Кажется, спасённый пытался рассмотреть меня, но я был дальше, чем обычно расположены обзорные экраны, и он не мог как следует сфокусировать взгляд. Не знаю, что ему удалось увидеть, но спросил он, словно обращался не ко мне, а к программе распознавания речи:
— Кто таков?
Просканировать меня, как при нашей первой встрече, он не мог, но я ответил как и тогда:
— Маугли.
— Да, знаю.
Надо же, что-то отложилось в его собственной памяти!
— Идти сможешь?
Он попытался встать, но тут же со стоном повалился набок. С ним всё было ясно: без информационной поддержки он ничего не знал и не умел, без механической — не мог. Придётся вытаскивать его на себе. Я вытряхнул из заплечного мешка барахло, отрегулировал ремни и сам мешок, чтобы незадачливого спасателя можно было посадить внутрь.
Подняв голову от своего рукоделья, я обнаружил дивную картину: спасатель с безумным видом разглядывал свою руку, на которой, наливаясь кровью, сидел москит. Рука взбухала буквально на глазах, как бывает только при острой аллергической религии. Должно быть, спасателю было очень больно, но он даже не пытался защититься, а только тягуче ныл сквозь сжатые зубы.
Кстати, никогда не мог понять, откуда в зарослях взялись кровососущие насекомые. Пиявки, рыбы и земноводные — с ними всё ясно. Едва ли не на каждом корабле имеются аквариумы, террариумы и иные уголки живой природы. Но чтобы кто-то перевозил на космолёте комаров — это выше моего понимания.
В зарослях комарам особо некого кусать, так что и комариные самки давно перешли на вегетарианское питание, но сосущий аппарат сохраняли и при случае наливались кровью до отвала.
Москитами я называл ублюдочный гибрид комара с чипсовой пылью. Именно такая мошка сидела сейчас на распухшей ручонке спасателя.
Я щелчком сбил раздувшегося паразита, раскрыл мешок и велел спасателю:
— Лезь.
Тот без слов залез в мешок, завозился там, устраиваясь, потом произнёс с теми же интонациями, с какими обращаются к программам:
— Не вижу контактов.
— Их там и нет, — не без ехидства ответил я.
Я передал спасателю тюбик с заживляющим кремом, велев мазать больные места, и плотно закрыл клапан, чтобы ни единый комар или москит не пролез в мешок. Не скажу, кто из них был бы опаснее для человечка. Клапан мешка был сделан из тончайшей сетки, через которую спасатель мог дышать, смотреть и говорить. Короче, ехать ему предстояло с максимально возможными удобствами.
Из остатков материи я слепил небольшую торбу, упихал в неё те вещи, что могли пригодиться в дороге, взвалил на спину мешок со спасённым спасателем, и мы отправились в путь.
— Не туда, — донёсся через минуту голосок захребетника, — Надо в другую сторону.
— И что тебе там делать? — спросил я, не сбавляя темпа.
— Там гибнет человек. Я должен его спасти.
— Ты себя сначала спаси. Ты без своей машинерии шагу ступить не сможешь. Я с двумя тоже не управлюсь. Вот отнесу тебя и отправлюсь за ним.
— За это время терпящий бедствие человек умрёт с голоду. В капсуле есть вода, но очень мало питания. Оставь меня здесь и беги за ним.
А парень-то, оказывается, с характером. В такую минуту думать не о себе, а о том, кто ждёт помощи. Настоящий спасатель остаётся спасателем, даже лишившись всей машинерии. Хотя, конечно, сказанул он преизрядно: «…терпящий бедствие умрёт с голоду». Надо же такое придумать… Если пассажирская капсула разбилась, он уже два дня как мёртв. А если она цела, пускай путешественник попостится недельку, вреда от этого не будет.
— Не туда идём, — скрипуче повторил спасатель.
— Не привык поворачивать на полпути, — отозвался я, — К тому же я не знаю, где упала пассажирская капсула. Координат у меня нет. У тебя они есть?
— Были в дополнительной памяти, но она погибла.
— То-то и оно. В любом случае надо возвращаться на станцию и заново брать координаты.
— Плохо, — произнёс заплечный ездок и надолго умолк.
Я двигался спорым шагом и сделал всего одну остановку там, где на листьях гигантской манжетки скопилась чистая дождевая вода. Я наскоро перекусил и попытался покормить спасателя, но оказалось, что ни сухарей, ни сублимированного мяса он есть не может. Попил водички, поклевал чуток малины — и всё. Я растёр ноющие плечи, и мы повлеклись дальше.
На Каменный бугор пришли в темноте. Я разжёг костёр и заставил спасателя выбраться из мешка. То, что я обнаружил, не поддаётся никакому описанию. Прежде всего захребетник обмазался заживляющим кремом с ног до головы, разом стравив весь наличный запас. Но самое прискорбное, что он полагал, будто в мешке, словно в скафандре, имеются системы жизнеобеспечения, позволяющие, не снимая спецкостюма, справлять большую и малую нужду. С малины беднягу прослабило, и он обгадил весь мешок и себя самого заодно.
Мешок пришлось застирывать в луже, а в соседней луже отмывать самого спасателя, который мужественно терпел экзекуцию, лишь однажды жалобно проговорил:
— Я же не знал…
«Что ты вообще знаешь», — хотел сказать я, но промолчал, вспомнив, как меня возили на одну из населённых планет в небольшой по нынешним меркам город. Там всё мелькало, двигалось, говорило с невероятной скоростью. Я не успевал ничего понять, как окружающее менялось, и новые реалии были столь же невнятны, как и предыдущие. Я не сумел просуществовать там и полчаса, меня эвакуировали домой, и с тех пор я безвыездно жил возле излучателя. Так что не стоит задирать нос и хвалиться своей исключительностью. Спасатель не побоялся сунуться в заросли, где его очень быстро схарчили, а вот рискну ли я поехать в какой-нибудь мегаполис, ещё неизвестно.
Спал спасатель в мешке, наглухо закрывши горловину. От завтрака отказался, так что вышли мы, едва начал брезжить тусклый свет.
Я почти бежал, хотя и понимал, что бегать по зарослям не стоит даже в тех местах, где бывал сотню раз. Захребетник твердил что-то про степени допуска, мол, Карьер не выдаст мне всей информации, поскольку она недоступна рядовым пользователям. Ха-ха! Это мне он что-то не выдаст? Я думаю чрезвычайно медленно, но в запасе у меня было несколько лет, чтобы обойти все степени защиты. Мои воспитатели полагали, что Карьер будет следить за мной, а на самом деле я давно слежу за Карьером. Неважно, что машина стократ быстрее человека, управлять всё равно будет человек.
Ещё передо мной стоял вопрос, куда девать спасателя. Не может же он храниться в мешке, пока я буду совершать второй поход в заросли. Потом меня осенило: ведь на станции есть колыбель, в которой я лежал, когда мне было два месяца от роду. Колыбель достаточно просторна, чтобы туда поместился миниатюрный спасатель. Там есть простейшие разъёмы, которыми я так и не научился пользоваться, а вот спасателю они очень пригодятся. Но главное, спасатель будет накормлен, напоен, подлечен и надёжно укрыт от всего, что может прилететь из зарослей. А то не хватает, чтобы его инфицировала чипсовая пыль, отчего он превратится в человекообразную лягву. Кроме того, колыбелька предложит ему обучающие программки для новорожденных детишек. Почему-то последнее соображение заставляло меня тихо умиляться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
