Саша ему и позволила идти в конце. “Я сама разберусь, что, куда и как делать”, – энергично заявила она. Дед, грустно усмехаясь, смирился со своим положением). Все в этой веренице были жутко усталые и невыспавшиеся, поэтому не шли, – ползли, как черепахи. Время от времени, впрочем, Лукман подавал голос (ответа не было никакого); мама-курица тоже, изредка и нехотя, вскинув головку, тихо говорила: “ко-ко”. Саша, естественно, не надеялась, что Цыпа на это отзовется. “Но лучше так, чем никак!” – “Охо-хонюшки; твоя правда”, – скрепя сердце, сказал Дед.
Потом прибежал Заяц. Посмотрел на них, расхохотался (“зайцы умеют хохотать?!” – удивленно пробасил Пёс). И спросил, сам как будто бы испугавшись:
–– Вы чего тут, а?
Они, как могли, объяснили. Заяц постриг ушами, похлопал глазками. Сказал, непонятно к кому обращаясь:
–– Ну и ну!
Он бы тут же и удрал назад в свой лес (видно было, что случившееся не очень-то его заинтересовало), но Дед – чего никто не ожидал – взмолился из последней силы:
–– Зайка, миленький! Ты передай, пока не поздно, Лешему – пусть тоже за поиски примется! Мало ли… Мы ж не знаем – вдруг Петька удрал к вам? Пускай он по тревоге поднимет да построит вурдалаков да шишиг; пусть проверит, нет ли у кого на губах следов крови… Или жёлтого пуха. А потом – ищите под всеми кочками. Ну что вам стоит?.. Ведь это ж небольшой труд; но польза – как знать – может взаправду огромной оказаться.
–– Ладно, Деда, – миролюбиво сказал Длинноухий. – Я ему сообщу. – Но по морде было ясно: он не понял, ни кому “ему”, ни тем более – ЧТО надо сообщить.
–– Тоже… помощничек, – вздохнула Саша, когда он наконец убрался восвояси. – Одно слово – лентяй, зевака. Мозгов у глупых зайцев и на грамм не наберется, это я тебе, Псина, говорю как человек знающий.
–– У нас, увы, больше никого нету, – тявкнул Лукман, – чтоб с лесной бандой связь держали. Будем надеяться, он все-таки весть до них донесет.
…Но шёл уже пятый час ночи, а никто из подданных Лешака появляться не спешил. Дед клевал носом. Хоть и заставлял себя держаться на ногах, но видно было – это ему с трудом даётся.
–– Иди, поспи, – равнодушно сказал Пёс. Дед (такой же равнодушный) никуда не уходил. Чем дальше, тем меньше ему верилось, что поиски увенчаются успехом. Но почему-то он решил не ложиться. Пока. Сам не знал, почему, и подозревал, что даже Саша это объяснить не сможет.
Близилось утро, когда кто-то из них (все тот же Пёс, кажется) уловил еле слышный писк. Как Саша и подумала, цыпленок был под крыльцом; “искали, искали”, – прокряхтел Дед, – “а он тута!”
И, гладя злосчастного беглеца по спинке, ревел как дитя. “Я, Цыпонька, так не плакал, даже когда моя Баба богу душу отдала. И когда с Гордеичем рассорился – т а к не рыдал. А теперь вот, видишь, ничего с собой поделать не в силах”.
Только когда Петя был водворен обратно в курятник, под надзор Рябы (ненадежный, но уж какой есть; лучше это, чем вообще ничего), Дед, наконец, успокоился.
Оказалось, зря.
…На следующий день ничего особенного не произошло. Потом – стало хуже; хуторяне наши сидели дома, ведь из Большой Пустоши пришла пыльная буря, замела Дедов двор, и, глядя (иногда, – от нечего делать) в окно, старик видел только грязные серые кляксы. Все небо в кляксах…
Незаметно наступил вечер – Дед понял это по тому, что часы пробили пять. “Как они ещё ходят?” – недоуменно пожал плечами старик. – “Уже давно должен был кончиться завод!” Но вещи на хуторе у Деда жили собственной жизнью; он знал это… и не слишком удивлялся. Итак, часы пробили пять. Отодвинув ставень, Дед посмотрел во двор – и увидел, что пыль улеглась. За курятником, на крыше конуры и на крыльце было наметено много-много песку; “о-ох, до полуночи убирать придётся. Если не дольше…”
Взяв метлу, он принялся вычищать двор. Кропотливый, но доставлявшая ему радость труд затянулся (как и рассчитывал Дед) весьма надолго; только шорох, донесшийся откуда-то со стороны будки, заставил нашего героя поднять голову и посмотреть. Ну а то, что он увидел, вообще выходило за любые рамки. Как говорится, “по ту сторону добра и зла”!
Возле дома Лукмана стояла Саша. Новая Саша: Саша-призрак, полупрозрачная, н е в с а м д е л и ш н я я. Сквозь зыбкие жёлто-серые очертанья её фигуры виднелся темный лес.
–– Что-о такое? – наигранно “поразилась” она. – Дедушка, почему вы на меня вылупились?
–– Саня, – пробормотал Дед, – это как понимать? Ты, значит, того… не человек вовсе!
– Догадался, проклятый! М-мать твою, – молодая женщина со смаком сплюнула; черты ее злобно искривились, как тогда ночью. Стали совсем уж нездешними, богопротивными – и вот она поплыла, обернувшись дымом, над соснами и елями, над холмом, в сторону Пустоши…
“Ну да, конечно”, – запоздало (чтоб не сказать больше) сообразил Дед. – “Город Радиполь – там же ничего нет, кроме этой, как её… радиации! Ни девчат, ни тем паче в е л о с и с а п е д о в; только смерть одна”. А кто сказал, что Костлявая – это обязательно старуха в балахоне?.. Как захочет, так и выглядит (большое дело!) “Глупо было надеяться, милый мой, что в гости к нам кто-то, кроме неё, пожалует.”
Он ненавидел себя – пожалуй, куда сильнее, чем ее. Надо же, купился на сладкие речи. На заискивающую улыбочку, да ласковый взгляд… “Э-эх, все мы задним умом крепки!”
Странная визитерша покинула хутор; кроме забытого велосипеда, одиноко торчавшего на крыльце, мало что напоминало про её приход. Но дело-то было сделано… Саша – кем бы она взаправду ни являлась – сумела реализовать свой жуткий замысел. Ее гибельная аура коснулась хуторян; медленно, но верно они – один за другим – угасали. Все повторялось, как раньше, в те дни, когда Баба только-только начала хворать…
Первым сдал Петька. Это стало истинным кошмаром для Деда и всех его присных, но они вынуждены были смириться. Цыплёнок впал в уныние – просто сидел и печально смотрел себе под нос. Дед, словно нехотя, пощупал его шейку; она была холодной.
Сгорбившись, словно ушибленный, Дед замер подле Петьки. Механически проводил рукой по жёстким перьям, морщился, чувствуя с каждым прикосновением, что роковой миг близок. “Эх, елки-палки!”
Мимо хутора прошли Заяц и лешак. Один – гулко топоча лапами, другой
