены полпотовцами.
Считает ли он, что названное нам число — два миллиона жертв — соответствует действительности?
Эта цифра слишком занижена. Ведь что ни день обнаруживаются новые могилы. Не далее как вчера Ким побывал в ближайшей деревне, где найдено массовое захоронение, в котором, как предполагают, около тысячи трупов. В одной только провинции Кратьэх насчитали пока что свыше пятидесяти тысяч убитых. Да, только таких, чьи тела или кости достаточно хорошо сохранились, чтобы их можно было сосчитать. Всего только месяц, как начали считать. А провинций в Кампучии девятнадцать. А как обстояло дело в северозападных провинциях, где, как сообщают, были настоящие фабрики смерти?
Не досадно ли с таким превосходным знанием английского языка работать в уезде, когда страна ощущает столь острую нехватку квалифицированных кадров?
Нет. Ким никогда больше не вернется в большой город. До конца жизни ноги его не будет в Пномпене.
CI–CX
CI. Мы провели в Прэахлеапе еще три часа, записывая в блокноты все более невероятные рассказы. Я разговаривал с акушеркой по имени Дом Пхонь, женой каменщика, у которой полпотовцы уничтожили всю семью из одиннадцати человек, в том числе четырех сыновей и двух дочерей. Я разговаривал с молодым солдатом, который полтора года назад собственными глазами видел, как в деревне Контуа зарывали в землю полуживых людей, с разбитыми черепами, иногда еще не потерявших сознание; это продолжалось целый день, и крики людей, которых зарывали, солдату слышатся до сих пор. Я разговаривал с женщиной, которую избили палками до потери сознания, когда обнаружилось, что она беременна. Я разговаривал по-русски с молодой балериной Ким Хем Ванна, которая пять лет училась в московской балетной школе и возвратилась в Кампучию за неделю перед взятием Пномпеня «красными кхмерами». Она ни разу не успела выступить перед публикой, потому что полпотовцы запретили всякое художественное творчество.
СII.
И в этой странной стране,Как мог ты ожидать,Вдруг запретили петьИ запретили читать.И только черный воронНа небе маячил,Когда в кругу тупоголовых шелЕго высочество Палач.
СIII. К концу дня вода в Меконге приобрела цвет морской волны, его заросшие берега потемнели, команда катера вглядывалась в глухую стену зелени, держа автоматы наготове. Наверное, вся деревня Прэахлеап вышла на высокую скалу, чтобы с нами попрощаться. Дети перебрасывались пустыми гильзами, кто-то кинул в нашу сторону букет азалий, женщины сняли с плеч коромысла с ведрами, беспрерывно пел взволнованный петух, нам махали, нас приветствовали, поднимая руки.
Я подумал: странная у меня профессия. Кинематографисты, если хотят этого и хоть немного разбираются в материи нашего мира, могут запечатлеть улетучивающуюся атмосферу, воспроизвести неповторимую единичность сцен, лиц, жестов, фона. Мне остались только слова. Что можно выразить словами? Вот я побывал в отрезанной от мира, окровавленной, умирающей от голода деревне в провинции Кратьэх, о которой никогда прежде не слыхал; я добросовестно записал больше десяти человеческих биографий, являющихся частичкой мировой истории. А потом вернусь домой, буду глотать ноотропил, курить одну сигарету за другой, выстукивать все это на машинке, заботясь о том, как расставить запятые и причастия, подобрать подходящие слова. Смешное занятие. Потом люди купят эту книгу, будут читать ее перед сном в удобной кровати, во время скучного путешествия, может быть, лежа на песчаном пляже. А кое-кто испестрит поля сердитыми замечаниями, ибо не написана еще такая книга, которая не вызвала бы в ком-нибудь беспричинного раздражения или злости. А некоторые просто зевнут и погасят свет.
Увидят ли они когда-нибудь жителей деревни Прэахлеап, которые стоят на высокой скале и грустно смотрят на удаляющиеся катера, привозившие к ним посланцев другого мира?
Я хотел бы помешать читателям этой книги спокойно проспать хотя бы одну ночь. Я хотел бы, чтобы они бросили ее оземь, назвали бы меня фанатичным маньяком или закричали, что я все это выдумал. Я хотел бы, чтобы из-за написанного мною они серьезно поссорились бы с кем-нибудь у себя на работе или дома за ужином. Но боюсь, что ничего подобного не произойдет; эпоха слов, которые волновали человеческие сердца, подошла к концу.
CIV. На опустевших улицах Пномпеня среди карабкающихся по стенам малиново-красных цветов и бледных вьюнков, между слепыми окнами и мертвыми аттиками немых домов развешены красные транспаранты с надписями на кхмерском и вьетнамском языках. Это провозглашение дружбы двух народов, призывы к борьбе за свободу и независимость, прославление победоносной армии-освободительницы. В ближайшее время в столицу Кампучии прибудет премьер-министр Социалистической Республики Вьетнам Фам Ван Донг, чтобы подписать договор о дружбе и взаимной помощи между обеими странами. Солдаты в мягких кепках китайского покроя ловко взбираются по лестницам и стволам гинкго, покрикивают, шутят, их юношеские голоса разносятся далеко над каньонами опустевших, замусоренных улиц.
CV. «Нет ничего более бесплодного и недопустимого, чем посвятить себя интересам личности или какого-либо незначительного меньшинства. (…) Универсальная мораль, которая якобы перешагивает классовые границы, — это не что иное, как вздорный обман, это такая «мораль», которая служит лишь защите эксплуататорского меньшинства» (Лю Шаоци. «Как стать хорошим коммунистом». Пекин, 1962. Цитирую по изданию на немецком языке).
CVI. «Три раза в день я произвожу суд над самим собой. Как отесывание и опиливание придают форму драгоценному камню, шлифовка и полировка придают ему блеск, так и человек должен стремиться посредством беспрерывного труда к красоте и внутреннему совершенству» (цитата из Конфуция, которую приводит Лю Шаоци на 32 странице своей книги).
CVII. Одиннадцатого февраля мы побили собственный рекорд: выехали из Хошимина в половине третьего ночи длинной колонной вездеходов в сопровождении усиленной, хорошо вооруженной охраны. Перед нами было 500 километров пути. Целью нашего путешествия был на этот раз кампучийский город Прейвенг, столица провинции того же названия, лежащий на восточном берегу Меконга.
Будем ли мы в Прейвенге знакомиться с новой жизнью?
Нет. Скорее наоборот. Там обнаружены новые массовые захоронения, мы их должны обязательно увидеть.
CVIII. Последние пятьдесят километров перед Прейвенгом были прямо-таки невыносимы. Вездеходы каждую минуту зарывались капотами в глубокие рытвины на шоссе, объезды тянулись многие километры по полному бездорожью, в тучах песка или в густых зарослях; задыхаясь и хрипя от напряжения, машины карабкались на сыпучие холмы, настолько отвесные, что подчас не помогало даже включение переднего, ведущего моста.
Поймы в среднем течении Меконга — это, по всей вероятности, самые дикие места Индокитая. Это плиоценовый пейзаж, это декорация к пьесе о каких-то доисторических катаклизмах. Купы бамбуковых деревьев посреди сумрачных коварных озер; песчаные холмы — и тут же душные испарения лугов, на которых растут лотос и водяной гиацинт; какие-то невообразимые овраги, расположенные ниже уровня прилегающих к ним топей и болот, величественные фиговые деревья, которые сплелись в вечном объятии с каучуковыми деревьями и пальмами. На каждом отрезке пути, за каждым поворотом эта шизофрения природы все больше усиливалась: появлялись рубиновые стены каких-то непонятных цветов, огромных, как кардинальские шляпы, мелькали фиолетовые полосы будлей, желтые пятна гелиотропа, бледно-зеленые скопища диких орхидей. Ручьи текли по пустыням, черные болота взбирались на горные стоки. Если где-то в этих поймах затаились полпотовцы и если они продержатся здесь в течение ближайшего сезона дождей, их придется искать еще десять лет. Нужно не меньше дивизии воздушной кавалерии на каждый квадратный километр этой местности, чтобы обнаружить их убежища. На дороге номер 15 мы не встретили ни одной живой души, ни одной крестьянской упряжки. Здесь жили только солнце, бабочки и птицы. Но мы не слышали и никаких выстрелов. Один только раз с очень далекого расстояния донесся звук огромного глухого взрыва продолжительностью в две-три секунды. Так взлетают на воздух крупные склады боеприпасов или цистерны с жидким топливом.
