– Понятия не имею.
– Ладно. Где он находится?
– Недалеко от вокзала.
– Какого вокзала?
Я пожимаю плечами. Я как заблокировала эти воспоминания.
Ди хватает мой ноутбук.
– Да ты просто упрямишься, – и начинает стучать по клавиатуре. – Ты ехала из Лондона, значит, на Северный вокзал.
– Какой же ты умный, а?
Он открывает Гугл-карты и что-то пишет. Появляется куча красных флажков.
– Вот.
– Что?
– Ночные клубы рядом с Северным вокзалом. Обзванивай. Селин, я так думаю, работает в одном из них. Найдешь ее, найдешь его.
– Ага, возможно, даже в одной постели.
– Эллисон, ты же сама говорила, что надо видеть дальше собственного носа.
– Надо. Просто Селин мне больше видеть не хочется.
– Тебе насколько важно его найти?
– Не знаю. Важнее всего мне, наверное, узнать, что же произошло.
– Повод все же позвонить этой самой Селин.
– Что же мне, все эти клубы обзванивать? Ты забыл, я же по-французски не говорю.
– Да разве это трудно? – он морщит лицо, – Bon lacroix monsoir oui, très, chic chic croissant[36] путана ле франсе, – и ухмыляется. – Видишь? Легкотня.
– Это тоже французский?
– Нет, латынь. Можно еще того парня спрашивать, африканца.
Великан. С ним бы я не против поговорить, но, естественно, я не знаю его имени.
– Давай ты. У тебя это все лучше получается.
– Ты о чем? Я испанский учил.
– Я про то, как ты голоса меняешь, играешь.
– Я видел тебя в роли Розалинды. К тому же ты целый день играла Лулу и сейчас перед родителями изображаешь студентку, готовящуюся к меду.
Я опускаю глаза и принимаюсь ковырять ноготь.
– Я просто врушка.
– Нет. Ты экспериментируешь с разными личностями, как все те шекспировские герои. Все, кем ты притворяешься, в тебе уже есть. Именно поэтому ты и надеваешь эти маски.
Кали в этом году начала изучать французский, поэтому я спрашиваю у нее как будто невзначай, как можно пригласить к телефону Селин или бармена-сенегальца, у которого есть брат в Рочестере. Поначалу она просто в шоке. Наверное, я с самого начала учебного года спрашиваю у нее что-то более человеческое, чем «Это твои носки?».
– Ну, это будет зависеть об большого числа факторов, – говорит она. – Кто эти люди? В каких вы отношениях? Французский – это язык нюансов.
– Гм, а не может быть такого, что это просто люди, с которыми я хочу поговорить по телефону?
Кали смотрит на меня сощурившись, а потом утыкается в книгу.
– Попробуй перевести через программу в Интернете.
Я делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю.
– Ладно. В порядке следования это хорошенькая стервозина и приятный молодой человек, с которыми мне как-то довелось встретиться. Они оба работают в одном ночном клубе Парижа, и мне кажется, что у них есть ключ к моему… моему счастью. Это проясняет нужные нюансы?
Кали закрывает учебник и смотрит на меня.
– Да. И нет. – Она хватает листочек и начинает постукивать им по подбородку. – Ты случайно не знаешь, как зовут этого брата из Рочестера?
Я качаю головой.
– Он упомянул его, но произнес быстро. А что?
Кали пожимает плечами.
– Ну, просто если бы ты знала, можно было бы найти его самого в Рочестере и так выйти на его брата.
– Боже, об этом я даже не подумала. Может, мне удастся вспомнить и поискать. Спасибо.
– Просто поразительные вещи могут случиться, если попросишь о помощи, – соседка многозначительно смотрит на меня.
– Ты хочешь все узнать?
Ее поднятые брови как бы говорят: «Любят ли свиньи грязь?»
И я рассказываю ей, Кали, которая никак не грозила стать моим доверенным лицом, краткую версию своей саги.
– О боже. Да. Тогда все ясно.
– Что ясно?
– Почему ты все время держишься в стороне, всегда нам отказываешь. Мы-то думали, что мы тебе противны.
– Что? Нет! Не противны. Я просто чувствовала себя изгоем, и мне было жаль, что на вашу долю выпала такая соседка.
Кали закатывает глаза.
– Я перед тем, как сюда приехать, разошлась со своим парнем, а Дженн – со своей девушкой. Как ты думаешь, почему у меня столько фоток Бастера? Всем было фигово, все тосковали по дому. Поэтому мы и проводили столько времени на вечеринках.
Я качаю головой. Я и не знала. Я даже не пыталась что-то узнать. Потом я начинаю смеяться.
– У меня одна лучшая подружка с семи лет была. Я, кроме нее, ни с кем и не тусовалась из девчонок, и я, похоже, как-то упустила то время, когда люди учатся дружить.
– Ничего ты не упустила. Разве что ты и в детский сад не ходила.
Я беспомощно смотрю на нее. Конечно же, я ходила в садик.
– Если ты ходила в сад, то научилась заводить друзей. Это как бы первое, чему там учат, – она смотрит на меня. – Чтобы с тобой дружили… – начинает она.
– Надо дружить самому, – подхватываю я, вспоминая, что нам говорила миссис Финн. Или Барни.
Улыбаясь, Кали берется за ручку.
– Думаю, проще будет искать эту девицу Селин и сенегальского бармена, о его брате забудь. Много ли там барменов из Сенегала? А найдешь бармена, спроси, есть ли у него брат в Рочестере.
– Рош Эстере, – поправляю я. – Так он его называл.
– Это понятно. Так звучит куда солиднее. Вот, – она подает мне бумажку. Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait[37]. Она написала и на французском, и транскрипцию, как это произносится. – Это как спросить их по-французски. Если тебе нужна помощь с этими звонками, дай знать. Друг может помочь.
Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait. За следующую неделю я произнесла эту фразу так много раз – сначала репетировала, потом по телефону, и каждый разговор угнетал меня все больше и больше – так что не сомневаюсь, что теперь говорю ее и во сне. Я позвонила двадцать три раза. Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait… Я говорю это, и происходит одно из трех: первое – вешают трубку. Второе – отвечают на разные лады non[38] и вешают трубку. Эти однозначные «нет» я вычеркиваю из списка. И третий вариант – начинают лепетать по-французски очень быстро, и я не могу ответить. «Céline? Barman? Senegal?»[39] – повторяю я в трубку, но слова тонут, как бракованные спасательные круги. Я же понятия не имею, что говорят эти люди. Может, что Селин и Великан пошли обедать и скоро вернутся. Или что Селин внизу, но сейчас занята – трахается с высоким голландцем.
Я решаю воспользоваться предложенной Кали помощью, иногда ей удается выяснить, что у них нет ни Селин, ни бармена-сенегальца, но чаще она тоже ничего не понимает, как и я. Тем временем они с Ди начинают искать через «Гугл» все возможные сенегальские имена с привязкой к Рочестеру. Мы даже делаем несколько звонков, но получается очень неловко и безрезультатно.
После двадцати четырех мучительных звонков ночные клубы близ Северного вокзала заканчиваются. Тогда я вспоминаю название группы на майке, которую дала нам Селин – Уиллему и мне. Я ищу ее в «Гугле» и изучаю график их выступлений. Но если они и играли в ее клубе, то очень давно, потому что сейчас они стали очень популярны и дают концерты только на больших сценах, но не в клубах.
К этому времени с того дня, когда я отправила ему письмо, прошло уже три недели, так что я и на этом фронте стала терять надежду. Шансы отыскать его и без того были невелики, а теперь вообще тают на глазах. Но, что страннее всего, ощущение собственной правоты вместе с этим не пропадает. Разве что, наоборот, крепнет.
– Ну, как у тебя с поисками Себастьяна? – спрашивает профессор Гленни однажды после урока, когда я подхожу забрать свое сочинение по «Цимбелину». Стоящие рядом поклонницы смотрят на меня ревностно – с тех пор, как я поговорила с ним про «Партизана Уилла», профессор зауважал меня еще больше. Ну а Ди он всегда любил.
– Да подзависло, – отвечаю я. – Больше зацепиться не за что.
Он ухмыляется.
– Зацепиться всегда есть за что. Как там говорят детективы в кино? «Иногда ларчик открывается просто», – последнее он произносит с ужасным нью-йоркским акцентом. И отдает мне мое сочинение. – Хорошо написала.
Я вижу большую пятерку с минусом, и меня захлестывает огромная волна гордости. Когда мы с Ди уходим, я все время посматриваю на нее, словно проверяя, не превратится ли она в тройку, хотя и знаю, что такого не бывает. Но все же никак не перестану проверять. И улыбаться. Заметив это, Ди начинает смеяться.
– Не все из нас привыкли к пятеркам, – оправдываюсь я.
– Ой, не надо только плакаться. Ну что, до встречи в четыре?
– Я буду считать секунды.
В четыре появляется Ди и просто прыгает до потолка.
– Просто не просто, мы же ларчик еще не пытались открыть, – он протягивает мне два диска из медиацентра. Один из них называется «Ларец Пандоры», а на нем изображена красотка с печальными темными глазами и в глянцевом шлеме черных волос. Я сразу же понимаю, кто это.
– И как нам это поможет?
– Не знаю. Но когда открываешь ларец Пандоры, не знаешь, что из него полезет. Можно сегодня посмотреть. Когда я с работы вернусь.
