наконец он находит то, что давно искал. Статья о Стецевой. Подпись Ю. Лычук. Юрась так волнуется, что какой-то миг ему кажется, будто остановилось сердце. Оказывается, в Стецевой председателем колхоза Лычук. Из каких же он Лычуков? Кашель утихает, и Юрий перечитывает статью.
Лычук рассказывает, как в Стецевой родился и живет колхоз. В сорок пятом году в колхозе было 25 дворов, а на хозяйстве — телега, пара лошадей да корова. Не больно много даже для начала. Но скоро вся Стецевая убедилась, что хозяйничать нужно сообща, и в пять лет сделала свой колхоз миллионером.
Старый Юрась медленно читает, сколько стецевчане понастроили домов, ферм, птичников, зернохранилищ, складов, как сооружают электростанцию. Он пытается вообразить, как выглядит усадьба стецевской артели — члены ее, очевидно, неплохо живут, если председатель жалуется, что колхозники не торопятся забрать со складов свой хлеб. Его столько, что амбаров не хватает.
Стецевский председатель рассказывает и о многом другом. Радость, огромная радость охватывает Лычука, наполняет сердце. Он еще и еще раз читает вести из дому.
В Стецевой уже нет неграмотных, все учатся. Есть вечерняя школа для взрослых, всякие курсы, даже агрономические. В сельской библиотеке несколько сот читателей и несколько тысяч книг. Стецевчане выписывают тысячу экземпляров газет, журналов, имеют свой клуб.
Не так просто все это сразу представить себе. Стецевая, с которой Юрий расставался, не знала ни грамоты, ни книг.
Еще много десятилетий после его отъезда все оставалось по-прежнему. И в какие-нибудь пять-шесть лет все так неузнаваемо изменилось.
Лычук чувствует радость от этих перемен, хочет еще больше о них знать, все понять. В своем далеке, на железной койке, в жалкой клетушке Юрий живет мечтами о родине — это помогает ему сражаться со смертельной болезнью. Он тяжело дышит — болит грудь, донимает беспрерывный кашель, но даже самому себе он теперь не кажется таким слабым и больным.
Пишут из Стецевой о колхозной пшенице да свекле. Канадский стецевчанин удивлен. Отколь стоит Стецевая, там свеклы не знали. А пшеницу хоть и знали, да боялись как черт ладана. Не давалась она гуцулу — не родила. Одной кукурузе верили.
Теперь, видать, все изменилось. И пшеница, и свекла дают большие урожаи. Сосед Лычука сам на свои раздумья отвечает. Какие он вести получил из Русова?! От скольких людей слыхал, что и в Русове колхоз урожаями богат! Он называется именем Стефаника. И есть в Русове своя школа, поликлиника, клуб, две библиотеки, даже музей в том доме, где жил Стефаник.
— Посмотреть бы на это, — немного погодя говорит он Лычуку, который отложил газету.
— Да, посмотреть бы, пожить бы... — Юрий Лычук думает: «Неужели не суждено мне еще побывать на Украине, в Киеве, в Покутье, повидать свою Стецевую, увидеть поле без меж?»
Всякий раз, когда из Канады в Советский Союз, на Украину уезжают делегаты, Лычук с нетерпением ждет их возвращения.
— Еще не приехали? — переспрашивает он каждого, кто его посещает. О Советском Союзе, об Украине и, конечно, о родных местах он хочет знать абсолютно все. Было бы здоровье да силы, Лычук не пропустил бы ни одного их отчета, ходил бы узнавать все подробности. А он вынужден довольствоваться пересказами друзей — спасибо им и за это.
За все последние годы Юрий еще никогда не чувствовал себя так хорошо, как в тот день, когда ему сказали:
— Есть привет из Стецевой, из Русова. Человек там был.
Потом он получал еще не один привет из родных окутских мест.
От людей, побывавших на Покутье, старик многое узнал о Стецевой. Живут люди хорошо, зажиточно. Землю пашут тракторами, о серпах, косах давно забыли, жнут и молотят машинами. А скот поят из автопоилок, даже коров доят электричеством.
Про соседний Русов тоже рассказывали, что там пошла совсем новая жизнь: в поле и на колхозном подворье — все машины и машины. О том времени, когда дед Иван Дидух сам себя в соху запрягал, остался на память только каменный крест — сиротливо стоит он среди раздолья пшеничных полей.
Несколько лет назад письмо о сыне Ильяша, который во Львове учится на врача, обрадовало и поразило Юрия. Потом пришла и ему весточка от родичей — в Стецевой у Лычука племянники. Родились они через много лет после его отъезда за море. Один племянник, оказывается, кончает курсы трактористов, другой учится в Черновцах. Будет специалистом на железной дороге.
Со слов очевидцев Лычуку передали, что теперь на каникулы в Стецевую съезжается шестьдесят — семьдесят студентов, а в Русов — человек тридцать.
В своей каморке Юрию негде повернуться — там едва уместилась койка, столик да пара табуреток. Голо на стенах. Только над изголовьем у больного висит карта Украины. Согнутым узловатым пальцем, в который на веки въелась пыль копей, старый Лычук часто совершает «поездки» в Коломыю, Станислав, Черновцы, Львов и дальше в Полтаву, Харьков, Киев и еще в несколько городов, где есть студенты из Стецевой.
Лычук размышляет: гуцульский сын в колледже, в столице! На его памяти в Покутье такого не слыхали, даже придумать было трудно.
Бывает, иным вечером в лычуковскую комнату зайдут соседи, земляки, чтоб добрым словом или вестью развлечь товарища. Бывает, и песню вполголоса затянут — старую, гуцульскую или ту, что здесь, за океаном, родилась и течет медленно, как горькая слеза по морщинистому лицу старого золотоискателя.
Ой хожу я по Канадi
Та й милi рахую...
Если не мучит одышка, Юрась своим глухим, надтреснутым баском тоже подхватит:
Де мене нiч захопить,
Там i ночую.
Тихо, грустно звучит эта песня в Лычуковой хате. Лычук поет и думает: «Какие же это, интересно, дома новые песни да коломыйки?» Рассказывали люди, в Стецевой свой хор — человек сто. С чьих-то слов Лычук даже записал себе в тетрадку:
Ой на пол!i стецiвському —
Вже тепер не панськiм,
Та ми сiем i сбираем
Трактором радянським,
И в газете был куплет стецевской песни:
Рано-вранцi на свiтанку
Вирушали iз села.
На буряк цукровий в поле
Ланку Мойсик повела.
