Китайские хроники не дают о нем никаких библиографических сведений, что опять-таки косвенно подтверждает предположение о том, что его удел был на западе, вне поля зрения их авторов.
Предкавказье в начале VII в. населяли два народа: болгары (включавшие племена утургур, унногундур, оногур и др.[575]), жившие на правом берегу Кубани вплоть до Дона, и хазары, обитавшие в низовьях Терека и Волги. В войнах 589 и 626–630 гг. хазары настолько тесно связали свою судьбу с ханами Ашина, что греческие и персидские авторы употребляли названия «турк» и «хазар» как синонимы. Однако эти народы были столь различны, что Шаванн специально предупреждает читателя о недопустимости их отождествления[576]. Хазар знали даже китайцы. В «Таншу» северным соседом Босы (Персия) и Фолинь (Рум — Византия) названо дулгасское (тюркютское) поколение кэса[577]. Такое название давалось китайцами только тем племенам, покорность которых была добровольной, а не вынужденной, как было, например, с телесцами и киданями. Будучи давними врагами Ирана, хазары всеми силами поддерживали политику нушибийских ханов, и, следовательно, возможными соперниками их могли быть только болгары, что и подтверждается косвенными упоминаниями источников.
Чрезвычайно существенно, что в закавказских походах болгары не участвовали. Но это понятно, если учесть, что авары держали под своим контролем всю кутургурскую землю, т. е. область причерноморских степей до Дона. Тюркютский джабгухаган был бы крайне наивен, если бы оставил эту границу незащищенной. По-видимому, ее охрана была поручена именно болгарам, что находит подтверждение в дальнейшем ходе событий. Но эта тяжелая и опасная обязанность, как и отстранение от сулящих добычу походов, не могла расположить болгар к нушибийской группировке. Действительно, в последующих событиях мы видим, что они выступают как сторонники дулу[578].
Степи современного западного Казахстана, древняя страна сабиров, также входили в Западный каганат. Удельным князем там был дядя Тун-джабгу-хана, носивший прозвище «Богатырь» и имевший достоинство малого хагана. Эта страна уже в VII в. называлась Сибирью, так как впоследствии «Богатырь» принял титул «Кюйлюг Сибир-хан». По своим симпатиям сибирские племена, подобно болгарам, тяготели к группировке дулу.
Организация орды. Китайские и греко-армянские авторы, описывающие Западнотюркютский каганат, ограничились поверхностью явлений, сосредоточив внимание на племенах, входивших в эль, а не на самой тюркютской орде, господствовавшей в нем. К счастью, экспедицией П. Пельо был обнаружен географический трактат второй половины VIII в., составленный пятью хорами (тогонцами) и переведенный на тибетский язык[579]. Этот документ состоит из пяти докладов[580] «О царствах и племенах, обитающих на севере» (т. е. к северу от Тогона); в четырех описывается этнополитическая ситуация, современная им, а в одном (первом) — историческая, которую можно точно датировать концом царствования Тун-джабгу, что видно из состава племен, перечисленных в документе.
Понимание этого документа встречает ряд неожиданных трудностей. Прежде всего язык, на котором он был впервые составлен, по-видимому южномонгольский, в отношении терминологии подвергся сильному влиянию китайского. Очевидно, авторы докладов были люди образованные и знали китайскую географическую литературу. Поэтому названия племен носят отпечаток традиционных фонетических искажений, свойственных китайскому языку. Затем, перевод на тибетский язык еще исказил названия племен, известных переводчику понаслышке, и тем не менее расшифровать документ можно при условии сопоставления его с суммой сведений, накопленных наукой, и при тщательной исторической критике. В четырех строках тибетского текста подлежащих анализу, содержится двенадцать (на самом деле одиннадцать) племенных названий. Указано, что «эти племена не имеют царя и выставляют 6 тыс. воинов»[581]. Отсутствие царя (очевидно, для каждого племени в отдельности) можно понять только так, что они непосредственно подчинены верховному хану и в отличие от прочих племен, входящих в каганат, лишены самоуправления. Если это верно, то они должны входить в систему толис-тардуш, двух крыльев западнотюркютского эля. Так оно и есть, хотя с небольшой поправкой.
Племена в перечне распадаются на следующие группы: 1) «племя царя Азма Муганя» — это род Ашина; 2) «хали», сопоставляется со словом «фули», китайским искажением тюркского слова «бури» (волк), т. е. гвардии тюркютских ханов; 3) «А-са-стэ» — название знатного тюркского рода Ашидэ[582]; 4) «Сар» — несомненно «сир», т. е. ведущий род племени сеяньто. Перечень заканчивается словом «дули», в котором легко усмотреть термин «толис»[583].
Дальше перечень идет с запада на восток: 5) «Ло-лад» — аланы с суффиксом монгольского множественного числа, что естественно, ибо доклад писал житель Тогона; 6) «Парсил» — болгарское племя барсил, обитавшее по северо-западному берегу Каспийского моря[584]; 7) «Нги-ке», ср. титул Тамана — «Нипо Чуло-хан»; нигю — племенное название тюрок, обитавших «в древней усуньской земле»[585], т. е. на берегах оз. Балхаш; 8) суни — тюркское племя в Джунгарии, на границе Восточного и Западного каганатов[586]. Список заканчивается племенем джолто (9), эквивалента к которому нет. Думается, что здесь мы имеем искажение термина «тардуш», покрывающего все перечисленные племена, составляющие западное крыло каганата. В особое племя его выделил, как можно думать, тибетский переводчик, живший в то время, когда система «толис-тардуш» стала анахронизмом.
Следующие три племени: янь-ти, хе-бдал (эфталиты)[587] и гар-рга-пур, судя по среднему из них помещались в Средней Азии, в той части ее, которая была присоединена Тун-джабгу-ханом к каганату в 20-х годах VII в. В это время там жили потомки кушанов, этническая принадлежность коих к сарматам может считаться установленной. Тут вспоминается древнекитайское название для сарматских племен — янь и яньцай, в которых китаисты видели передачу этнонима «сармат». Мы уже видели, что потомки кушанов в 603 г. выступили против Ирана в союзе с тюркютами и 20 лет спустя их земли без заметной борьбы оказались присоединены к Западному каганату. Потомками Дахака, т. е. степняков, считался знатный род Сури, правивший в VII–XI вв. в Гуре[588]. Учитывая, наличие китайских литературных реминисценций у нашего автора, можно с большой долей вероятности предположить, что он назвал обитателей степного берега Пянджа древним именем, чем доказал свою эрудицию.
Название гар-рга-пур состоит из двух слов: «пур» — сын (перс.), и Гар-рга — карга (тюркск.) — ворона. Это калька с персидского слова «чубин» — ворона[589], кличка Бахрама Чубина на придворном жаргоне времени шаха Хормизда[590]. Потомки Бахрама после его гибели остались жить в Балхе, в VII в. находившемся в пределах Западнотюркютского каганата; их считают предками Саманидов[591]. Видимо, горсть персидских эмигрантов, живших среди тюркютов на привилегированном положении рассматривалась современниками как одно из племен, составлявших тюркютский эль[592].
То, что эти три племени, отличные от тюркютов по расе, языку и культуре и не входившие в систему «толис-тардуш», перечислены на равных основаниях с прочими, собственно тюркскими племенами, показывает, что они были инкорпорированы в орду как равноправные члены. Благодаря их лояльности тюркюты могли держаться у подножия Гиндукуша, так же как они держались у подножия Кавказа благодаря поддержке барсилов и части аланов, принятых в свою среду. Расовый принцип был чужд культуре древних тюрок.
В ханской ставке. Тун-джабгу-хан расположил свою ставку в благословенной зеленой степи к северу от оазиса Чача. Это был центр его обширных владений. Здесь он принимал посольства от императоров Восточного (китайского) и Западного (византийского). Но любопытно и существенно, что не дипломаты оставили для нас описание двора тюркютского владыки, а буддийские монахи, находившие у хана теплый прием и внимание. В 626 г. к хану прибыл индийский проповедник Прабхакарамитра с десятью спутниками и нашел в орде полный порядок и образцовую дисциплину[593]. Хан ласково беседовал с гостями, и они ни в чем не испытывали нужды. Им только не разрешили проехать в Китай, куда Прабхакарамитру приглашал китайский дипломат, познакомившийся с ним в ханской ставке.
Через несколько лет в ханские владения прибыл другой буддийский монах-китаец Сюань Цзан. Как только он добрался до оазиса Хами, его немедленно пригласили в Каган-ступу, т. е. в Бишбалык[594]. По дороге его заманили в Турфанский оазис, и владыка Гаочана тоже захотел оставить при себе «святого человека», но мужественный паломник объявил голодовку и этим принудил предоставить ему свободу передвижения. Сюань Цзан, уезжая, обещал на обратном пути прочесть в Гаочане курс лекций по буддийской философии, но этому не суждено было сбыться. В 644–645 гг., когда он возвращался в Китай, гаочанское княжество уже перестало существовать[595].
