В печальном вечернем свете он увидел, что по дощатому тротуару шагает человек и нерешительно на него поглядывает. Это был некто Вайс, русский еврей, известный в поселке под именем «Вайс-поляк». В своем домишке у полотна железной дороги он продавал акции серебряных рудников и автомобильных заводов, покупал и продавал земельные участки и лошадей и шкурки ондатры. Он окликнул Мартина:
— Это вы, док?
— Угу!
Мартин радостно насторожился: пациент!
— Послушайте, не пройдетесь ли вы со мной немного? Я хотел с вами кое о чем поговорить. Или, может, зашли бы ко мне. Мы бы с вами пососали новые сигары, которые я недавно получил.
Вайс сделал ударение на слове «сигары». В Северной Дакоте, как и в Могалисе, теоретически действовал сухой закон.
Мартин охотно согласился. Он так долго вел трезвую жизнь труженика!
Дом Вайса, одноэтажная, неплохо построенная хибарка, стоял в полуквартале от Главной улицы, и только полотно железной дороги отделяло его от широких пшеничных полей. Стены были обшиты сосной, запах которой приятно перебивал застоявшийся запах трубочного табака, Вайс подмигнул — он принадлежал к породе не заслуживающих доверия заговорщиков, — и сказал шепотком:
— Полагаю, вы не возразите против глотка первоклассной кентуккийской?
— Особенно возражать не стану.
Вайс опустил жиденькие шторы и, открыв покоробленную дверцу письменного стола, извлек бутылку, к которой они поочередно прикладывались, отирая горлышко ладонью. Потом Вайс отрывисто заговорил:
— Вот что, док. Вы не похожи на здешних пентюхов; вы поймете, что человек иногда, сам того не желая, может впутаться в грязное дело. Короче говоря, я, кажется, продал слишком много серебряных акций, народна меня ополчится. Мне пора сматывать удочки… черт подери… а ведь я надеялся, что на этот раз два-три года поживу спокойно, на одном месте. Так вот: вам, я слышал, нужен кабинет. Мой дом подойдет вам как нельзя лучше. Верно вам говорю! Кроме этой, сзади есть еще две комнаты. Я вам сдам его с мебелью, со всею утварью за пятнадцать долларов в месяц, если вы уплатите мне за год вперед. Будьте спокойны, подвоха нет. Ваш шурин знает, дом, в самом деле, мой.
Мартин старался принять самый деловой тон. Разве он не молодой врач, который скоро начнет откладывать деньги на текущий счет — один из самых почтенных жителей Уитсильвании? Он вернулся домой, и в гостиной при свете лампы (стеклянный абажур с зелеными ромашками на розовом фоне) Тозеры настороженно слушали, а Берт подался вперед всем туловищем и раскрыл рот.
— Что на год, это не страшно. Не в том загвоздка, — сказал он.
— Конечно, загвоздка не в этом! Пойти против Норбломов, теперь, когда они уже почти решились сдать вам свою квартиру! Оставить меня в дураках после всех моих хлопот! — стонал мистер Тозер.
Судили и рядили почти до десяти часов, но Мартин остался непреклонен, и на следующий день он снял хибарку Вайса.
Впервые в жизни у него была собственная квартира, целиком его собственная, его и Леорина.
Гордый собственник, он видел в этой халупе княжеский дворец, и каждый булыжник и травинка и щеколда были необычайны и милы. В час заката Мартин сидел на заднем крыльце (очень занятный и еще довольно прочный ящик из-под мыла), и от пылающего горизонта, через узкую ленту железной дороги, катилась к его ногам открытая степь. Вдруг встала рядом с ним Леора, обвила рукою его шею, и Мартин восславил все величие их будущего.
— Знаешь, что я нашел на кухне? Роскошный старый коловорот, чуть-чуть только заржавленный; я могу взять ящик и сделать штатив для пробирок… свой собственный!
15
Не позволяя себе ни одного кощунственного замечания о «медицинском торгашестве», какими он, бывало, изводил Дигамму Пи, Мартин изучал каталог Акционерного Общества Оборудования Врачебных Кабинетов «Новая Идея», Джерси-Сити. Великолепная книга. На глянцевитой зеленой обложке черным и красным даны портреты: председатель правления — круглолицый остряк, искренний друг всех молодых врачей; директор — ученый с изможденным лицом, несомненно отдающий все свои многотрудные дни и ночи прогрессу науки; и заместитель председателя — бывший учитель Мартина, д-р Роско Гик — живой, в очках, ультрасовременный. Сверх того обложка на поразительно тесном пространстве вмещала изрядное количество поэтической прозы и нижеследующее заманчивое обещание:
«Врач! Не слушай тех, кто чужд предприимчивости, не падай духом! Нет причин, чтобы именно у тебя не было такого кабинета, какой импонирует пациентам, облегчает практику и приносит почет и богатство. Первоклассная экипировка, отличающая светило Медицины от жалкого пачкуна, стала теперь доступна для тебя благодаря «Новой Идее» и ее знаменитой Финансовой Системе: «Немного наличными, а остальное бесплатно в счет надбавки к гонорару, которую тебе обеспечат приборы «Новой Идеи!»
Сверху, в рамке из ионических капителей и лавровых венков, красовался вызов:
«Довольно петь славу воинам, исследователям, государственным мужам; разве ее не затмила слава врача — мудрого, героического, не зараженного общим корыстолюбием. Джентльмены, мы смиренно вас приветствуем и настоящим преподносим вам самый последний, самый полный каталог, какой только может предложить фирма медицинского оборудования».
На обороте обложка, хоть и не столь великолепно расцвеченная красным и зеленым, была не менее упоительна. На ней изображены были биндельдорфский набор инструментов для удаления миндалин и электрические лечебные аппараты, а рядом воззвание:
«Врач, ты отсылаешь своих пациентов к специалистам по удалению миндалин, ты направляешь их для лечения в электро-свето-водолечебницы? Если так, ты упускаешь возможность показать себя одной из наиболее выдающихся сил в области медицинского прогресса в своем городе и теряешь крупные гонорары. Разве ты не хочешь получить первоклассную практику? Двери открыты.
Прибор Биндельдорфа не только полезен, но и чрезвычайно изящен, он украсит любой кабинет и придаст ему солидный стиль. Мы гарантируем, что установкой прибора Биндельдорфа и универсального электротерапевтического оборудования «Новая Идея» (подробности на стр. 34 и 97) ты увеличишь свой годовой доход с тысячи до десяти тысяч долларов и угодишь своим пациентам неизмеримо больше, нежели самой кропотливой работой.
Когда прозвучит Великий Призыв и для тебя, Врач, настанет время принять свою награду, удовлетворят ли тебя большие масонские похороны и дань благодарности от пациентов, если ты не оставил обеспечения своим деткам и верной жене, делившей с тобою все невзгоды?
Пусть в снежную бурю и в августовский зной спешишь ты на зов страдальца и нисходишь в пурпурную сень долины скорби и за жизнь своих пациентов борешься с Силами Тьмы, облаченными в черные ризы: твой героизм не полон без Современного Прогресса, которым ты можешь овладеть, если приобретешь тонзиллэктомический прибор Биндельдорфа и универсальный электрокабинет фирмы «Новая Идея», — приобретешь за небольшую плату наличными, остальное в рассрочку на самых льготных условиях, какие только знает история медицины!»
Этой патетической поэзии Мартин не уделил внимания, потому что был о поэзии такого же мнения, как об электрических кабинетах, но он с волнением выписал стальной штатив, стерилизатор, колбы, пробирки и крытое белой эмалевой краской сооружение с восхитительными рычажками и колесиками, которое превращалось из кресла в операционный стол. Он повздыхал над фотографией центрифуги, а Леора восхищалась изумительным гарнитуром для приемной: «Диван и шесть кресел под черный дуб, обитые настоящей новобарселонской искусственной кожей, придадут вашему кабинету тон и стиль, отличающие кабинет каждого видного нью-йоркского специалиста».
— Ладно, посидят и на простых стульях, — пробурчал Мартин.
Миссис Тозер нашла на чердаке достаточное количество обветшалых стульев для приемной и старый книжный шкаф, из которого, когда Леора оклеила его розовой бумагой с бахромой, получился вполне приличный шкаф для инструментов. До прибытия универсального кресла Мартин решил пользоваться просиженной кушеткой Вайса, и Леора позаботилась покрыть ее белой клеенкой. За первой комнатой их домика были еще две каморки — бывшая спальня и бывшая кухня. Мартин приспособил их под кабинет и лабораторию. Посвистывая, он выпилил полки для стеклянной посуды и превратил бак от упраздненной керосиновой печки в сушильный шкаф для стерилизации стекла.
— Ты не думай, Ли, я не собираюсь баловаться научными исследованиями. С этим я покончил.
Леора невинно улыбнулась. Пока он работал, она сидела за домом, в высокой некошеной траве, обняв руками колени, и вдыхала степную прохладу, но каждые четверть часа он звал ее зайти полюбоваться.
