В 1947 году он начал работать на Градском прииске (государство снова вспомнило о недовыбранной кладовой горы). Молодой старатель полез в старую проходку и наткнулся на гору трупов, которые из-за свободного доступа воздуха стали моментально разлагаться. Можно представить, что пережил юноша, когда увидел шевелящиеся кости, которые падали к его ногам. Глаза слезились от аммиака, дышать было нечем. Уже наверху он узнал от своего товарища, что это за могильник.
Я, может, и поверила бы в чем-то автору письма Ю. Л. Герасимову. Но шабаш покойников — это слишком! Две недели письмо лежало на редакционном столе, заставляя постоянно мучиться вопросом: верить — не верить? И чтобы положить этому конец, я поехала к автору.
— А я вас давно жду, — сказал Юрий Леонтьевич. Еще через несколько минут, прихватив с собой братьев Надымовых, мы приехали на Гору. Старики Надымовы, осторожно ступая и прислушиваясь к почве под ногами, показали шахты, дудки, проходки, штреки.
Газета рассказала о случившемся 1 ноября 1988 года. И с этого дня Гора стала в центре внимания многих челябинцев. В эти дни и появилась идея создания «Мемориала». Кстати, автором идеи был нынешний редактор «Челябинского рабочего» Борис Николаевич Киршин.
Два года на Горе велись раскопки. Люди все шли и шли к этому страшному месту. Приезжали из других городов, районов, областей. Здесь побывали японцы, французы, немцы, итальянцы… Помню, какой многоголосый стон стоял по округе, когда запричитали над раскрытой ямой вдовы погибших из Курганской области. Их в то лето приехало почти сто человек.
Помогали тогда «Мемориалу» все: и предприятия, и областное начальство, и жители. Зная, что средств на раскопки не хватает, приносили кто хлеб, кто горячие щи, кто яблоки из своего сада. Раскопки стали поистине общим делом.
И наступил день, когда должен был состояться митинг и перезахоронение останков. Ни одна политическая партия, ни до, ни после, не собирала столько людей, сколько пришло и приехало 9 сентября 1989 года на Золотую гору. В тот момент мы еще не думали о том, что отныне Гора стала неотъемлемой частью нашей истории и что такие митинги будут проходить каждый год. И что с ней мы отныне свяжем еще одно имя — имя Андрея Дмитриевича Сахарова.
О его приезде знали только несколько человек. Андрей Дмитриевич вместе с Еленой Георгиевной Боннэр и Галиной Васильевной Старовойтовой накануне выехали на заседание межрегиональной депутатской группы в тогдашний Свердловск. Там же собрался и активизировавшийся Объединенный фронт трудящихся. Можно представить себе, какими уставшими приехали гости из Свердловска. Но машина привезла их сразу на митинг. А после митинга, по просьбе челябинцев, А. Д. Сахаров и Г. В. Старовойтова провели встречу в бывшем Доме политпросвещения. Несмотря на то, что о встрече никого дополнительно не оповещали, в актовом зале к объявленному часу не было свободных мест…
Спустя три недели, выступая перед лионскими учеными во Франции, Андрей Дмитриевич начал свою лекцию с рассказа о том, что он чувствовал, когда стоял у разверстой братской могилы на Золотой горе, и какие слова сказал о той страшной опасности, которую таит для человечества тоталитаризм.
Память нельзя остановить. Такие мысли приходят каждый раз, когда стоишь у братской могилы. Тяжелый красный гранит, установленный на Золотой горе, не бездушен. К нему идут люди, чтобы поговорить со своими погибшими в неволе родителями, идут, чтобы излить боль, чтобы побыть здесь вместе с внуками и правнуками. Чтобы передать им свою память…
Место здесь печальное, но благодаря людскому причащению здесь сегодня стало больше чистого и светлого. На Золотой горе удивительные закаты, очень тихо и зимой, и летом. Но только осень с яркой позолотой или нитяными дождями удивительно точно совпадает с людскими переживаниями. Оттого и наши сентябрьские митинги всегда многолюдны. Но не пустует Гора и в обычные дни, всякий раз у памятника кого-нибудь да и встретишь. Приходят семьями, молодожены оставляют у памятника живые цветы. Такое ощущение, что у Горы началась новая судьба.
Виктор Пряхин
Кир-сараи
Очерк быта и нравовЛюди постарше помнят расположенные почти в центре города знаменитые Кир-сараи. Они занимали площадь от теплотехнического института (тогда его еще не было) до кожзавода в глубину и от улицы Каслинской до Миасса в ширину. Застроены были Кир-сараи в основном развалюхами и полуземлянками, хотя встречались и вполне приличные дома. Но эти немногочисленные приличные терялись в в общей массе развалюх и общее впечатление от этого массива было весьма неприглядным. Так как на ЧМЗ довольно часто приезжали зарубежные гости, а путь их лежал в непосредственной близости от Кир-сараев, то решили загородить эту клоаку от посторонних глаз пятиэтажками. Просветы между зданиями все-таки остались. Говорят — проезжали наши чешские друзья, и вот один из гостей спросил: «Что это за постройки, там, за домами?» — и один из отцов города не нашел ничего лучшего, как ответить: «Это конюшни и свинарники». Тогда гость с сарказмом заметил: «Вот это прогресс! У русских даже свиньи телевизор смотрят!» В Кир-сараях, ближе к Каслинской улице, располагалась знаменитая «миргородская» лужа, заросшая осокой и никогда не пересыхавшая. Я хорошо знал Кир-сараи, так как был женат на кирсарайской и больше года проживал там, учась в институте. В нашей ограде располагались довольно приличный дом деда и бабки жены, пониже — тещин и полуземлянка дяди Андрея (брата бабки). К этой полуземлянке привалилась такая же полуземлянка горбатого соседа. Улочки в Кир-сараях были узенькими и извилистыми. Шутили, что пни зимой какое-нибудь дырявое ведро ногой и услышишь вопль: «Ты что безобразничаешь? Зачем дымовую трубу сшиб?!» Но зато на таких улочках тебя оглоблей не угостят — размаха не будет. Население Кир-сараев было криминогенное на сорок процентов, пьяное и бесшабашное. Жили здесь такие воры, как Толя Мазя и его брат Мишка Мазенюк, Братья Полозковы («Полозята»), Коля Червонец, Вася Красюк; жили и спекулянты, и скупщики краденого, и самогонщики. Но в самих Кир-сараях воры и бандиты не шалили. Мне часто приходилось пробираться к тещиному дому довольно поздно, и ни разу я не сталкивался с гоп-стопниками (грабителями). Участковый милиционер занимал нейтралитет — он никого не трогал и его не трогали. Жили в Кир-сараях весело. Представьте себе деревню, вдруг откуда-то взявшуюся посреди города! Здесь можно было услышать гармошку и залихватские частушки, не всегда цензурные, многие держали голубей, а на берегу Миасса картежники самозабвенно «шпилились под интерес» (играли на деньги) в карты. Вот одна деталь из моей свадьбы — у забора, со стороны дворика, на табурет была поставлена бочка с брагой, а рядом на гвоздике висел ковшик. Бочка была прикрыта чистой простыней от многочисленной мухоты. А так как заборчик достигал человеку до груди, каждый проходивший мимо видел бочку. Протягивал руку, снимал ковш, наполнял его брагой, выпивал, громко поздравлял молодых и шел восвояси. Ближайшие соседи, да и просто забулдыги, делали по нескольку заходов и в конце концов не вязали лыка. Был на свадьбе и свой, местный гармонист.
Теперь на месте Кир-сараев вполне современный микрорайон, с высокими красивыми зданиями, благоустроенными квартирами, засыпана лужа, исчезли мухи — и это хорошо! Но немного грустно — так ли вы дружны и веселы? Нет у вас таких тесных контактов, некоторые не знают даже своих соседей по площадке, разобщены. Духовная разобщенность приводит к озлоблению и равнодушию. И это минус современной действительности…
Челябинцы шутят
Веселый ли город наш Челябинск?
— Как вы можете сомневаться? — даже обиделись сотрудники центра историко-культурного наследия города и подготовили специальный доклад «260 лет челябинскому юмору».
Но «Городской романс» — книга современная, и мы не станем углубляться в историю вопроса. Тем более, что веселый жанр особенно расцвел за последние 18 лет, когда в Челябинске появился свой, ставший уже традиционным фестиваль юмора и сатиры.
Челябинский ФЛЮС даже занесен в Международный Календарь Веселых Фестивалей и Карнавалов в Габрово.
Итак, Челябинцы шутят…
Семен Нестеров
Экологический заплыв
За городом мы разделись, сложили одежду в машину и вошли в воду. Шофер медленно поехал вдоль реки. А мы поплыли вниз по течению. Черепицын плыл на спине. Я на левом боку. Так мне были хорошо видны погрузившиеся в воду тело начальника и объекты на берегу. Проплыв несколько десятков метров, мы почувствовали запах каленого железа и заметили, что вода в реке несколько порыжела.
