Мне хотелось, чтобы она обняла меня за голову, погладила по волосам, поцеловала. Наверное, моя мать выглядела бы так же. Но представить мне это трудно – я ведь видел ее только молодой. То ли воспоминание, то ли воображение.
Я любил и жалел эту старуху. Я понимал, какой смертный неискупимый грех я должен взять на себя. Какую страшную смертельную боль я должен ей причинить, что это итоговая черта под ее жизнью, самое страшное страдание, которое может выпасть на человеческую долю. Это ведь для других он – олигарх Серебровский, великий магнат, миллиардер и завтрашний губернатор.
Деспот, предатель, мироед и кровосос. Для нее он навсегда останется сыночком. Сашей.
– Да, навсегда, – твердо сказал я.
– Ты винишь его в своей беде? – спросила она.
– Нина Степановна, об этом бессмысленно разговаривать… Кто там разберется?
– Господь с тобой, Костя, – вздохнула Серебровская. – Не судья я вам. Прощай… Мне надо идти…
– Не надо, – остановил я ее. – Простите меня, это я вас вызвал. Иначе мне до вас теперь не добраться. А это должны сделать вы…
Бабка удивленно смотрела на меня:
– Зачем ты меня позвал?
Я протянул ей аккуратный маленький сверток – немногим больше сигаретной пачки.
– Передайте это вашему сыну. Лично в руки, это касается его. И это – важно…
В ее взгляде был немой вопрос, испуг, волнение.
– Костя, мне страшно…
– Нина Степановна, жить вообще страшновато – мы запутали друг друга до рвоты…
Я знал, что творю черное дело, но я не мог поступить по-другому, я знал, что я прав, что, кроме меня, некому остановить этого живоглота.
– И что будет? – спросила она беспомощно.
– Если поживем – то увидим. – Я уже собрался уходить, сделал несколько шагов по тротуару, но все-таки обернулся и сказал вместо прощания:
– Молитесь за пропащего…
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: УШИ МЕРТВОГО ОСЛА НА ДЕПОЗИТЕ
Сашка разговаривал по телефону, и его тонкие змеистые губы стягивало от холодной ненависти.
– Я отдаю себе отчет, Анатолий Борисович, что мы смотрим на очень многие вещи по-разному… Но существуют вещи, ради которых мы должны сохранять хотя бы деловую корректность. Нет, Анатолий Борисович, нам с вами клятвы в дружбе не нужны, но простая лояльность предполагает… Да, Анатолий Борисович, я могу приехать к вам, чтобы решить раз-навсегда эти вопросы. Назначайте, пожалуйста, срок… Хорошо, я буду звонить после вашего возвращения из Вашингтона.
Сашка положил трубку и с огромной душевностью сказал вслух:
– Ох, этот Чубайс клятый!
Я молча смотрел на него – мое участие в разговоре, естественно, не предполагалось, моими репликами и мнением никто не интересовался, да и не знал я, о чем они так сердечно грызлись между собой. Хорошо, что они говорили по радиотелефону, иначе никакие провода не выдержали бы – сгорели от напряжения в их деловом дружелюбном разговоре.
– О чем мы с тобой говорили? – вернулся ко мне с поля боя Серебровский.
– Ты знаешь вице-премьера Фатеева? – спросил я.
– Знаю. Правда, он уже давно не вице-премьер…
– А чем он занимается сейчас?
– Черт его знает! Возглавляет какой-то общественный фонд, – равнодушно сказал Сашка. – Можем сейчас же узнать. А зачем он тебе?
– Мне-то он ни к чему, но я получил на свой запрос любопытную справку из Интерпола. У моих коллег нет реальных доказательств, но они допускают, что миллионы Смаглия могли притечь из ловких ручек Фатеева. Из казны, естественно, но с ведома и согласия Фатеева…
– Действительно любопытно, – с интересом посмотрел на меня Серебровский поверх очков.
– Ты такую возможность допускаешь?
– Я любую возможность допускаю, – сказал Серебровский. – Наши чиновники – люди отчаянные. Остановить их нельзя – они уже полностью в восторге от своей безнаказанно-сладкой недозволенной жизни… Прошлое свое они продали, предали и чертям передали. Души нет, прощения не будет. И завтра никакого нет – там ад. Остается черный нал сегодняшнего дня, на закраине бытия…
– Я и не догадывался, что ты такой моралист, – усмехнулся я.
– Я не моралист. Я – трезвый, объективный наблюдатель…
– И участник, – добавил я.
– И участник! Мне иначе нельзя – мигом задницу отвинтят, – засмеялся Сашка. – Возвращаясь к Фатееву… Я его хорошо знаю. Если у вас нет реальных доказательств, очень хороших, надежных документов – все это разговоры в пользу бедных…
– Пока доказательств нет, – согласился я. – У Интерпола – список из двенадцати компаний, зарегистрированных в Ирландии, на Кайманах, Антигуа, где осели деньги.
– Ага, все понятно – оффшор! – махнул рукой Серебровский. – Оффшорные банки вам не дадут информацию. Получите от мертвого осла уши… Да и денег там скорее всего уже нет.
Мне почему-то показалось, что Серебровский сказал это с облегчением.
– Посмотрим. Мои ребята сообщают мне, что Фатеев был тесно связан с «Бетимпексом». И будут копать дальше.
– Я это приветствую, но…
В этот момент раздался звонок внутренней связи, и спикерфон голосом секретарши Нади оповестил:
– Александр Игнатьич, звонит ваша мать…
– Скажите ей, что я попозже перезвоню ей.
– Извините, Александр Игнатьич, но Нина Степановна настаивает, она говорит, что это очень срочно…
– Она здорова?
– Да, я спросила. Она говорит о каком-то очень срочном и важном деле…
Она явно взволнована…
– Хорошо, переключите на мой аппарат.
На пульте что-то пискнуло, моргнула зеленая лампочка, загорелась красная, Серебровский сказал в микрофон:
– Здравствуй, мама… Да, мама, ты знаешь, что я всегда занят… А что, собственно, случилось? Какой собес? Что-о? Кот Бойко? А ты? Ладно, я сейчас к тебе приеду… – Он положил трубку, встал с кресла, в голосе звенела тревога:
– По-моему, у меня неприятности. Поехали!
ОКРУЖАЮТВ Теплом Стане, на улице Огурцова, неподалеку от дома Лоры стоит старая «шестерка», на которой несколько дней назад прибыл сюда ночью Кот Бойко. С капота и багажника – вплотную – она замкнута двумя поисковыми машинами «Конуса». На пассажирском сиденье «шестерки» восседает Павлюченко, допрашивающий перепуганного водителя. Сзади – еще двое тяжелых мордоворотов.
– А потом?
– Ну, расплатился он… Ничего не скажу – хорошо заплатил, широко…
– Значит, щедрый тебе достался клиент? – ласковым голосом, ничего хорошего не предвещающим, спрашивает Павлюченко.
– Да поверьте, мужики, я ж все по правде говорю, как было… Взял он свой сидор и попер вон в тот подъезд… – Левак уверенно показывает на дверь, за которой Кот пережидал, пока он уедет.
– Что он говорил?
– А ничего! Шутил, небо, говорил, увидим все сплошь в якутских алмазах…
– Он известный шутник! Так ты наверняка говоришь, что он в этот подъезд вошел?
– Да клянусь! Сами подумайте – ну зачем мне врать? Я еще ему сказал, мол, давайте помогу, суму поднесу, а он смеется – вон, уже приехали.
– Попробую поверить, – зловеще говорит Павлюченко. – Потому что если ты нам наврал, мы к тебе домой поедем. Ребята у меня обидчивые, нервные! Они тебе таких звиздюлей навешают, что у тебя башка как купол планетария станет…
Павлюченко вылезает из машины, к нему сразу же присоединяются экипажи поисковых машин.
– То, что он вошел в этот подъезд, может ничего не значить. Просто начинайте с этого места – и сплошняком по всем этажам, по всем квартирам – тотальный шмон. Я подошлю еще людей. Теперь слушайте – у него нет машины, и выехать из глубины дворов он не должен. Чтобы словить машину или попасть на транспорт, ему надо выйти на примыкающие проезжие улицы – обеспечьте непрерывное встречное патрулирование от перекрестка до перекрестка. Здесь его лежбище, он тут обязательно появится…
АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ: ФАТВА
– Вот это он просил передать. Срочно!… – сказала мать, протягивая маленький сверток.
– Можно мне? – ловко перехватил сверток Серега, внимательно осмотрел его, прикладывал зачем-то к уху – слушал, осторожно снял пластиковую обертку, понюхал, положил на стол, засмеялся:
– Проверено, мин нет! Но лучше давай я посмотрю первым…
Серега осторожно развернул пакетик – там был кусок засохшего черного хлеба, густо присыпанного каким-то темным порошком.
– Что это? – с испугом спросила мать.
– Мне кажется, это перец, – сказал я. – Черный перец…
– Перец? Зачем? – удивилась мать. – Ничего не понимаю!
– Шутка, – сообщил Сергей. – Глупая шутка… Мать смотрела на него недоверчиво.
– Сережа, ты думаешь, что ради дурацкой шутки Кот вызвал меня в собес? И мне не показалось, что он в веселом расположении духа…
– Мама, ты обещала дать нам по стакану чая, – напомнил я.
– Ой, Сереженька, Саша, простите меня ради Бога! Ничего голова не держит… – Семеня, она направилась на кухню, а я приказал-попросил Серегу:
– Говори…
– Это – фатва, блатная черная метка, – вздохнул Сергей и добавил. – Предупреждение о смерти…
