Помимо того, все знаменитые и прекрасные роды всякий раз, как хотели отличить себя знаками и гербами, обозначали себя символически, как ты знаешь, орлами, соколами, коршунами, кукушками, совами, нетопырями, филинами, медведями, волками, змеями, лошадьми, быками, козлами, а иной раз, считая для себя малодостойным целого зверя, представляли кусочки его – ногу или голову, пару рогов или одну жилу. И не думай, что, если б в их власти было обернуться в этих зверей, они с охотой не сделали бы этого; иначе зачем же рисуют они, по-вашему, на своей монете зверей вместе со своим портретом и изображением? Может, думаете, просто хотят сказать этим: «Кого портрет видишь ты здесь, есть тот самый зверь, что вычеканен с ним рядом»; или же: «Если хочешь узнать, что это за зверь, знай – вот он, чей портрет ты видишь и чье здесь имя написано». Сколько таких, которые, чтобы лучше сойти за зверя, надевают шкуры волков, лисиц, барсуков, диких козлов, после чего им не хватает только хвоста до настоящего зверя? И разве мало таких, которые, чтобы показать, сколько в них птичьего и крылатого, чтобы похвастаться, с какой легкостью могли бы они взлететь к облакам, оперяют себе шляпу и берет?
Саулин. А что скажешь ты о благородных дамах, как о знатных, так и о тех, что хотят быть знатными? Не обращают ли они больше свое внимание на зверей, чем на собственных сыновей? Ведь они только что не говорят: «Сын мой, сотворенный по моему образу, о, если бы вместо того, чтобы походить на человека, ты был бы кроликом, собачкой, куницей, кошкой, обезьянушкой; о, конечно, тогда я, вместо того чтобы сдать тебя на руки рабыни, прислужницы, какой-нибудь подлой кормилицы, мерзкой и грязной пьянчужки, которая, того и гляди, заразит тебя какой-нибудь нечистью и вгонит в могилу, ибо тебе даже приходится спать с нею: я тогда сама бы носила тебя на руках, ухаживала бы за тобой, ласкала, целовала, как я делаю это с другими благородными животными. Ведь тех я укладываю спать непременно в свою постель, не желая, чтобы они жили с кем-нибудь, кроме меня, не дозволяя дотрагиваться до них никому, кроме меня, и не отпуская никуда из своей комнаты. А если вздумается жестокой Атропо взять у меня моего любимца, не потерплю ни за что, чтобы его погребли, как тебя, но набальзамирую и надушу его кожу; а по ней, как по некой божественной реликвии, у которой не хватает ломких членов головы и ног, я сделаю позлащенное и осыпанное бриллиантами, перлами и рубинами изображение. И при пышных выходах буду являться вместе с этим изображением, то прицепляя его к шее, то приближая к лицу, ко рту, к носу, то приспособляя его к себе на руку; то, опустив вниз руку, дам ему спуститься к краям одежды, чтобы ни одна часть его не ускользнула от взглядов».
Не ясно ли отсюда, что эти самые доблестные дамы заботливее относятся и больше любят какого-нибудь зверя, чем своего собственного сына, давая тем самым понять, насколько животные благороднее их сыновей, насколько первые заслуживают больше почета, чем последние.
София. Возвращаюсь к более серьезным основаниям – те, кто есть или выдает себя за самых великих князей, дабы обнаружить внешними знаками свою власть и божественное превосходство над прочими, возлагают себе на голову корону, но ведь корона не что иное, как изображение множества рогов, со всех сторон коронующих князя, т. е. делающих рогатой его голову [102] . И чем выше и больше эти рога, тем величественнее впечатление, тем большего величия знаком являются. Так что какого-нибудь герцога берет зависть, если у графа или маркиза корона такой же величины, как и у него. Королю приличествует корона побольше, еще больше – императору, тройная корона – папе, как высшему патриарху, и за себя и за товарищей. Понтифексы еще всегда носят двурогую митру; венецианский дож появляется в короне с рогом посредине; султан выставляет из-под чалмы высокий и прямой рог круглой и пирамидальной формы. Все это делается во свидетельство своего величия – стремление приспособить на свою голову всеми наилучшими искусственными способами ту прекрасную часть тела, которой природа даром снабдила зверей: хочу сказать, все это делается, чтобы обнаружить свое сходство со зверем. Этого никто раньше и никто после не сумел яснее выразить, чем вождь и законодатель иудейского народа: тот Моисей, повторяю, который, изучив все науки Египта во дворце фараона, по множеству знамений победил всех сведущих в магии. Чем доказал он свое превосходство, что именно он божественный посланник и представитель власти еврейского бога? Не тем ли, что, спустившись с горы Синай, он явился уже не в прежнем своем виде, но прославленный парою громадных рогов, которые ветвились у него на челе? И так как несчастный странник – народ не смел взирать открыто на столь величественное зрелище, то Моисею пришлось закрыть лицо свое покрывалом, что он и сделал, дабы не исчезло уважение и не приобрелась привычка к столь божественному и сверхчеловеческому виду.
Саулин. То же самое слышал я о султане, будто бы он, если аудиенция не с близкими ему людьми, обычно покрывает лицо свое покрывалом. Также я видел, что монахи Генуэзского замка показываются на короткое время и заставляют целовать мохнатый хвост, говоря: «Не троньте, лобызайте: это священные останки того благословенного осляти, который сподобился нести Господа нашего с Елеонской горы в Иерусалим; покланяйтесь, целуйте, давайте ему милостыню: сторицею воспримете и жизнь вечную наследуете!».
София. Оставим это и перейдем к нашей беседе. По закону и правилам этого избранного народа, только тот становился царем, кому мазали голову елеем из рога; и есть предписание, дабы эта царская жидкость изливалась из священного рога, откуда ясно, каково было значение рогов, если они сохраняли, изливали и питали царское величие.
Итак, если кусок, если останки умершего зверя в таком почете, то что и подумать о самом живом и совершенно целом звере, чьи рога не подставлены, но подарены вечно благою природой. Далее я сошлюсь на Моисеев авторитет, который и в писании, и в законах пользуется не иной какой угрозой, как следующей или подобной ей: «Вот, народ мой, что говорит наш Юпитер. Сокрушу ваш рог, о преступники моих заповедей. О нарушители моих законов, разобью, рассею ваши рога. Мятежники и преступники, я вас совсем окамлаю». Точно так же обычно дает такие или подобные обещания: «Я тебя награжу воистину рогами. Моей верностью, самим собой клянусь тебе, что дам тебе рога, мой избранный народ! Верный мой народ, верь твердо, что не будет худа с твоими рогами и не убавится от них ничего! Святой род, благословенные сыны, возвышу, прославлю, вознесу рога ваши, ибо должны быть вознесены рога справедливых».
Отсюда ясно, что в рогах заключаются блеск, превосходство и власть, ибо они принадлежат героям, зверям и богам.
Саулин. Откуда же вошло в привычку называть рогатым кого-нибудь, обозначая тем человека без хорошей славы, или такого, кто потерял какой-либо особо чтимый род чести?
София. Откуда происходит, что некоторые невежественные свиньи неоднократно называют тебя философом (каковой титул, если он справедлив, самый почетный из тех, какие может носить человек) и называют так тебя, как будто в обиду или порицание?
Саулин. Из зависти.
София. Почему ты сам иногда называешь глупцов и дураков философами?
Саулин. Иронически.
София. Таким образом, можешь понять, что иной раз из зависти, иной из иронии, мы называем рогатыми как тех людей, которые на самом деле таковы, так и тех, кто достоин всяческого почтения и уважения.
Следовательно, Изида сделала такое заключение о Козероге, что, так как у него есть рога и так как он – зверь и, более того, так как он сделал рогатыми богов и зверей (что содержит в себе великое учение и суждение о природных и магических явлениях, о различных причинах, по которым божественная форма и сущность или погружается, или раскрывается, или сообщается через все, со всеми и от всех предметов), то он есть не только небесный бог, но сверх того ему подобает большее и лучшее место, чем это. А что касается того, в чем упрекают египтян самые постыдные, даже наиболее презренные идолопоклонники Греции и других стран мира, Изида ответила на это тем, что уже было сказано, именно, что если и совершается кое-что недостойное в культе, в некотором роде неизбежное; что если и грешат те, кто, ради множества своих удобств и потребностей, обоготворяя в образе животных, зверей, живых растений, живых звезд и одушевленных каменных и металлических статуй (о коих нельзя сказать, чтобы в них не было самой сути всех вещей, т. е. свойственной им формы), поклонялись божеству единому и простому и независимому в себе самом, многообразному и всеобразному во всех вещах, то сколь несравнимо хуже тот культ и насколько позорнее грешат те люди, что без всякой пользы и нужды, даже не руководясь никаким разумным основанием и благоговением, под одеждами и титулами и божественными символами обоготворяют зверей и даже куда хуже, чем зверей.
