Василия Григорьевича арестовали. Бывший писарь, место которого он занял, настрочил донос в Кызыл: в Уюке скрывается белый офицер. Неясно, как доносчик обосновал заявление, но в совете партизанских отрядов ему поверили. Янчевецкого допрашивали и подозрения не сняли, более того – готовы были вынести смертный приговор. И поставили бы к стенке, если бы в тюрьму не пришел Иннокентий Сафьянов – самый авторитетный в Туве большевик [9].
Уполномоченный Сибревкома, Сафьянов возглавлял делегацию РСФСР на августовском Всетувинском хурале. Съезд провозгласил Тувинскую народную республику, Советская Россия ее признала, а Сафьянов на некоторое время задержался в Кызыле. Замолвил ли кто из сельчан слово за Янчевецкого, или же Иннокентий Георгиевич случайно услышал о «белогвардейце из Уюка», но он поспешил лично разобраться в этом деле. Сафьянов был удивительным человеком: сын богатейшего купца Минусинска, прозванного за размах графом Урянхайским, он увлекся социалистическими идеями в годы первой русской революции. Руководил русско-урянхайским краевым земством (его отец основал старейшие поселки в Туве – Туран и Уюк), в 1917 году стал городским головой и вступил в партию большевиков. Устанавливал советскую власть в Туве, вернулся в Минусинск накануне антисоветского переворота. Был арестован и вместе с сыном и младшим братом, тоже социалистом, отправлен в Красноярскую тюрьму. Он видел, как уводили на казнь местных большевиков, и избежал расстрела лишь потому, что власти решили считать заключенных политическими заложниками. Он потерял сына, которого колчаковцы выпустили и тут же отправили на фронт. В тюрьме подцепил тиф и еле выжил к тому моменту, когда Красноярск заняла красная армия. Сафьянову было, за что посчитаться с белыми. Он помнил, как, избитый до полусмерти, лежал на полу караульной в Минусинской тюрьме и слышал: «Режь палец с кольцом, всё равно уже сдох!». Но помнил и начальника конвоя – офицера с умным, энергичным лицом, трижды уберегшего арестованных от самосуда по пути в Красноярск [10].
Иннокентий Сафьянов долго говорил с Янчевецким с глазу на глаз, а затем распорядился его отпустить. Насколько откровенным был разговор – неизвестно. Может, Сафьянов поверил словам, что прошлое осталось в прошлом, и врагом советской власти Янчевецкий не будет. И, похоже, посоветовал Василию Григорьевичу не задерживаться в Туве. «В Туране начальник штаба воинской части зачислил отца делопроизводителем канцелярии батальона, – вспоминал Михаил Янчевецкий. – Это дало возможность нам уехать вместе с воинским обозом, хоть и на своих лошадях. На деревне быстро узнали, что учительша и писарь уезжают „в мир“, и принесли нам на дорогу, чем были богаты, благодарили за обучение детей, за помощь во всех своих нуждах, некоторые искренне плакали…».
Василий Ян не забудет своего нечаянного спасителя. Годы спустя семейная библиотека Сафьяновых пополнится повестью «Чингиз-хан» с дарственной надписью автора.
***
«Предъявитель сего тов. Янчевецкий В. Г. действительно состоит на службе в редакции газеты „Власть труда“ в должности помощника редактора, что подписями и приложением печати удостоверяется». Такое удостоверение выдали Василию Григорьевичу в Минусинске. Подходящая работа нашлась далеко не сразу. Зять, служивший уже старшим инспектором уголовного розыска, смог помочь только с поиском жилья. Янчевецкий нанялся возчиком в торговый кооператив, затем – учетчиком на мельницу. Но случилась беда: обвалился штабель мешков с мукой, и многопудовые кули придавили контролера. Хлебное место было потеряно, Василий Григорьевич пролежал со сломанной ногой до весны 1922 года.
Оправившись и выйдя в первый раз на улицу, он увидел наклеенную на стену дома газету-листовку уездного комитета РКП (б). Сверстана она была неумело, и Василий Григорьевич предложил укому наладить выпуск регулярной газеты под названием «Власть труда». Подготовка заняла все лето, первый номер вышел 1 сентября 1922 года. В сентябре в Минусинске отмечали трехлетие провозглашения советской власти партизанами Кравченко и Щетинкина. «Идея, которой руководилась Крестьянская армия… захватила все крестьянство, вместе с рабочими установившее, наконец, свободный лучший путь к новой лучшей жизни, – писал Янчевецкий (под псевдонимом Ян). – Но, как сказал тов. Кравченко при вступлении в Минусинск, – „пока еще не все сделано“. И наш долг соединенными силами идти вперед к лучшей жизни объединенного человечества» [11].
Слышал ли он о крестьянском восстании в Западной Сибири, на подавление которого весной и летом 1921 года бросили несколько стрелковых и кавалерийских полков? Вряд ли, как и о Тамбовской партизанской республике, сражавшейся за демократию без комиссаров. Хотя угли пожарища еще тлели, с победой советской власти в Приморье гражданская война завершилась. А бывший редактор фронтовой газеты узнавал о неприглядной стороне недавней борьбы с большевизмом. На ноябрьских праздниках «Власть труда» напечатала воспоминания красноярского подпольщика Молчанова, прошедшего через белую контрразведку тюрьму и: «Били шомполами. В сознание приводили обливанием холодной водой и снова били…».
Янчевецкий встречался с Петром Щетинкиным, легендарным партизанским командиром, героем Германской войны – четыре Георгиевских креста, три ордена и чин штабс-капитана. Вернувшись в конце 1917 года в Ачинск, Щетинкин без раздумий принял сторону, как он считал, народной власти. Янчевецкий беседовал и с рядовыми партизанами. Записывал воспоминания жителей села, где отбывал ссылку Ленин – тот самый «кровавый Ленин», «братоубийца и иуда», которого он проклинал на страницах «Республиканца» и «Вперед». Миша Янчевецкий сочинил стихотворение «Сын партизана»: «Дитя, не грусти, твой отец на войне, стоит за свободу рабочих…» – газета поместила его в воскресном «Детском уголке». Теперь не узнать, что за компромисс бывший начальник осведомительного отделения штаба Колчака заключил с собой. Многие «бывшие» шли тогда на компромиссы. Белоэмигранты – боевые офицеры армий Деникина и Врангеля каялись и признавали советскую власть, лишь бы вернуться в Россию. И благополучно возвращались, некоторых даже принимали в РККА. «Наша родина вышла из полосы первоначального революционного хаоса и вступила на путь творческой созидательной работы», – говорилось в одном из таких заявлений [12]. «Советская власть, ликвидировав военные фронты, сразу же приступила к мирному строительству, которое идет небывалыми темпами», – так начиналась статья в одном из первых номеров «Власти труда», подписанная псевдонимом Немо (предположительно – псевдоним Янчевецкого).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
