Трудно сказать, какая армия потеряла эти транспортеры и кем были погибшие в них солдаты. Транспортеры были расставлены так, что могли двинуться в разных направлениях, я не мог определить, собирались ли они переправиться на западный берег или, наоборот, защищали переправу с востока. На броне нет никаких дополнительных опознавательных знаков; внутри не осталось никаких следов, по которым можно было бы установить хоть какую-нибудь существенную подробность.
На поле боя царила полная тишина. Бесшумно катилась река. Пели птицы. Эта земля чужим ничего не скажет.
СХХ. Только переехали вьетнамскую границу, как голова ехавшего в нашей машине командира охраны свесилась набок, словно ее пригнуло ветром. Этот человек спал еще меньше, чем мы.
Мы звали его Даном. Он был подвижен, любил шутки, не пьянел, бывал заразительно весел. Его внимательные карие глаза видели все, всегда и везде. Дан уже успел привыкнуть к необычному образу жизни европейских товарищей, которыми ему часто приходилось заниматься. Он не смущал нас своей аскетической суровостью и молчаливым, но явным осуждением, которое мы часто ощущали у других. Но он ни разу не сел с нами за стол, как и остальные бойцы охраны, как и переводчики. Их порции были втрое меньше наших и не могли превышать строго установленного максимума пищевого рациона для лиц, выезжающих по служебным делам.
Я посмотрел на его мундир из тиковой ткани, дешевые сандалии на босых ногах, сбившийся во сне пояс с пистолетом. Какие личные мотивы могли воодушевлять этого парня? Что он усвоил и что запомнил на многочисленных, надо полагать, весьма многочисленных занятиях и лекциях? Вряд ли он когда-нибудь мог слышать о споре Маркса и Лассаля, о Вере Засулич и Плеханове, о Бернштейне и Троцком. А если бы и слышал, причины этих споров, конфликтов и расколов оказались бы для него, наверное, полной, стопроцентной абстракцией, тогда как для меня это вопросы по-прежнему в какой-то степени актуальные или, во всяком случае, реально соотносящиеся с современностью.
Неужели мы оба принадлежим к одному и тому же великому движению, которое так сильно изменило мир, а началось когда-то под нежным солнцем Рейнской области, в кругу бородатых, знающих латынь и греческий питомцев Геттингенского и Гейдельбергского университетов? Может быть, меня и Дана связывают друг с другом лишь некоторые, наиболее общие лозунги, а все остальное. — это плод чисто индивидуального социального опыта, классового инстинкта, принадлежности к разным культурам и сугубо специфических представлений? Дан был наверняка человеком из тех, на кого можно положиться — на поле боя, в тюрьме, в огне самых тяжелых испытаний; такие люди сразу узнаются. Они не склонны к болтовне или причитаниям, занимаются тем, что им поручено, и не скрывают, что действие для них основное мерило смысла вещей. Я думаю, что этот парень, бедно одетый, вечно не высыпающийся, худой как щепка и быстрый как искра, должен ощущать удовлетворенность своей жизнью, примерно такой же интенсивной и в такой же степени лишенной сомнений, как и та, что выпала на мою долю двадцать пять лет назад.
Я люблю иногда сидеть на больших западных аэродромах и смотреть на красивых, спортивного вида мужчин, которые везут на уикенд своих милых, ухоженных девушек, обласканных солнцем, вспоенных фруктовыми соками. Это и впрямь прекрасная порода, мутации в удачном варианте. Мужчины превосходно водят мощные и быстрые автомашины, плавают, как дельфины, зимой спускаются на лыжах с гор ошеломительным слаломом, что ни день испытывают себя в трудных состязаниях, имеют чувство юмора. Потом они строят дома, сажают деревья, искусно подстригают газоны. Нельзя ими не восхищаться. Они дали миру чудесные машины, самолеты, телевидение, удобные дома, чистые клозеты, укротили атом, осуществили экспедицию на Луну. Кто такой по сравнению с ними этот усталый босоногий парень с лицом, на котором почти не видать следов растительности? Кто из них по-настоящему может сказать, что выдержал испытание, через которое подобает пройти мужчине, чтобы не питать презрения и брезгливости по отношению к самому себе?
CXXI–CXXX
CXXI. Дискотеки мира и лачуги мира. Стальные цепочки на запястье как знак мужественности и потертая кобура на холщовом ремне как показатель ее же. Ежемесячный журнал «Плейбой» как манифест умеренного свободомыслия и ежедневные учебные занятия в армии как основа знаний о мире. Ужин при свечах под звуки фуги Баха и рис в жестяной миске с добавкой непомерно малой порции рыбы или овощей. Протанцевать всю ночь в дискотеке и провести ночь без сна в казармах.
Может быть, вопрос, который прокричал Гевара, вообще неразрешим и не должен ставиться, потому что противоречит освященному столетиями миропорядку? Может быть, между миром Дана и миром тех людей нет общего знаменателя, который позволил бы выработать единое мерило ценностей?
СХХII. День в городе Хошимин. Ссоры, дискуссии, дружеские беседы. «Луа мой». Гектолитры пива. Некоторые группы уезжают. Довольно с них Кампучии, жары, езды вездеходами, пробуждений в три часа утра. Они сделали свое, хватит.
Из Ханоя прибыл Петр с известием, что деньги для меня наконец пришли,
Китайцы сосредоточивают войска на границе с Вьетнамом.
Карлос тихо подкрадывается сзади, внезапно приставляет два пальца к затылку и кричит: пол-пот-иенг-сари! пол-пот-иенг-сари!
Заметки. Наброски. Первый план книги. Презрительные эпитеты в собственный адрес. Заглавия нет. Не больше четырех-пяти листов, сырые наброски, без «политологии», без «хохмологии». Никто этого не переварит, никому это не нужно. Надо засвидетельствовать, и ничего больше.
СХХIII. Тринадцатого февраля целый день в Пномпене. Восемь страниц записей. Мы хотим остаться на ночь, но снова не удается. Matter of security[47], с улыбкой говорит начальник охраны. Наш «Изусу» еле дышит.
Визит Фам Ван Донга опять отложен. Мы возвращаемся ночевать во Вьетнам.
Кроме вьетнамцев, ни один иностранец до сего времени не ночевал в Кампучии.
CXXIV. Кем, собственно говоря, были Пол Пот и его ближайшие сотрудники? Надо наконец привести в какую-то систему все, что я о них знаю, хотя знаю не так много — и в записях больше вопросительных, чем восклицательных знаков.
О первых шагах группы Пол Пота никто, по-видимому, точных сведений не имеет. В настоящий момент это люди в возрасте от сорока Девяти до пятидесяти шести лет. Их политическая деятельность началась рано, надо полагать, еще в период Освободительной борьбы против французов. Можно считать, что все они выходят из кругов, на которые оказывала влияние Коммунистическая партия Индокитая, за исключением, может быть, Ху Нима, которого уже нет в живых.
Эта партия была основана в феврале 1930 года в Гонконге группой вьетнамских коммунистов, среди которых особо важную роль играл Хо Ши Мин. Жаль, что публицистика из газеты «Ле парна», издававшейся Хо Ши Мином в Париже, так мало известна. В ней много исключительно интересных мыслей и оригинальных теоретических обобщений. Название еженедельника означало «пария, нищий, кули», интеллектуальный уровень публиковавшихся в нем статей был довольно высок.
Коммунистическая партия Индокитая была распущена дважды. Впервые это произошло в ноябре 1945 года, когда Хо Ши Мин решил объединить все демократические силы, включая национальную буржуазию, для борьбы с французскими колонизаторами[48]. Практически же немногочисленная кадровая партия продолжала существовать как бы в двойном подполье: по отношению к французам, которые считали индокитайских коммунистов находящимися вне закона, и по отношению к местной национальной буржуазии, которая сотрудничала с радикально настроенными левыми силами в рамках Вьетмина. В течение шести лет всем коммунистам региона было совершенно ясно, что целью борьбы является национальное, но вместе с тем и социальное освобождение всего Индокитайского полуострова, то есть: Аннама, Тонкина, Кохинхины, Камбоджи и Лаоса. В феврале 1951 года была создана Партия трудящихся Вьетнама, которая руководила освободительной борьбой на территории Вьетнама, то есть только в трех из пяти прежних французских протекторатов. Это обстоятельство весьма существенно для позднейших судеб революции в этом регионе. Все без исключения радикально настроенные левые индокитайские деятели считали общность судеб всех народов полуострова вещью совершенно очевидной. Не было в этот период никаких споров по поводу границ, будущей формы правления, даже насчет тактики освободительной борьбы.
В 1954 году, после подписания Женевских соглашений, наряду с уже существовавшей Партией трудящихся Вьетнама возникли еще две новые партии: Народная партия Лаоса и Кхмерская народно-революционная партия. О возникновении второй из них мало что известно. Мне не удалось даже узнать фамилию ее первого генерального секретаря. Вполне вероятно, влияние партии в первые годы после освобождения было невелико и ограничивалось, надо полагать, узким кругом интеллигентов среднего поколения, которые познакомились с марксизмом благодаря КПИК или французским коммунистам.
