Думаю, ты представила, свидетельницей какой фантасмагоричной картины я стала. Бесцветные дни складывались в столь же тусклые, бесцветные недели, печально тянущиеся и ведущие все ближе к неизбежному концу. Много позже tа mère призналась мне, что в последние, предшествовавшие трагедии дни, ей часто слышались отдаленные пронзительные завывания авлоса под равномерный бой тимпанов, как на культовых дионисийских мистериях. Она предчувствовала кошмарную развязку, но все равно была ошеломлена внезапным несчастьем. Бедная девушка! Как мучительно ей было видеть навечно окостеневшее лицо, искривленное предсмертной борьбой и страданием, но сохранившее все те правильные аристократичные родовые черты с алогичной его образу архаической улыбкой, жуткой, противоречивой и одухотворенной. Казалось, он нашел покой, — преодолев множество преград и выдержав схватку с неведомым.
С тех пор твоя матушка неузнаваемо переменилась, и увидеть ту безмятежно счастливую девушку можно только по рассказам людей, знавших ее. В поведении tа mère также появились бесчисленные загадочные странности, вероятно, имевшие вескую причину. Например, непереносимость любой музыки. Я догадываюсь об истоках этой так называемой паранойи, вспоминая непонятно от чего стыдливые признания миссис Деллинг. Я ни разу не слышала те звучания, о которых она мне сбивчиво рассказывала, и, возможно, это было лишь слуховой галлюцинацией, навеянной тяжелым психическим расстройством и гнетущими бедами.
Она незамедлительно приняла скорые меры, чтобы изгнать скорбный дух смерти из замка, отравлявший жизнь всем его жителям, но в первую очередь руководствуясь заботой о тебе. Миссис Деллинг всегда была самоотверженной матерью, даже в самые страшные минуты своей жизни не забывала о своем извечном женском амплуа. Полагая, что знание этой части семейной истории тебе повредит, она строжайше запретила всем упоминать в стенах дома о случившемся, не позволяя никому малейших невинных намеков. Та же участь постигла и многие другие области твоей жизни, о причинах которых не догадываюсь даже я.
Что я могу еще поведать тебе, ô ma chère Flora? Немногие тайны я раскрыла тебе, поскольку сама являюсь только отстраненной спутницей твоей матушки, не имея права вмешиваться в ее внутреннюю духовную жизнь и тем более вести задушевные беседы. Это было позволительно разве что в ее детстве, но не во взрослом замужнем положении. Впрочем, я предоставлю возможность тебе самой судить о любимой матушке и ее поступках, свое же обещание поведать тебе о ней я выполнила.
Голос старушки от долгой речи слегка охрип, и она прикрыла глаза, намереваясь немного отдохнуть и вздремнуть, находясь всецело во власти незабвенных воспоминаний.
Впитывавшая в себя каждое произнесенное слово няни Флорентина была взбудоражена новыми впечатлениями и эмоциями: рассказ приоткрывал сумрачную завесу тайн; скрывавшую от девушки самые интересные и захватывающие аспекты жизни. На несколько минут ею овладело даже неистовой негодование на людей, так распорядившихся ее судьбой, но стоило напомнить себе о бережной заботе, которая и была истинной целью maman, гнев и обида улетучились с легкостью невесомого эфира. Девушкой руководил разум, а сейчас он. подсказывал ей, что она не имела никакого права роптать на родных людей, желавших уберечь ее от непоправимой беды.
Поистине удивительным образом соединились в девушке гены матери и отца: от первой она взяла отчаянное желание проникать в суть вещей, докапываясь до аподиктической истины и не останавливаясь ни перед чем, а от второго — изысканность и тонкость чувств, позволяющих постигать не только умом, но и сердцем. В этом была некоторая опасность, граничившая с манией. Она не представляла: куда ее могут завести очередные изыскания, что будет ожидать в конце. Для Флорентины был важен сам процесс познания, исследования, поисков.
Она могла продолжать жить как и раньше, проводя дни в молчаливом уединении, полном мысли и покоя, размеренный темп которых не был бы ни омрачен, ни нарушен тревожными размышлениями и событиями. Конечно, всевозможные недомолвки все так же окружали бы ее, но на них так просто закрыть глаза, внушить самой себе сознательную ложь, но совершенно неосознанно избегать ее проявления. Как бы было легко сделать шаг в сторону, отстраненно наблюдать за историей и судьбами людей, не вмешиваясь и не участвуя. Увы! Благожелательная няня, сама того не ведая, предопределила и направила в единственно верную сторону все последующие события. Но стоит ли винить старого мудрого человека в бедах, произведенных его самыми участливыми и благодушными словами, когда он не в состоянии заглянуть не только в чужую душу, но и понять свою, когда он не может вообразить течение своих мыслей даже после незначительных событий, да и может ли, наконец, любой человек уразуметь божественную причину и цель происходящих явлений?
Каждое произнесенное слово зацепилось за любознательное сознание девушки, малейшие подробности истории осели на свежую почву, пустив глубокие прочные корни. Едва ли Флорентина думала над тем, как ей поступить в дальнейшем, как развернется ход событий. Нет, тогда ее не волновали такие мелочи — сложно мыслить рационально, когда тебе начинает приоткрываться давно желанная правда.
Едва ли Флорентина замечала непрерывно сменяющие друг друга унылые и холодные дни, так остро контрастировавшие с теплым уютом и дружелюбным спокойствием ее покоев. Старую больную няню, вопреки всем опасениям девушки, оставили присматривать за выздоравливающей, разумно решив, что столь близкий ей человек-принесет гораздо больше пользы и душевного покоя. И если посмотреть на долгие вечера, проводимые за безмятежными разговорами и воспоминаниями о давно ушедшем прошлом, стоит признать, что они были не так уж и неправы. Многие часы были посвящены рассказам любимых легенд и песен, читаемых нараспев старушкой. Особое предпочтение она отдавала древнескандинавской Песне о князе Велунде, записанной исландским ученым Сэмундом Мудрым. Демоническая составляющая бога-кузнеца, загадочная и властная природа, запретные тайные знания, сама профессия героя, архетипическая, исторически связанная с шаманством и темными силами, — все это заставляло девушку снова и снова возвращаться мыслями к незаконченной истории ее семьи, зияющей рваными дырами и противоречиями.
Несмотря на кажущееся внешнее физическое выздоровление, Флорентина с каждым днем все более тревожилась внутренними сомнениями и размышлениями, изводя себя мнительными предположениями. Все чаще она вспоминала чудные гармонии, подслушанные в классе мистера Бальдра, под которые он, словно сотканный из тончайших переплетений света, в забытьи отрабатывал новые pas. Свойственная девушке синопсия[22] породила в ее душе сказочные видения, проникнутые всеми оттенками ярких солнечных лучей, в которых родной сердцу учитель представлялся воздушным сильфом, умиротворенным и парящим над зыбкой почвой жизни, олицетворяя собой античную harmoniam mundi[23].
