я спотыкаясь брёл к выходу. Я чувствовал их в себе, они крутились, ширились, росли. Клоун Прилип посторонился, и я протиснулся в дверной проём.
«Нет, Карл. Ты нам пригодишься, а снаружи небезопасно. Папа Гримальди не сможет восстановить тебя, как остальных. Она убьёт нас. Она убьёт тебя. Ты особенный. Нет. Почему ты не останавливаешься?»
Что-то изменилось внутри меня. Черви замерли, напряглись.
«Карл».
Это другой голос. Не все-голоса-за-всех-сразу, как у паразитов. Это был Гримальди.
«Карл. Нет».
– Ты меня слышишь? – выдохнул я.
Говоря, я чувствовал, как кишат паразиты у меня в глотке, как будто я проглотил струну, которую не в силах был извлечь. Я подавился, чувствуя, как концы червей лезут из горла в рот.
«Карл, я слышу тебя. Наши разумы – одно. Я знаю, что ты делаешь. Вернись. Пожалуйста, вернись».
Я ощутил умственный импульс, попытку задержать меня, но благодаря данной Сияющей бронёй способности нейтрализовать контролируемые умом эффекты, сохранил власть над собой, хотя её должно было хватить только на ближайшие пять минут.
Несмотря на защиту заклинания, моему мозгу было не по себе, он был отделён от тела и я чувствовал себя так, как будто находился в комнате, где вечно царили сумерки.
«Значит, вот так сходят с ума, – подумал я. – Теряют контроль».
«Нет, – отозвался Гримальди. – Нет, сынок. Ничего подобного».
Я выбежал из шатра в ночь. Повелительница печатей стояла прямо у выхода и оттирала пятно с массивной каллиопы. Все татуировки вернулись на её тело. Значит, я пробыл внутри настолько долго?
– Карл! – изумлённо воскликнула она. – Я думала…
Эльфийка осмотрела меня сузившимися глазами. Мигающие светляки продолжали кружиться возле меня. Она подняла руки, и они засветились жёлтым.
– Подождите, – сказал я.
– Так вот кого ты прислал, Редстон? – Она повысила голос, в нём зазвучал неясный гнев. – Он даже не член семьи.
– Подождите, – повторил я. – Я не Гримальди, но он вас слышит. Я заражён, но заклинание не позволяет ему полностью овладеть мной.
Эльфийка опустила руки.
– Вы не сбили шесты, – проговорила она после долгого молчания.
– Нет, – сказал я. – Это не сработало бы.
– Мне придётся убить вас, Карл. Вы не сможете долго удерживать заразу на расстоянии.
– Послушайте. У нас всего несколько минут. Когда вы в последний раз с ним разговаривали? Понятно, что вы любите этот проклятый цирк. Поэтому и сражаетесь каждую ночь. Хотите освободить их от его влияния. А вы, Гримальди? Я знаю, что в вашем мозгу месиво. Если оно похоже на то, что сейчас во мне, я могу только догадываться, через что вы прошли, когда это случилось. Каким-то образом из всей вашей семьи избежала бедствия лишь она. Это же благодаря вам, верно? Вы каким-то образом защитили её. Потому что вы её любите. А сейчас, через сотни лет, вы, двое тупиц, стараетесь убить друг друга, несмотря на то, что стремитесь к одному и тому же. Вы хотите защитить вашу семью.
Черви пробрались из моего горла в рот. Я чувствовал себя так, словно меня неудержимо рвало.
– Она причиняет вред семье. Она повернулась к нам спиной! – каркнул я.
Проклятье бесовское. Они физически вынуждали меня говорить то, что им нужно. Я чувствовал, что из уголка рта сочится кровь. Горло болело так, будто я наглотался бритв.
– Не делайте этого! – беззвучно закричал я. – Святое дерьмо! Просто подумайте, и я сам произнесу это вслух.
– Мои братья и сёстры страдают, – заговорила Повелительница печатей. – Клоуны преобразились вот в этих тварей. Они убивают тех, кого раньше развлекали. А ты облегчаешь им задачу, Редстон. У тебя доброе сердце. Но они хотят не этого. Они хотят конца, и ты это знаешь.
– Пожалуйста, – взмолился я, – пожалуйста, Гримальди. Прислушайтесь к ней. Если вам действительно известны мои воспоминания, вам также известно, зачем я здесь. Я вошёл в этот, мать его, цирк, потому что хотел защитить мою семью. Когда я убил эту медведицу и освободил её от всего, что здесь творится, я увидел кое-что в её глазах. Благодарность. И это вы тоже знаете. Каждый раз, когда эти клоуны пожирают кого-нибудь, их души умирают чуточку глубже. Весь этот мир есть ничто кроме смерти и безнадёжности, и я начинаю его терять. Повелительница сказала, что когда-то вы были добрым. Мне нужна – нам всем нужна! – капелька доброты. Я ощущаю, что Над-Город был довольно мрачным местом даже до катаклизма. Вы были радостью, в которой нуждались люди. Но сейчас вы их убиваете. И хуже всего, что вы убиваете ту, которую старались защитить больше всех. Повелительница печатей не была бы здесь на своём месте. У неё есть дело в Охотничьих Хозяйствах, а вы не пускаете её туда. Вы – её семья, и она не уйдёт, пока не сделает то, что должна. Но вы в силах это изменить.
Время шло. На моём хронометре оставалось меньше минуты. Я приготовил двойную целебную порцию, ту, что накануне смешал Мордекай. Он уверял, что зелье избавит меня от заражения паразитами.
«Давайте же, тупицы», – взмолился я. Несомненно, продюсеры этой абсурдной драмы видели, какую кость я им кинул. Можно было надеяться, что они в достаточной степени контролируют Гримальди, чтобы он заглотил наживку.
«Нет, нет, нет», – запротестовал я, чувствуя, как черви наполняют мой рот.
– Я отменяю изгнание, любовь моя, – простонал я, принял зелье, упал на колени и начал извергать на землю бесконечную лавину мёртвых и умирающих червей.
Эльфийка шагнула к входу.
– Подождите! – крикнул я сквозь продолжающиеся спазмы. – Подождите. Вы обязаны освободить Пончика.
– Ваша подружка проснётся с восходом солнца. Не беспокойтесь. – Она сделала паузу. – Спасибо вам, Карл. Не знаю, пересекутся ли вновь наши дороги.
Она повернулась и вошла в шатёр.
Когда драпировка отодвинулась, и Повелительница печатей вступила в рот гигантского клоуна, я в последний раз вдохнул тот запах. Запах ого-го. То был слабый оттенок памятного циркового аромата, и когда он пропал, я уже знал, что уже никогда не почувствую его. В эту ночь я утратил что-то, но если история с цирком закончится относительно хорошо, я буду знать, что и нашёл что-то в эту
