пишет, а я, будучи ещё малышкой, забираюсь к нему на колени, мешаю. И вместо того, чтобы отругать меня, он лишь треплет по голове, откладывает свой лист и даёт мне чистый — рисовать.
Его глаза в окружении сети глубоких морщинок лучатся бескрайней добротой, теплом и любовью.
От горьких воспоминаний в носу начинает щипать.
Моргаю несколько раз: всё в прошлом. Старого лорда, моего защитника, больше нет. Как нет и смысла ворошить давно ушедшее, у кабинета сейчас новый хозяин. При одной только мысли о Райгоне меня захлёстывает дикая злость.
Решительно обхожу стол, опускаюсь на колени. Открываю и закрываю, один за другим, несколько ящиков. Я должна найти замковую книгу! Не может быть, чтобы Райгон её уничтожил, она слишком ценная. Важнейший документ, в который вносятся все важные события, случившиеся в округе. В ней должна быть и запись о моём освобождении!
Вот она! Обнаружена в нижнем ящике! Тяжеленный талмуд с пыльной тёмно-зелёной обложкой. С глухим хлопком водружаю книгу на стол, пододвигаю канделябр, склоняюсь над ней. Сдуваю слой пыли с обложки и принимаюсь старательно перелистывать страницы.
Старательно слюнявлю палец, слышен лишь шелест страниц, да потрескивание фитиля в свече.
Спустя час тщетных поисков я готова реветь в голос от разочарования. Указано, сколько лошадей мы приобрели, сколько пшеницы собрали, сколько младенцев родилось в деревне за месяц, и даже покупка нового обеденного сервиза — отражены!
А обо мне ни слова! Обо мне и моей свободе — ничего! Словно меня здесь никогда не было!
Не знаю, сколько времени я сижу на полу позади письменного стола старого лорда, уронив голову на согнутые в локтях руки и жалея себя. Проклятые рабские браслеты давят на запястья, лоб и виски. Намеренно ударяюсь о них головой, словно наказывая себя. Как же я их ненавижу! Как мечтаю их снять!
Райгон никогда не позволит мне этого сделать. Единственный способ снять рабские браслеты, не получив на то добрую волю господина — его кровь. Вот только добровольно дракон её тоже не отдаст. А если не… добровольно?
Замираю, оглушённая этой мыслью. На что я готова пойти ради свободы и Вайета? В слепой жажде мести Райгону за все мои унижения, прошлые, настоящие и будущие?
Ответ ужасает. Я погружена в свои мысли и не замечаю, что уже не одна в кабинете.
Вздрагиваю и подскакиваю на месте, когда на плечо ложится чужая рука. С ужасом оборачиваюсь.
— Фосия! — выдыхаю, рассмотрев морщинистое бледное лицо кухарки в тусклом отблеске свечи, которую та держит в руке. — Напугала меня!
— А я думаю, кто здесь скребётся! Думаю, не ровен час, крысы завелись! — шепчет в ответ она. — Господин давно наверх поднялся, остальные спят, только я припозднилась, пока настойку процеживала. Ты что здесь забыла-то?
— Лучше не спрашивай, — мотаю головой и роняю её обратно на руки.
Слёзы снова просятся наружу. Тем более благодарный слушатель под рукой, кому можно пожаловаться и знать, что поймёт и поддержит. Жаль только, ничем не поможет.
— Да что случилось-то? — слышу испуганный шёпот.
— Всё кончено, Фосия, — шмыгаю носом, глотая солёные слёзы. — Я не хочу завтра просыпаться.
— Да что это! Скажи толком, а не загадками! — слышу сверху её перепуганный шёпот.
— Райгон приказывает стать его наложницей, — поднимаю заплаканное лицо и смотрю на кухарку сквозь мутную пелену. — Приказал завтра прийти к нему и раздвинуть ноги!
— Батюшки! — охает Фосия. — Какая гаргулья его укусила?
— Я не знаю, — качаю головой. — Только знаю, что никогда мне не снять проклятые браслеты и никогда не видеть больше Вайета. После того, что случится…
Снова захлёбываюсь в рыданиях.
— Делаа, — озадаченно тянет Фосия.
Чувствую её мягкие морщинистые пальцы у себя в волосах. Тихо потрескивает и шипит свеча в канделябре. Пахнет деревом, к которому я прислонена спиной. Во рту солёно, глаза пощипывает от слёз.
— Разве всё так плохо? — вздыхает Фосия. — Райгон хороший человек, он даст тебе защиту и не обидит…
— Не обидит? — взвиваюсь я. — Не обидит? Шутишь, что ли? Кто бросил меня в темницу, будто грязную нищенку? Кто нацепил мне, свободному человеку, эти рабские браслеты? — потрясаю в воздухе своими запястьями с металлическими железяками. — Кто держит меня в комнате, как собаку в конуре? Разве хороший человек так поступает? Опомнись! Не обидит! Скажешь тоже! Да он только это и делает! Он живёт этим! Хочет моей смерти, и знаешь что, кажется, он победил, потому что я и сама уже не понимаю, зачем мне жить!
— Ну-ка брось мне эти разговоры! — строго рявкает Фосия. — Ишь, чего удумала! Даже не заикайся! Всегда есть выход, всегда! А сейчас поднимайся. Вставай, кому говорю!
Чувствую, как меня тянут за рукав вверх.
— Не хватало ещё, чтобы тебя здесь увидели. Жакар прознает — проблем не оберёшься. Идём ко мне на кухню. Там и подумаем, как быть. Идём, идём. Чай заварю с ульдеей, твой любимый.
Вытираю щёки, заталкиваю на место замковую книгу, с тяжёлым вздохом встаю на ноги и иду за Фосией.
После истерики накатывает странная апатия. Я ничего уже не хочу. Всё становится безразличным.
Сижу на уютной тёплой кухне, за массивным грубо сколоченным деревянным столом, подперев щеку ладонью и глядя в одну точку — выступающий камень у печки.
Вдыхаю фруктовый аромат любимого красного чая на листьях ульдеи, но пить его не спешу. Отодвигаю полное пышных пирожков блюдо, и даже аромат ванильной сдобы не разжигает аппетит. Мне всё безразлично, и это состояние, словно ядовитая зараза, разливается по телу всё больше и больше.
Вероятно, что-то в моём взгляде заставляет Фосию засуетиться.
— Свобода, говоришь, — причитает кухарка, — а что бы ты делала с этой своей свободой-то?
— Съездила бы в Драконью обитель, как того хотел старый лорд, повидалась бы с Вайетом, — при одном только воспоминании о белом драконе всё внутри болезненно сжимается. — Жила бы в столице, вышла бы замуж… когда-нибудь.
— И наверняка, за молодого Лингерли? — хитро подмигивает Фосия.
— Если бы он позвал — пошла бы не раздумывая, — соглашаюсь с ней и мечтательно разглядываю тонущий в темноте потолок.
Рабские браслеты противно звякают о деревянный стол. Смотрю на них раздражённо и чувствую, как зажёгшийся было в глазах огонь — гаснет.
— Ладно, уже поздно, — говорю и не узнаю свой голос. — Я пойду. Не знаешь случайно, дверь на главную башню открыта? Хочу постоять подышать воздухом перед сном.
— Воздухом, значит, — осуждающе качает головой Фосия. — Ну-ну.
Она скрещивает руки на груди и принимается ходить из одного угла кухни в другой, задумчиво нахмурив брови. Вздыхаю и рассматриваю связку сушёных грибов над печкой, вышитую заботливыми руками Фосии
