— Давайте же,— вслух поторопил свою дичь сторож.— Вылезайте. Я вам подарочек приготовил.
И получил неожиданный ответ, от которого похолодело сердце старика.
— Э-э-э-э-э…— донеслось из-под дерюги, укрывающей труп гладиатора; звук, будто бы рожденный в самом сердце Мира Демонов, звук, полный муки и страдания, приглушенный, невнятный, но несомненно издаваемый живым существом… хотя —существом ли? Живым ли?..
Виной ли тому были колеблющийся свет факела, рождающий иллюзию того, что покойники движутся, или гнетущая атмосфера склепа, либо же неугомонные крысы, посчитавшие за благость наведываться в эти места пообедать, но на миг Кумарандж почувствовал неосознанный страх, которого никогда доселе не испытывал в этом пристанище мертвецов. Рука, держащая факел, задрожала, и по заиндевевшим стенам заплясали зловещие тени. Что это? Игра света? Или тело мертвого гладиатора действительно пошевелилось под холстиной?
Сторож наклонился над трупом.
По городу бродили всевозможные легенды и слухи об оживших мертвецах, ходячих покойниках и выбравшихся из могилы похороненных, однако Кумарандж, разумеется, в них не верил и лишь посмеивался над ними — ведь работал он в таком месте, где любому очень быстро становилось ясно: если мертвецы и способны возвращаться в мир людей, то это происходит не здесь, не в Вагаране. Поэтому сторож без всяких колебаний и опасений взял свою дубинку наизготовку и сдернул дерюгу с головы бывшего гладиатора, ожидая увидеть под ней копошащихся жирных крыс. Но то, что открылось его взору, было стократ страшнее десятка грызунов, пожирающих лицо мертвеца. Разум сторожа пребывал в оцепенении, но тело отреагировало быстрее, и по старым, латаным-перелатаным штанам Кумаранджа потекла горячая струйка мочи.
— Э-э-э-э-э…— выдохнули посиневшие губы трупа, холодные веки медленно поднялись, обнажая безжизненные глаза нечеловечески оранжевого цвета, красные зрачки уставились на замершего старика, а мертвая рука рывками согнулась в локте; пальцы были скрючены, подобно когтям стервятника.— Э-э-э-э-э…
— Иштар, забери меня вместе с потрохами,— прошептал потрясенный Кумарандж.— Это что еще за…
Однако закончить фразу ему не дали: рот покойного гладиатора вдруг растянулся в хищной улыбке, на губах выступила черная пена, и мертвенно-бледная рука, рванувшаяся вверх со стремительностью и неожиданностью атакующей кобры, ухватила старика за глотку.
Кумарандж издал булькающий звук, факел выпал из его ослабевшей ладони, и вся сцена окончательно погрузилась во тьму. В кромешной мгле старик почувствовал, как его горло сминается под нажимом пальцев, сильных, точно выточенных из металла, вооруженных острыми ногтями, длинных настолько, что сомкнулись на морщинистой шее в кольцо. Больше он не успел почувствовать ничего: восставший к жизни гладиатор сломал ему хребет одним сжатием кулака, а потом резко отвел руку в сторону.
Шея несчастного сторожа осталась в кулаке ожившего трупа; голова, лишившись опоры, отделилась от тела и покатилась в угол; само же тело с глухим стуком рухнуло на пол. Из разорванных артерий толчками хлынула кровь, с шипением встретилась с пламенем валяющегося неподалеку факела и загасила его. Покойницкую окутал плотный, душный саван черноты. Но бывшему гладиатору не нужен был свет: его светом была тьма, во тьме он видел и чувствовал себя гораздо увереннее и спокойнее.
Тот, кого прежде называли Амином, встал со своего хдадного ложа и потянулся всем телом. Он ощущал небывалый даже для него прилив сил; в мертвом мозгу роились новые, неведомые человеческому существу мысли, небьющееся сердце переполняли новые, необъяснимые человеческим языком чувства. Шах Джумаль, его хозяин и отец, был забыт: теперь у Амина появились другие хозяева — более могущественные, хоть пока и невидимые, более щедрые, хоть пока и отдаленные от него на невообразимое расстояние. И эти хозяева приказывают ему действовать. И он должен повиноваться. Может повиноваться. Хочет повиноваться.
Амин поднял голову и издал вопль, от которого едва не рухнули стены этой юдоли смерти, вопль, который был слышен за пять кварталов от покойницкой… вопль, предвещающий гибель всему живому на земле.
* * *
— Что это? — Минолия ухватила Веллаха за рукав.— Ты слышал? Кажется, кричал кто-то…
— Может быть,— ответил ее спутник.— Или собака воет. Не отвлекайся, Минолия. Мы должны найти Шлем до темноты, а ведь уже смеркается, видишь?
Действительно, солнце уже коснулось края городской стены, и на Вагаран наползали синие тени, придавая кварталам полуреальный вид старой фрески. Народу на улицах поубавилось, лоточники сворачивали свой товар, купцы закрывали лавки, Хозяева питейных заведений помогали выбраться наружу последним, принявшим лишку завсегдатаям. Город готовился ко сну — до утра, когда вновь откроются кабаки и торговые ряды, когда улицы огласятся шумом толпы и криками зазывал, как было всегда, изо дня в день, из года в год… И никто из горожан даже не подозревал, что эту ночь переживет лишь один человек. Фагнир.
Веллах и Минолия быстро шли по пустеющим улицам. Мужчина шагал широко, быстро, и девушка с трудом поспевала за своим спутником. Теперь, когда наводнившие Вагаран члены Ордена облачились в обычные одежды, многие смогли бы убедиться, что это самые обыкновенные люди, а вовсе не монстры, как утверждала молва,— смогли бы, знай они, что перед ними не простые запоздалые пешеходы, а именно служители пресловутого Неизвестного.
Веллах, рослый худощавый мужчина с темными волосами и небольшими светлыми усиками щеточкой, тонкими бледными губами, над которыми: свисал длинный прямой нос, придававший его облику несколько птичий вид, был одет в костюм, по которому никто бы не смог угадать, к какому сословию или в какой гильдии принадлежит хозяин. Подобно мужчине, его спутница — зеленоглазая девушка с развевающейся за плечами копной соломенных волос, кажущихся золотыми в красноватом свете умирающего светила носила неопределенное просторное платье с широкими рукавами, в которых удобно прятать небольшой дамский кинжал; платье было бледно-зеленого цвета, а голубая полоска на правом рукаве подсказала бы встречному горожанину, что она замужем, поэтому, увы, нет смысла пытаться заигрывать с этой красавицей.
Веллах приходился ей старшим братом, но об этом знали лишь он сам, сестра, да Орландар, Магистр Ордена Последнего Дня. Когда Веллаху было двенадцать, мать родила Минолию, но сама умерла при родах, и с тех пор родителей девочке заменил брат (отца он не помнил — Орландар рассказывал, что тот погиб во время неудачной попытки первого и последнего мысленного контакта с мудрецами Древних). Минолия во всем слушалась Веллаха и с младых ногтей стала верной служительницей дела Ордена. Романтик по природе, она часто представляла себе возвращение Древних — сильных, красивых, умных существ, чье знание и опыт были уничтожены слепой яростью неестественного Человека. Она не любила существующую цивилизацию; люди представлялись девушке грубыми, похотливыми, злыми и глупыми созданиями, недостойным называться хозяевами земли. Напротив, именно представители мертвой расы, те, что появились на планете задолго до человека, и должны по праву владеть ею во всем своем могуществе, мудрости и славе. Она часто расспрашивала других членов Ордена о том, как выглядят, что представляют собой Древние, но никто не мог дать ей исчерпывающего ответа: никто и не знал этого ответа. Поэтому Минолии оставалось лишь мечтать и рисовать в воображении грядущее царство мира, покоя, справедливости. Теперь же ее переполняли радость и гордость оттого, что она стала свидетельницей исполнения предсказания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
