– Друиды из Ковирского Круга, – продолжил чародей, – нашли меня в канаве в Лан Эксетере. Приютили, воспитали и выучили. На друида, разумеется. Знаешь, кто такие друиды? Это такие мутанты, бродяги, которые болтаются по миру и поклоняются священным дубам.
Ведьмак молчал.
– А потом, – продолжал Вильгефорц, – в ходе некоторых друидских ритуалов вылезли наружу мои способности. Способности, которые определенно и неоспоримо позволяли установить мою родословную. Породили меня, конечно, случайно, два человека, из коих по меньшей мере один был чародеем.
Геральт молчал.
– Тот, кто мои скромные способности обнаружил, был, само собой, случайно встретившимся чародеем, – спокойно продолжал Вильгефорц. – И он же решил оказать мне колоссальную услугу: предложил обучаться и совершенствоваться, а в перспективе – вступить в Братство магов.
– И ты, – глухо проговорил Геральт, – принял предложение.
– Нет. – Голос Вильгефорца становился все холоднее и неприятнее. – Отказался в крайне невежливой, даже просто в хамской форме. Вывалил на дедуню всю злобу. Хотел, чтобы он почувствовал себя виноватым, он и вся его магическая кодла. Виноватым, конечно, из-за канавы в Лан Эксетере, виноватым в том, что один или два прощелыги магика, лишенные сердца и человеческих чувств поганцы, кинули меня в канаву после рождения, а не до него. Чародей, конечно, и не понял меня, и не возмутился тем, что я ему тогда сказал. Пожал плечами и пошел прочь, заклеймив тем самым себя и своих соратников печатью бесчувственных, невежественных, заслуживающих величайшего презрения подлецов.
Геральт молчал.
– Друидами я пресытился, – продолжал Вильгефорц. – Поэтому покинул священные дубравы и ринулся в мир. Хватался за все, многого стыжусь до сих пор. В конце концов стал наемником. Моя дальнейшая жизнь потекла, как ты, вероятно, догадываешься, по известному руслу: солдат героический, солдат побежденный, мародер, грабитель, насильник, убийца, наконец – беглец, удирающий на край света от веревки. Ну драпанул я на край света. И там, на краю света, познал женщину. Чародейку.
– Осторожнее, – шепнул ведьмак, прищурившись. – Осторожнее, Вильгефорц, смотри, чтобы притягиваемые за хвост подобия не завели тебя слишком далеко.
– Подобия уже кончились. – Чародей не опустил глаз. – Потому что я не справился с чувствами, которые испытывал к той женщине. Ее чувств я не понял, а она и не пыталась мне помочь. Я ее бросил. Потому как она была, выражаясь научно, промискуитична, а проще говоря, хотела всегда, с кем угодно, где угодно и как угодно, а ко всему прочему была воплощением невежественности, злобности, бесчувственности и холодности. Подчинить ее себе было невозможно, а подчиняться ей – унизительно. Я бросил ее, так как понял, что она интересовалась мною только потому, что мой интеллект, личность и завораживающая таинственность как бы отводили на второй план тот факт, что я не был чародеем, она же только чародеям позволяла любить себя больше чем одну ночь. Что, впрочем, не противоречит тому факту, что она хотела всегда… ну и так далее. Я бросил ее, потому что… Потому что она была вроде как бы моей матерью. Я вдруг понял, что мое чувство к ней вовсе не любовь, а нечто гораздо более сложное, сильное, но трудно определяемое. Этакая смесь страха, обиды, бешенства, угрызений совести, потребности в искуплении, чувства вины, урона и ущербности, извращенной потребности страдать и каяться. То, что я чувствовал к этой женщине, было… ненавистью.
Геральт молчал. Вильгефорц смотрел в сторону.
– Я бросил ее, – начал он снова. – И не смог жить с той пустотой в сердце, которая во мне возникла. И неожиданно понял, что причина этой пустоты – не отсутствие женщины, а отсутствие того, что я тогда ощущал. Парадокс, правда? Я думаю, доканчивать нет нужды, ты догадываешься о продолжении. Я стал чародеем. Из ненависти. И лишь тогда понял, сколь был глуп. Я путал небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда.
– Как ты справедливо заметил, параллели между нами не вполне параллельны, – буркнул Геральт. – Вопреки видимости, между нами мало общего, Вильгефорц. Что ты хотел доказать, рассказывая свою историю? Что путь к вершинам чародейства крут и труден, но доступен всем? Даже, прости за параллели, незаконнорожденным и подкидышам, бродягам и ведьмакам…
– Нет, – прервал чародей. – Я не собирался доказывать, что такой путь доступен каждому. Это очевидно и давно доказано. Не было нужды доказывать и то, что для определенного рода людей другого пути попросту не существует.
– Итак, – усмехнулся ведьмак, – выбора у меня нет? Придется заключить с тобой пакт, которому предстоит быть темой картины, и стать чародеем? Только из-за генетики? Ну-ну! Мне немного знакома теория наследственности. Мой отец, до чего я дошел с немалым трудом, был бродягой, невеждой, грубияном, авантюристом и рубакой. У меня может оказаться избыток генов от папочки, а не от мамули. То, что я тоже неплохо умею рубить и колоть, вроде бы подтверждает сказанное.
– И верно, – ухмыльнулся чародей. – Слушай, песок почти весь просыпался, а я, Вильгефорц из Роггевеена, магистр магии, член Капитула, все еще не без приятственности треплюсь с невеждой, рубакой и бродягой, сыном невежды, рубаки и бродяги. Мы обсуждаем вопросы и проблемы, которые, как известно, обычно обсуждают, сидя у костров, невежды, рубаки и бродяги. Например, генетику. Откуда ты вообще знаешь это слово, друг мой рубака? Из храмовой школы в Элландере, в которой учат читать по слогам и писать двадцать четыре руны? Что заставило тебя читать книги, в которых можно найти эти и подобные слова? Где ты оттачивал риторику и красноречие? И зачем? Чтобы общаться с вампирами? Ах, друг мой, генетический бродяга, которому улыбается Тиссая де Врие. Друг ты мой, ведьмак, рубака, привлекающий Филиппу Эйльхарт так, что у нее аж руки трясутся. Невежда, при одной мысли о котором Трисс Меригольд становится краснее мака. О Йеннифэр и не говорю.
– Может, и хорошо, что не говоришь. В часах действительно осталось совсем мало песку, можно песчинки пересчитать. Не пиши больше картин, Вильгефорц. Говори, в чем дело. Скажи просто и доходчиво. Представь себе, будто мы сидим у костра, два бродяги, запекаем на вертеле поросенка, которого только что сперли, и тщетно пытаемся упиться березовым соком. Я задаю простой вопрос. А ты отвечаешь. Как бродяга бродяге.
– И как же он звучит, твой простой вопрос?
– Что за договор ты мне предлагаешь? Какой пакт мы должны заключить? Зачем я понадобился тебе в твоем котле, Вильгефорц? В котле, в котором, сдается, уже начинает бурлить. Что здесь, кроме канделябров, висит в воздухе?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
