Я вынужден был сидеть, не курить и не пить, и слушать ее глупую болтовню. Когда она наконец Удалялась к себе в комнату, я шел к себе, зажигал сигару или сигарету, брал лист бумаги и заполнял его ругательствами в адрес сестры, ее тупых заказчиц и дурацких платьев. Я прятал лист среди Других листов: на них были только беспорядочные выписки из случайных книг.
На Новый год сестра подарила мне пишущую машинку:
— Твоя рукопись уже очень толстая, думаю, скоро ты дойдешь до конца своей книги. Потом придется напечатать ее на машинке. Тебя учили машинописи в коммерческом училище, и даже если ты немного подзабыл из-за отсутствия практики, ты быстро научишься.
Я был в совершенном отчаянии, но, чтобы доставить удовольствие сестре, я немедленно сел к письменному столу и неловко напечатал несколько страниц текста, уже списанного из какой-то книги. Сестра следила за мной и одобрительно кивала головой:
— Не так уж плохо получается. Виктор, я удивлена, но получается почти хорошо. Очень скоро ты будешь печатать так же быстро, как раньше.
Оставшись один, я перечитал эти машинописные страницы. Они состояли из бесчисленных опечаток, ошибок и помарок.
Через несколько дней, возвращаясь с «оздоровительной» прогулки, я зашел в кафе на окраине. Мне хотелось только согреться за чашкой чая, потому что руки и ноги у меня озябли и совершенно одеревенели из-за моего плохого кровообращения. Я сел за столик возле печки и, когда официант спросил, что я хочу, ответил:
— Чашку чая. Потом я добавил:
— С ромом.
Не знаю, почему я это добавил, у меня не было ни малейшего намерения добавлять эти слова, однако я их произнес. Я выпил чай с ромом и заказал вторую порцию рома, на этот раз без чая, и потом третью.
Я с беспокойством огляделся. Город небольшой, почти все в нем знают мою сестру. А вдруг она узнает от своих заказчиц или от соседок, что я заходил в кафе! Но меня окружали лишь мужские лица — усталые, безразличные, замкнутые, и беспокойство прошло. Я выпил еще рому и вышел из кафе. Меня пошатывало, я много месяцев не пил, и алкоголь быстро ударил мне в голову.
Я не знал, как вернуться домой. Я боялся сестры. Некоторое время я блуждал по улицам, потом купил в одном магазине коробку мятных конфет и сразу сунул две из них в рот. В тот момент, когда я платил, я сам не знаю почему, так сказать, против своей воли, сказал продавщице безразличным тоном:
— Кстати, дайте мне еще бутылку сливовой водки, две пачки сигарет и три сигары.
Я положил бутылку во внутренний карман пальто. На улице шел снег, я чувствовал себя совершенно счастливым. Мне уже не было страшно возвращаться домой, я больше не боялся сестры. Когда я пришел домой, она крикнула из комнаты, которая служит ей для работы:
— У меня срочная работа, Виктор. Твой ужин стоит в тепле на плите. Я поем позже.
Я быстро поел в кухне, ушел к себе в комнату и закрылся на ключ. Впервые я осмелился закрыть Дверь на ключ. Когда сестра захотела войти ко мне в комнату, я закричал, я осмелился закричать:
— Не мешай мне! У меня великолепные мысли! Мне надо записать их, пока они не улетели.
Моя сестра смиренно ответила:
— Я не хотела тебе мешать. Я только хотела пожелать тебе спокойной ночи.
— Спокойной ночи, София!
Она продолжала стоять под дверью.
— У меня была очень требовательная заказчица. Нужно, чтоб ее платье было готово к Новому году. Извини меня, Виктор, что тебе пришлось ужинать одному.
— Ничего страшного, — ответил я ласково, — иди ложись, София, уже поздно.
Помолчав, она спросила:
— Зачем ты запер дверь на ключ, Виктор? Не надо было запираться на ключ. В этом не было никакой нужды.
Я отхлебнул водки, чтобы успокоиться:
— Я не хочу, чтобы мне мешали. Я пишу.
— Хорошо. Очень хорошо, Виктор.
Я выпил бутылку водки, там было всего поллитра, выкурил две сигары и много сигарет. Окурки я выбрасывал в окно. Снег все падал. Он покрывал окурки и пустую бутылку, которую я тоже выкинул в окно, далеко на улицу.
На следующее утро сестра постучалась в мою дверь. Я не отвечал. Она снова стала стучать. Я закричал:
— Дай мне поспать!
Я услышал, что она уходит. Я встал только в два часа дня. Обед и моя сестра ждали меня на кухне. Вот наш диалог:
— Я грела обед три раза.
— Я не голоден. Свари мне кофе.
— Сейчас два часа. Как ты можешь так долго спать?
— Я писал до пяти утра. Я художник. Я имею право работать, когда хочу, когда мне позволяет воображение. Писать — не то что шить платья. Запомни это раз и навсегда, София.
Сестра смотрела на меня с восхищением:
— Ты прав, Виктор, прости меня. Ты скоро закончишь писать свою книгу?
— Да, скоро.
— Какое счастье! Это будет прекрасная книга. Те несколько глав, которые я прочла, убедили меня в этом.
Я подумал: «Дура несчастная!»
Я пил все больше и больше, я постепенно терял осторожность. Я забывал пачки сигарет в кармане пальто. Моя сестра под предлогом чистки обшаривала мои карманы. Однажды она вошла ко мне в комнату, размахивая полупустой пачкой:
— Ты куришь!
Я с вызовом ответил:
— Да, курю. Я не могу писать, если не курю.
— Ты обещал мне не курить!
— Я сам себе это обещал. Но я понял, что не могу писать, если я не курю. Для меня это вопрос самоощущения, София. Если я брошу курить, то брошу писать. Я решил, что лучше продолжать курить и писать, чем жить и не писать. Я приближаюсь к концу книги, тебе надо дать мне свободу, София, чтобы я мог закончить книгу, и не важно, курю я или нет.
На сестру это произвело большое впечатление, она ушла, потом вернулась с пепельницей и поставила ее на мой письменный стол:
— Тогда кури, это не так страшно, если ради книги…
Чтобы выпить, я применял следующую тактику: я покупал литровые бутыли водки в разных кварталах города, стараясь не заходить два раза подряд в один и тот же магазин. Я проносил бутылку во внутреннем кармане пальто, прятал в коридоре, в корзине для зонтов, а когда сестра выходила или ложилась спать, я забирал бутылку, запирался у себя в комнате, пил и курил до поздней ночи.
Я избегал кафе, возвращался с прогулки трезвым, и все шло хорошо у нас с сестрой до этой весны, когда София стала терять терпение:
— Когда ты наконец закончишь свою книгу? Так не может продолжаться. Ты никогда не встаешь раньше двух часов дня, ты плохо выглядишь, ты так заболеешь, и я тоже.
— Я закончил ее, София. Теперь мне надо ее исправить и отпечатать на машинке. Это большая работа.
— Я никогда не думала, что написать книгу занимает столько времени.
— Книга — это не платье, София, не забывай.
Пришло лето. Я ужасно мучился от жары. Я проводил дни в лесу, лежа под деревом. Иногда я засыпал, мне снились какие-то смутные сны. Однажды во сне меня застала гроза, ужасная гроза. Это было четырнадцатого августа. Я, как смог быстро, несмотря на больную ногу, покинул лес. Я бросился в ближайшее кафе. Там сидели и пили рабочие, простые люди. Все они радовались грозе — уже несколько месяцев не было дождя. Я заказал лимонад, они засмеялись, и один из них протянул мне стакан красного вина. Я взял его. Потом я заказал бутылку и угостил всех вином. Так и продолжалось, пока дождь не стих, я заказывал одну бутылку за другой, я чувствовал себя чудесно, я был окружен дружеской теплотой. Я потратил все деньги, которые у меня с собой были. Мои приятели, один за другим, уходили, а мне не хотелось идти домой: я чувствовал себя одиноким, у меня не было дома, я не знал, куда идти, я хотел бы вернуться к себе, в книжный магазин, в маленький далекий город, который был идеальным местом. Теперь я знал это наверняка: мне не надо было уезжать из этого приграничного города, не надо было переезжать к сестре, которую я ненавидел с детства.
Хозяин кафе сказал:
— Закрываемся!
На улице левая больная нога подвернулась, и я упал.
Что было дальше, я уже не помню. Я проснулся, весь в поту, у себя в кровати. Я не осмеливался выйти из комнаты. Ко мне медленно возвращались обрывки воспоминаний. Хохочущие вульгарные лица в пригородном кафе… Потом дождь, грязь… мундиры притащивших меня полицейских… растерянное лицо сестры… я кричу ей оскорбления… полицейские смеются…
В доме было тихо. На улице снова пекло солнце, от жары можно было задохнуться.
Я встал, вытащил из-под кровати свой старый чемодан, начал складывать в него одежду. Это был единственный выход. Уехать отсюда как можно скорее. У меня кружилась голова. Глаза, рот, горло горели. Я почувствовал головокружение и вынужден был сесть. Я подумал, что никогда не смогу добраться до вокзала в таком состоянии. Я порылся в корзине для бумаг, нашел там едва начатую бутылку водки. Я стал пить из горлышка. Я почувствовал себя лучше. Ощупал голову: за левым ухом у меня была болезненная шишка. Я снова взял бутылку, поднес ее ко рту, и в комнату вошла сестра. Я поставил бутылку и стал ждать. Сестра тоже ждала. Молчание длилось долго. Она сама прервала его спокойным и странным голосом:
