утра до вечера, а потом посмотрим, как ты на другой день подскочишь…
Джума не слушал, все его внимание сосредоточилось на тонких пальцах этого тщедушного парня. Еще ночью по высокому голосу он догадался, что Базар худой, но не ожидал, что настолько. Уж не больной ли, подумал Джума. И как он работает на стройке? С такими руками впору художником быть. И то еле кисть удержишь. Но вслух он ничего не сказал, неловко: подумают, не успел приехать, а уже поучает.
Слова Базара о бетоне всколыхнули ребят. Особенно забеспокоился Рустам:
— Ей-богу, если бетономешалка и сегодня не будет работать, скажу прорабу, что не буду лопатой мешать. Пусть что хочет, то и делает.
— Это еще что, — отозвался сиплый Берды и неприятно засмеялся. — Вот бросит Халима-апа кран и уедет, тогда посмотришь, что будет. Мешать бетон — еще ничего, а вот как придется таскать его носилками на самый верх моста…
Сиплый Берды вытащил из-под подушки брюки, проверил карманы, оделся. Начали одеваться и другие.
— Если хочешь знать, друг Джума, — заговорил Берды, — то, во-первых, я старше их, а во-вторых, я бригадир.
— Верно, временно исполняющий обязанности бригадира, — поправил его Базар.
— Все равно, сейчас я в Караджаре второй человек после Церетели, — засмеялся Берды и, обращаясь к Джуме, добавил, — Если ты приехал работать всерьез, мы тебя, конечно, примем. Но если собираешься сбежать, как тот, на чьей кровати ты спал, скажи сразу, я не пойду к прорабу просить за тебя.
Джума загадочно улыбнулся. Он хотел было сказать: «Я уже был у прораба. Так что не стоит тебе беспокоиться. И Халима-апа с дочерью не переезжают, а дочь ее берут на работу». Но сдержался.
Он обвел взглядом душную комнату. Кроме четырех кроватей, здесь стояли четыре тумбочки, шкаф с оторванной дверцей. На столе посреди комнаты были разбросаны костяшки домино.
Около кровати Рустама лежали гири — хозяин, видимо, занимался спортом, а на тумбочке «поэта» валялась замасленная тетрадь и огрызок карандаша — сразу видно, неспроста получил свое прозвище.
Как только все пошли умываться, Джума заправил постели. Тетрадь Базара положил на шкаф. Гири Рустама задвинул под кровать. Потом взял давно кипевший чайник, бросил заварку, которую дала Зохра, и накрыл, чтоб как следует заварился. Достал купленную на станции колбасу, нарезал, порылся в тумбочках, нашел в одной хлеб, в другой сахар, выложил все на стол.
Вернувшимся хозяевам предстала прибранная комната и накрытый стол.
— Вот это да! — поразился сиплый Берды. Рустам вытаращил глаза, а Базар от радости даже присвистнул.
— Не могу усидеть, когда вижу в комнате беспорядок, студенческая привычка, — Джума словно оправдывался. — И хотя говорят, что только глупый гость предлагает хозяину угощенье, я все же приглашаю вас за стол.
По утрам, когда хлебнув чая, а когда и просто потуже затянув ремни, ребята ополаскивали лицо и бежали на работу. Но сегодня они завтракали с удовольствием и даже разговорились.
— Что же ты вчера не сказал ничего, мы бы тебе чай вскипятили…
— Сразу видно, хозяйственный человек. Даже колбасу прихватил.
— Молодец, Джума-джан, далеко пойдешь…
Сделав каждый по бутерброду, они прихлебывали сладкий чай.
— Джума, а ты правда студент? — спросил сиплый с набитым ртом.
Понеслось, подумал Джума.
— Поступить-то я поступил…
Рустам и Базар так и застыли с полными ртами: в голове не укладывалось, что можно поступить в институт и бросить.
— Лучше скажи правду, — миролюбиво попросил Рустам. — Врать надо умеючи.
— Не верите и не надо, дело ваше, — спокойно сказал Джума. — Я сюда не врать приехал, а работать.
— Да ты не сердись, дружище, — пропищал Базар. — Мне что-то не верится; как это — поступить и бросить. Почему ты ушел?
— Это мой секрет.
— Вот видишь, уже и секрет. Значит, врешь!
Сиплый Берды до поры до времени в разговор не вступал, но увидев, что спор зашел далеко и Джума вот-вот обидится, вмешался:
— А я верю. В жизни чего только не бывает. Но хочу тебе сказать: прорабу не говори, что бросил учебу, понял? Во-первых, все равно не поверит. А если и поверит, то на работу не примет. Скажет: поступил учиться и бросил, значит, и работать будет плохо. Не смог, мол, поступить, провалился, понял? Скажи, в село возвращаться стыдно, хочу, скажи, проработать годик, понял? Не так разве? Базар, если он так скажет, правда ведь, неплохо будет?
— Конечно, — поддержал его Базар и взглянул на часы. И вдруг, размахивая руками, жестикулируя, как артисты на сцене, прочел:
На работу опаздывать, друг, не годится.
Хоть прораб тих и ясен, воды не замутит —
В нужный час не начнет барабан наш крутиться,
Шкуру нашу на барабан накрутит.
— Видал, а? Не зря мы его поэтом окрестили! Талант! — сказал сиплый Берды и повел Джуму на работу.
* * *
Через полмесяца Джума уже свыкся с парнями и работой. Теперь он не волновался, как дотянет до зарплаты: пятерка, которая была отложена для Шаммы, сколько он ни предлагал ее шоферу, осталась при нем. А кроме того, дней пять назад прораб выдал ему аванс — пятьдесят рублей. Джума на радостях рассказал все в бригаде. Ему опять не поверили:
— Уж кто-кто, а Шаммы сроду от денег не откажется, — с сомнением сказала Халима-апа. — А чтобы прораб дал кому-нибудь аванс, такого у нас еще никто не видывал.
И все равно на душе у Джумы было легко. В бригаде его приняли как своего, а вот то, что с ними начала работать Зохра, всех удивило. Оно и понятно: часами они простаивали под ее окнами, радовались, услышав от нее два-три слова, а улыбнется — им казалось, гора сошла с места. И вот она здесь, рядом, в бригаде.
Базар, который и раньше сох по Зохре, преобразился. Он говорил не останавливаясь, чтобы как-то развлечь девушку, а по ночам слагал стихи. Когда ребята угрожали, что перестанут величать его поэтом, будут звать Тахиром, он отмахивался: «А что, неплохо!» и улыбался.
— Девушки не должны нести носилки спереди, — говорил он Зохре и переводил ее назад. А когда та становилась сзади, он отсылал ее вперед, говоря: «Негоже девушкам таскать тяжести».
Рустам, правда, не усердствовал, как Базар, но и он был неравнодушен к Зохре. В отличие от Базара Рустам решил покорить девушку своей серьезностью, молчанием. Пусть Базар разливается соловьем, это все одни слова, главное — сила, а силы Рустаму не занимать. Раньше, бывало, сломается бетономешалка — громче всех возмущается Рустам, а теперь — работает она или нет, он готов в одиночку ломить за всю бригаду.
Даже сиплый Берды, который
