3 декабря 1857 года в церковный суд при Коллегии юристов по гражданским делам в Лондоне, заседавшем в здании старинного внутреннего двора рядом с собором Святого Павла, представили прошение Генри Робинсона о разводе a mensa et thoro — разводе, при котором супругам запрещено жить вместе, но брак не расторгнут, или так называемом судебном разлучении. Его доказательства, заслушанные в частном порядке, состояли из отрывков из дневника и показаний двух слуг из Мур-парка. Прошение Генри было одним из последних, возможно, самым последним, рассмотренным в старом судебном порядке[92]. Изабелла, как и обещала Эдварду, иску не сопротивлялась. Ее адвокат сказал лишь, что не может предложить никаких возражений от ее имени. Суд присудил Генри его раздельное проживание, и на следующий день в «Таймс» появилось несколько строк об этом деле без упоминания обстоятельств адюльтера и имени предполагаемого прелюбодея.
По условиям своего брачного контракта, Изабелла сохраняла личный доход после судебного разлучения, хотя процентные начисления на ее средства снизились. Экономический кризис в конце 1857 года сократил стоимость многих инвестиций. Теперь Изабелла имела около трехсот девяноста фунтов стерлингов в год, что, после вычета расходов на Альфреда в размере ста пятидесяти фунтов, оставляло ей, как она сказала, «только-только чтобы жить, подобно леди». С Генри Изабелла вращалась среди самых богатых людей своего класса, ныне же практически выпала из этого круга; триста фунтов стерлингов в год считались минимумом[93], требовавшимся семье среднего класса на ведение хозяйства с одним слугой. Генри надеялся еще больше сократить ее доход.
В том месяце Генри жил в Балмор-Хаусе вместе с Отуэем и Стенли, приехавшими домой на каникулы, и с одной из двух своих внебрачных дочерей, которых он планировал представить обществу Рединга. 12 декабря, через девять дней после получения разрешения на раздельное проживание с Изабеллой, он написал Роберту Чемберсу, позволяя ему посвятить в подробности дневника их эдинбургских друзей. Джордж пересказал историю «пылких и омерзительных» эскапад Изабеллы Джорджу Комбу, который поведал о них своему другу сэру Джеймсу Кларку.
Кларк, лечивший Китса в Риме перед самой его смертью, был одним из любимых терапевтов королевы Виктории; именно он устроил для Комба обследование голов королевских детей. Комб многословно извинился перед Кларком за знакомство его с обитателями Мур-парка, добавив, что хотя и не сомневается в виновности Изабеллы, доктора «ждет прискорбная расплата». Комб отметил, что, по слухам, Генри Робинсон и сам «не почитал узы брака».
На Рождество Эдвард находился в Лондоне, в шестиэтажном георгианском доме на Девоншир-плейс в Мерилебоне. С ним приехали жена, теща, дети и трое его шуринов. Джордж Дрисдейл был теперь практикующим терапевтом, медицинскую степень он получил в Эдинбурге в 1855 году, а Чарлз учился медицине в Университетском колледже Лондона, оставив свою инженерную карьеру в том же году.
28 декабря 1857 года Эдвард узнал, что слух о его супружеской неверности широко распространился, и на следующий день написал Комбу, «полностью, категорично, недвусмысленно и возмущенно» отрицая роман с Изабеллой. Он заявлял, что не может отвечать за посвященные ему дневниковые записи — Изабелла, должно быть, «ополоумела», написал он. Она не сопротивлялась судебному разлучению, сказал он Комбу, потому что «нанесла мне невосполнимый урон и полна решимости любой ценой не усугублять его, публично впутав мое имя в такой скандал». Двумя днями позже — 1 января 1858 года — за этим письмом последовало адресованное Комбу послание леди Дрисдейл. «Вы поверите моим словам, сказанным со всей серьезностью, когда я заявлю, что Лейн совершенно невиновен и более того, мы с Мэри часто настаивали на необходимости принять эту бедную женщину… поскольку она была несчастлива дома, Лейн всегда неохотно соглашался на наши просьбы, считая ее надоедливой».
Эдвард поехал в Эдинбург, чтобы лично защититься. В субботу 2 января он сел в экспресс, который отбыл из Лондона в 9.15 утра и достиг столицы Шотландии около 10 часов вечера. На следующее утро он два с половиной часа разговаривал с Джорджем Комбом в его доме на Мелвилл-стрит. Эдвард яростно отстаивал свою невиновность. Записи в дневнике Изабеллы — фантазия, говорил он: ее религиозные сомнения «полностью» выбили ее «из колеи здравого смысла и общепринятых норм поведения и морали». На страницах ее дневника «факты и вымысел опрометчиво свалены в одну кучу», и «слишком часто полная воля давалась сладострастному и больному воображению». Он утверждал, что не флиртовал с Изабеллой в Эдинбурге; на самом деле он всегда брал с собой книгу во время их поездок в карете на побережье, чтобы иметь возможность отгородиться от ее «неглубокого» разговора. «Я никогда ни строчки не написал миссис Р., — сказал он, — которые нельзя было бы зачитать вслух на рыночной площади». Доктор заявил, что горел желанием подать на Генри в суд за клевету, но его адвокат отсоветовал ему предпринимать что-либо, способное сделать эту историю достоянием гласности, поскольку его репутация «будет погублена в равной мере как неудачей, так и успехом».
Негодование Эдварда было искренним. Восприятие Изабеллой их отношений, вероятно, имело мало общего с его собственным. Сентиментальные выражения, в которых она описывала их свидания, страсть и желания, которые она ему приписывала, могли и в самом деле показаться ему фантазиями, почерпнутыми больше из романтической литературы, нежели из реальности. В восторженной риторике некоторых записей своего дневника Изабелла могла даже намекнуть, что у них были интимные отношения, тогда как их не было. Кроме того, она проявила беспечность: ведя дневник и оставляя его на виду, она, похоже, необдуманно причинила боль ему и его семье. Единственное, что оставалось Эдварду, — это отрицать содержание дневника, настаивать, что Изабелла все выдумала. Он обрушился на свою бывшую подругу. Она была «восторженной и хвастливой дурой, — писал он, — подлой и ненормальной женщиной», склонной к «вздорным литературным фантазиям».
Эдвард пришел в ярость от контраста между его положением и положением Генри Робинсона. Генри представал на страницах дневника как «средоточие человеческой злобы, ничтожества, обмана и жестокости», сказал Комбу Эдвард; его поведение вынудило Изабеллу искать «бегства, почти любой ценой, от рабства союза, сделавшего ее жизнь совершенно непереносимой». Однако этот отвратительный муж, у которого, как было известно, есть любовница и внебрачные дети, являлся абсолютно невиновным в глазах закона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
