Его тут же поддержал Брежнев, пожаловался, что аппарат начинает ориентироваться на «определенное» лицо, что сказывается на периферии. Брежнев никогда не любил Кириченко, завидовал ему: его, такого же секретаря обкома, как и Кириченко, и на фронте званием обделили, и затем первым на Украине назначили не его, а Кириченко, и в Москве Хрущев отдал предпочтение Кириченко, а не ему.[62]
Кириченко платил Брежневу той же монетой, при случае мог на него и прикрикнуть. Брежнев терпел и теперь дал себе волю.
На заседании выступили практически все, и говорили об одном — о монополизации кадровых назначений, о грубости Кириченко, его необъективности, злопамятности. Слова произносили разные, но все они звучали в унисон. Я остановлюсь на трех выступлениях. Начну с Фурцевой, напомнив, что она все теснее ассоциировала себя с Игнатовым.
— Вопрос решается важный, — осторожно начала Екатерина Алексеевна и перешла к перечислению грехов Кириченко: — Никто Кириченко не поручал курировать военные кадры, он такое право узурпировал. То же самое происходит с кадрами Госбезопасности и вообще с кадрами. Только от него и слышишь: «Я его не знаю. Я с ним не встречался». С аппаратом надо работать. Кириченко по характеру — честолюбец и властолюбец.
Фурцева высказала все, что накипело на душе, и не столько у нее, сколько у Игнатова. Но если бы из уст Игнатова подобные обвинения прозвучали бы сомнительно, то у Фурцевой они казались искренним криком души, произвели необходимое впечатление на всех и на отца.
— Большое и принципиальное значение имеют предложения товарища Хрущева, — Козлов говорил, взвешивая каждое слово. — Нельзя кадры пропускать сквозь руки одного человека, и награждения — нельзя.
По существу он ничего не сказал, но говорил уверенно, с чувством собственного достоинства и как бы немного отстраненно, что произвело выгодное впечатление.
Микоян поддержал отца, сказал, что высказанные им предложения «важные и правильные» и по Секретариату, и по военным, а вот в кадрах он профан, не знал, что происходит. Утерю Кириченко позиций Микоян воспринимал как собственное поражение, понимал, что теперь поднимутся акции не одного Козлова, но и, возможно, Игнатова. К тому же, оба они и умнее, и изворотливее простака Кириченко.
— Такой бани я еще не испытывал, — начал свое последнее слово Кириченко и, уже напрямую обращаясь к отцу, воскликнул: — Самое тяжелое, создается впечатление, что я к вам хуже отношусь. Это не так, мне что-то хотят пришить.
Кириченко еще не понял: всё, что хотели, ему уже «пришили».
— Вы, товарищ Кириченко, просто зазнались и все переводите на персоналии, — холодно отреагировал отец и перешел к делу. — Надо сделать шаг вперед в системе нашего руководства, поменять стиль. Секретариатом впредь руководить по очереди, помесячно, по алфавиту.
26 ноября 1959 года единогласно было принято решение: «На заседании Секретариата секретари ЦК председательствуют поочередно (помесячно)… Предложения об утверждениях и перемещениях наиболее ответственных работников отделов ЦК должны докладываться непосредственно Секретариату ЦК КПСС как органу коллективного руководства». На него же возлагалось коллективное «наблюдение за работой Отдела партийных органов и Отдела административных органов ЦК КПСС».
По существу, очень правильное и демократичное решение, но технически нереализуемое. На Секретариате невозможно коллективно изучить десяток досье кандидатов на замещение вакансии секретаря обкома, командующего армией или посла. Председательствовать на Секретариате можно по очереди, но готовить заседание все равно кому-то придется, и не помесячно, а постоянно. Иначе наступит хаос, каждый месяц все придется начинать сначала. А кто готовит вопросы, тот, независимо как называть его пост, и будет реально влиять на решение. Вот только кто? Теперь явно не Кириченко. На власть открыто претендовали Козлов и Игнатов и, как всегда, неявно, Микоян. Они и начали разыгрывать партию политических шахмат.
26 ноября 1959 года сессия Верховного Совета РСФСР освободила товарища Н. Г. Игнатова от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР, так как «ЦК КПСС признал необходимым, чтобы Н. Г. Игнатов находился на основной работе секретарем ЦК КПСС». Таким образом, фигуры на политической шахматной доске вернулись в исходное положение. Все, за исключением «ферзя», Кириченко. Отец решил с ним распрощаться и поручил подыскать ему какую-либо должность, но только не в Москве. 7 января 1960 года Кириченко окончательно выбыл из игры. На заседании Президиума ЦК предложения доложил Брежнев: «Секретарем Ростовского обкома КПСС или послом в Чехословакию, на выбор».
Кириченко «поблагодарил за доверие и согласился пойти на любую, меньшую хотя бы в десять раз, работу, чем предлагают». Поразмыслив, выбрал Чехословакию, но от него уже ничего не зависело, Секретариат ЦК отправил его в Ростов.
Игнатов чувствовал себя на коне. А тут еще отец отсутствовал, почти весь февраль 1960 года путешествовал по Юго-Восточной Азии, в конце марта уехал на две недели во Францию. Кириченко формально сохранял все свои регалии, но с ним уже никто не считался. В Кремле возник вакуум власти, и Игнатов без колебаний решил заполнить его собой. Хотя в отсутствие отца на заседаниях Президиума ЦК председательствовали по очереди, Игнатов считал себя «вторым», а в доверительных беседах всем желающим слушать сообщал, что он на деле «первый», ну почти «первый» — пока Хрущев разъезжает по миру, кому-то приходится руководить страной, и этот кто-то — он, Игнатов. И вообще, Хрущев без него шагу ступить не может. К тому же он, Игнатов, сыграл главную роль в июньском кризисе 1957 года, он организовал «двадцатку», он «спас» Хрущева, и тот ему обязан по гроб жизни.
Фурцева с Аристовым вели себя осторожнее, но постепенно все больше начинали верить в восходящую звезду Игнатова и с каждым днем смелели. Остальные члены Президиума ЦК молча наблюдали за происходившим. С Игнатовым, человеком властным и злопамятным, отношений не портили. Козлов с Микояном демонстрировали дружбу Николаю Григорьевичу. Анастас Иванович, по его собственным словам, к Игнатову «хорошо относился: выходец из рабочих, ловкий и активный в работе», рассчитывал, что они сработаются, Игнатова ему удастся «приручить», но потом понял: нет, не сработаются, тот себе на уме и в Микояне не нуждается. И сразу выяснилось, что «он (Игнатов. — С. Х.) оказался неисправимым интриганом с непомерными амбициями».
Микоян объединился с Козловым, и теперь они все «художества» Игнатова в красках расписывали отцу. Первый заход они сделали по возвращении отца из Индонезии, но тот никак не отреагировал. После французской поездки, по свидетельству Микояна, «Козлов рассказал Хрущеву, что есть такая группа: Игнатов, Аристов, Фурцева. Я его поддержал, хотя мне жаль было Фурцеву. Но невозможно было ее отделить, она была целиком с ними. Аристов был неподходящий человек, с большими претензиями. Между прочим, он почему-то скрывал, что не русский, а татарин».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
