— Мы это любим, — поправляет Тристан, протягивая руку, чтобы провести по гладкому шёлку своего галстука в красно-чёрную клетку. Его ухмылка окрашена тьмой, окутана тенями, и тогда я точно знаю, что кого бы из этих парней я ни выбрала, я никогда их не изменю. То, как Зак столкнулся с Илеаной в спортзале, едва не превратив её в руины несколькими фразами. То, как блестят глаза Виндзора, когда он что-то замышляет. Жестокие слова, которые Зейд выплюнул в адрес Бекки в музыкальной комнате. В них есть это, в этих подлых богатеньких парнях из Бёрберри, этот ядовитый настрой, это беспричинное пренебрежение к авторитетам и наплевательское отношение, которое невозможно укротить.
Я никогда не приручу плохих парней из академии.
И я не уверена, что хочу этого.
— Так вы говорите… позволить вам делать грязную работу? — спрашиваю я, и моё сердце бешено колотится. У меня кружится голова, я чувствую себя богиней, окружённой дьяволами. Но мне это нравится, то, как они уравновешивают мою индивидуальность, полные противоположности во всех отношениях, которые имеют значение. А противоположности, они действительно притягиваются. Внутри я вся горю. Внешне я остаюсь хладнокровной, спокойной, расслабленной. Или, по крайней мере, я думаю, что это так. Я чувствую, как капли пота выступают у меня на лбу, стекают по спине, скользят между грудей.
Ах, моя грудь.
Я никогда в жизни не была так зациклена на ней.
— Это именно то, что мы говорим, — мурлычет Виндзор, подпирая лицо рукой и одаривая меня такой пьянящей от любви улыбкой. Видите ли, я уже не думаю, что он притворяется. Я почти уверена, что он влюблён, но я думаю, что он влюблён в вышеупомянутую грязную работу, и не обязательно в меня. — Держи свои сладкие ручки в чистоте и дай нам поиграть.
— Мои сладкие ручки? — я давлюсь смехом в конце.
— Дай мне свой список, — говорит Тристан, протягивая руку. Это не просьба, это приказ. Хочу ли я следовать ему? Он смотрит на меня своими прекрасными серыми глазами, наблюдая, ожидая. Я с трудом сглатываю и лезу в сумочку, вытаскиваю блокнот и вырываю список, прежде чем отдать его ему. Он улыбается этой злой, чёрной улыбочкой, когда берёт его. Затем я вырываю правила и передаю их ему тоже.
— Играйте грязно, но по моим правилам. — Тристан берёт его, но не выглядит таким взволнованным. — Я никогда не прощу вас, если вы этого не сделаете.
Теперь, когда у меня есть команда, которую я могу назвать своей, бойфренд (или два, или три, или пять), и лучшее представление о том, какие колледжи мне интересны и чем я хочу заниматься в своей жизни, мне начинает казаться, что год пролетает с огромной скоростью. В одну минуту я читаю лекцию парням в библиотеке, а в следующую готовлюсь к осенним каникулам.
— Я хочу поступить в университет Борнстеда, — выпаливаю я, сидя рядом с Зейдом за занавесом зрительного зала. Я понятия не имею, как он уговорил меня на это, но, думаю, я записалась на шоу талантов. Прослушивания проводятся сегодня, потому что в таком месте, как академия Бёрберри, даже такое глупое мероприятие, как шоу талантов, должно контролироваться и оцениваться по достоинству.
— Борнстед, да? — говорит Зейд, откидываясь на спинку стула и закидывая руки за голову. Он сменил цвет волос на пепельно-лавандовый, который просто напрашивается на прикосновение. Не раздумывая, я протягиваю руку и провожу по ним пальцами. Этот ужасно смущающий стон срывается с красивых губ Зейда, и каждый человек, сидящий с нами за кулисами, поворачивается, чтобы посмотреть в нашу сторону. Мои щёки вспыхивают, но я не перестаю прикасаться к нему. — Это шикарный университет. У тебя определённо есть оценки для него, но я предполагаю, что тебе понадобится ещё одна стипендия, чтобы позволить его себе, да?
— В значительной степени, — отвечаю я, но я уже приступила к этому. Я заставляю себя проводить не менее трёх часов в неделю в компьютерном классе библиотеки, чтобы иметь возможность подавать заявки и эссе на любую стипендиальную программу, которую смогу найти. — Но это то, чего я хочу.
— Лучшая средняя школа в стране, лучший университет в стране. Небо — это не предел для тебя, да, Марни Рид?
Называют имя Зейда, и он встаёт, хватает свою гитару и наклоняется, чтобы обнять меня сбоку, наши лица так близко друг к другу, что я чувствую запах мятной конфеты, которую он посасывает.
— Если кто-то и мог бы это сделать, то это была бы ты. — Он наклоняется и прижимается своей щекой к моей. Всё, чего я хочу, — это чтобы он поцеловал меня, но этот придурок отстраняется и поворачивается, чтобы направиться на сцену.
Я подкрадываюсь к проёму в занавесе, чтобы посмотреть, как он устраивается у микрофона.
Изумрудные глаза Зейда смотрят в мою сторону, и он подмигивает.
— Представьтесь и кратко объясните своё выступление, пожалуйста, — говорит мистер Картер, расположившись за тем же столом, за которым он сидел, когда я выиграла первый приз за игру на арфе. Зейд сидел прямо рядом с ним и чертовски удивил меня, захлопав в ладоши в честь моего выступления. Это, я думаю, тоже было очень искренни. Приятно осознавать, что не каждый момент, которым я наслаждалась с парнями, был ерундой.
— Зейд Кайзер, — произносит он хриплым мурлыканьем рок-звезды, от которого плавятся трусики каждой девушки в этой комнате, включая мои. — И я, э-э, исполню песню, которую написал сам.
— Как называется песня? — спрашивает мистер Картер невероятно скучающим тоном. Он занёс руку над своим айпадом, чтобы ввести его в какое-то поле формы. Зейд и его музыка — это нечто гораздо большее. Я сжимаю в кулак ткань чёрных слаксов, которые надела для выступления. Они такие невероятно удобные. Если бы у меня было время на что-нибудь, кроме школы, внеклассных занятий и общения с друзьями, я бы, вероятно, добавила к этому списку создание петиции об отмене требований к униформе, учитывающих гендерные особенности.
— Я ещё не дал ей названия, — начинает Зейд, перекидывая ремень своей гитары через голову, а затем протягивает руку, чтобы скрутить несколько своих намазанных гелем волос в колючки.
— Выберите какое-нибудь, пожалуйста. — Мистер Картер поднимает глаза и приподнимает бровь, когда Зейд снова смотрит на меня.
— Как насчёт… — он поворачивается к нашему учителю музыки и улыбается. — Благотворительность (прим. — Благотворительность по-английски Charity [Черити], прозвище которое они дали Марни в первый год учёбы)?
Мистер Картер кивает, и Зейд вздыхает, прочищая горло, закрывает глаза и выдыхает. Когда он открывает их снова, в нём усиливается атмосфера исполнителя. Его татуированные пальцы бренчат на гитаре, и он начинает эту прекрасную, сладко-грустную мелодию, которая заставляет моё сердце биться чаще.
Наблюдая за тем, как его пальцы оживляют инструмент, у меня мурашки бегут по коже.
— «Этот первый взгляд утром, такая медовая сладость — единственное, ради чего я живу». — Зейд продолжает бренчать, вживаясь в песню и покусывая нижнюю губу во время игры. — «Ничто и никогда не сможет стереть первый утренний румянец, блестящее золото её волос; то, как она ненавидит меня, заставляет меня желать её».
— Это чертовски глупо, — слышу я, как Харпер фыркает у меня за спиной, но здесь слишком много учителей, чтобы она могла что-то сделать. Меня это не волнует.
— «Нет девушки, которая горела бы так ярко, как Черити, нет солнечного луча, который излучал бы столько света. Летние бури никогда не смогли бы поколебать меня, этот сладко-горячий дождь, вкус её тёплых губ». — Он закрывает глаза и поглаживает свою гитару так, как я бы хотела, чтобы он погладил меня… Ой. Неужели я только что так подумала?! Ага, я так и сделала. Я так и сделала, и мне не стыдно. — «Так сложно, так сбивает с толку. Именно так, как ей нравится, весь мир — её раковина, всё, что мне нужно». — Он растягивает последнее слово, и, клянусь, я теряю сознание. Прикусив нижнюю губу зубами, я в напряжённом ожидании жду, когда он закончит песню. Я так чертовски сильно хочу поцеловать его прямо сейчас.
