— Я боюсь тебя, Прэйир, но не из-за того, что считаю тебя таким же, как Сайам, — сказала она, глядя на него, ту правду, которую могла сказать. — Я клянусь тебе именем Инифри. Пусть меня сейчас же поразит молния, если я лгу.
Его темные брови сошлись на переносице, когда он услышал эти страшные слова, и на какое-то мгновение Шербере даже показалось, что он не позволит ей договорить. Но мгновения снова побежали у них из-под ног осыпающимся песком, и ничего не случилось.
Она не лгала.
— Ты отказываешься обучать меня, — сказала она, и Прэйир нахмурился еще сильнее.
— Я не могу забрать данное обещание, и я этого не сделаю, — сказал он. — Это сделаешь ты. Тебе не стать воином. Никогда.
Шербера убрала руку и отступила от него, плотнее запахивая на груди рубицу, заставляя себя не думать о том, что эта грубая ткань касалась его тела перед тем, как окутать ее.
— Завтра я приду к тебе за уроком, — сказала так твердо, как только могла.
— Ты не слышала меня, женщина?
Но она уже развернулась и направилась к выходу из палатки, подняв на ходу уроненный меч.
— Я научусь владеть мечом, чего бы это ни стоило, я клянусь именем Инифри.
— Акрай, проклятье!
Но его злость ранила ее не сильнее, чем удар песчинкой в лицо.
Шербера забрала с камня у палатки свой кинжал, и быстрым шагом направилась прочь, словно боясь, что Прэйир выскочит за ней следом и затащит ее обратно в палатку, чтобы связать и не выпустить оттуда до конца войны.
Он не может отказаться, и ему придется ее обучать. Ему придется научить ее, и она не откажется тоже, пусть даже это будет последним, чему она научится в своей короткой жизни.
Шербера уже знала, что делать.
Глава 18
Фир посмотрел на нее, как на безумную, когда она рассказала ему, что хочет сделать. Шербера вытянула перед собой руки, чтобы он сам мог увидеть, насколько кривы ее пальцы, но он накрыл ее ладони своей большой ладонью и сжал, легко, не причиняя боли, но крепко, чтобы она не смогла вырваться.
— Твое желание стать воином затуманило тебе разум, — сказал он, глядя ей в ее глаза потемневшими от гнева глазами. — Ты действительно хочешь, чтобы один из твоих спутников сломал тебе пальцы? Ты действительно этого хочешь, после того, как мы поклялись не причинять тебе боли?
Шербера сжалась от огня в его взгляде и голосе, но решимость ее не угасла.
— Прэйир отказался учить тебя?
— Нет. Он дал обещание, он не заберет его обратно. — Шербера почувствовала, как чуть заметно напряглись пальцы Фира при этих словах. — И я не заберу. Но Прэйир может учить меня до конца всего времени мира… Если я не могу даже удержать меч, что толку в моем обучении?
Он отпустил ее руки и отошел от нее к краю берега.
— Должно быть, мы все обезумели, когда разрешили это, и только Прэйир сохранил разум.
Они стояли у реки, наблюдая за тем, как опускается на пустыню закат. Шербера постирала рубицу, которую ей дал Прэйир, и разложила на нагретых безжалостным солнцем камнях, но уже понимала, что высохнуть до конца дня одежда не успеет. Ну что же, она отнесет ее завтра утром. Просто отдаст ее, может, даже положит перед ним и уйдет, не сказав ни слова, чтобы не разозлить его вновь.
Шербера отгоняла от себя мысли о том, что просто ищет возможности увидеться с Прэйиром — нет, она просто была его акрай, и она позаботилась о нем, как могла, в ответ на его заботу. Он ведь учит ее сражаться. Пока они не связались, она платит ему, чем может.
— Я — акрай, — напомнила она ему, и Фир обернулся к ней так быстро, что это было даже страшно. Его гнев висел в воздухе, он пах раскаленным на солнце камнем и заставлял его зверя ворочаться внутри и еле слышно рычать.
— Если бы я хоть на мгновение мог об этом забыть, — сказал он сквозь крепко сжатые зубы. — Ты — акрай, и твои раны заживут быстрее, чем у пустынной кошки. Тебе потребуется всего несколько дней, чтобы кости срослись, и еще несколько дней, чтобы ты снова могла взяться за меч. Но в эти дни ты будешь беззащитна. Ты не сможешь взять в руки кинжал, ты не сможешь даже чашу с водой взять в руки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я попрошу других акраяр, они поухаживают за мной, — сказала она, обхватив себя руками в попытке согреться. С заката дул ветер, ночь обещала быть холодной. — Я не прошу о снисхождении, Фир.
— Ты просишь гораздо о большем, — сказал он, и Шербера умолкла, понимая, что он прав.
Олдину придется лечить ее.
Кому-то из воинов — и она понимала, что это будет один из ее спутников, — придется сломать ей пальцы. Намеренно. Холодно и расчетливо. Не из желания причинить боль, не в ярости, не в злости, а только лишь потому, что она захотела этого сама.
— Я вернусь в дом акраяр, — сказала Шербера, поднимая с камней рубицу Прэйира и не глядя на Фира, стоящего у воды. — Мне нужно подготовиться; сегодня я свяжусь с господином Тэрриком.
— Ты откажешься от этой затеи, Шербера?
В его голосе было что-то, что она не смогла разгадать, и она внимательно вгляделась в его лицо, прежде чем ответить.
— Нет, — сказала честно. — Я не откажусь. Я попросила о милости, зная, что мне это не дастся просто так. Я попытаюсь уговорить тебя снова, Фир, хоть и знаю, что просить о таком я не имею права…
К ее удивлению он улыбнулся ей: искренне, легко, по-настоящему. Может, из-за ее затеи они все и правда немного обезумели? Может, они и в самом деле сошли с ума?
— Я не знаю, злиться мне на тебя из-за твоего упрямства, — сказал Фир, качая головой и протягивая ей руки, — или восхищаться тобой из-за него же, акрай с пламенными волосами и нравом славного воина. Я сделаю это для тебя, линло. Я верю, что это Инифри ведет тебя по этой дороге, и я не собираюсь становиться камнем преткновения на твоем пути.
Она бросилась в его объятья; ее сердце сжималось, горло тоже.
Они решили, что обсудят это с остальными после того, как Шербера свяжется с Тэрриком. На деревню опускалась ночь, а завтра утром они намеревались тронуться в путь, и ей не хотелось превращать время отдыха ее спутников в противостояние — тем более что одно было совсем недавно.
Шербера открыла дверь в дом, где остановился Тэррик, и замерла на пороге, ожидая приглашения. Фрейле, обнаженный по пояс, сидел на ложе у факела, чиня одежду, один, без близких, что было непривычно, сосредоточенно вонзая иглу в ткань, стежок за стежком. Он даже не поднял головы, когда она вошла.
— Чербер. — Он так и не мог правильно произнести ее имя. — Ты пришла. Заходи же, я сейчас закончу.
— Ты не ждал меня, господин? — спросила она, прикрывая за собой дверь и отбрасывая за спину распущенные и еще слегка влажные после мытья волосы.
Но он почти сразу махнул рукой, как и остальные:
— Тэррик, Чербер, Тэррик. Не называй меня господином, когда мы одни. — Еще два стежка, и рубица была зашита, и Тэррик улыбнулся, удовлетворенно оглядев ее и результаты своей работы. Шербера тоже не смогла удержаться от улыбки. Он заметил. — Ты смеешься надо моей работой, акрай? Ты сделала бы лучше?
— Нет, — сказала она, все еще улыбаясь и подходя ближе. — Я удивляюсь.
— Думала, я не умею шить? — Его глаза испытывали ее.
— Думала, за тебя это делают твои близкие, гос… Тэррик.
Тэррик отложил рубицу и поднялся с ложа. Темные волосы рассыпались по его плечам, но только когда он поднял руки, чтобы откинуть их за спину, Шербера увидела на груди фрейле повязку.
— Ты ранен! — сказала она, в два шага оказавшись рядом, и его взгляд метнулся к ее лицу, когда он услышал в ее голосе искреннее беспокойство. — О Тэррик, почему ты не сказал мне?
— Пустяковая рана, Чербер. Порез глубокий, но не опасный. Олдин перевязал его лучше, чем мог бы кто-то другой. Все скоро пройдет.
— Ты и Прэйир, вы такие… — Она замолчала, понимая, что лучше не договаривать то, что едва не сорвалось с ее языка. — Эта рана не помешает… она не помешает тебе…
— Связаться с тобой? — Шербера кивнула. — Нет. Не должна. Меня больше волновала рубица. У меня их за два Цветения осталось не так много, и вокруг нет ни одной толковой швеи.
