Стоявший рядом домовой, плешивый, с редкими островками свалявшейся шерсти по тулову, обвязанный вместо шарфа старым чулком, гнусаво жаловался лупоглазой жабе:
- Муж у нее положительный, смирный, слова в защиту не скажет, так и достается же нам обоим от нее! Сурьезная такая дама, кандидат наук, да еще очки носит, ну просто не приведи господь. Раз, значит, сослепу хвать меня за шкирку - и в таз с водой. Заместо котенка. И давай купать, да еще с "Новостью". Это нечистую-то силу - с "Новостью"!
- Ква, ква, - согласно кивала жаба.
- Хозяина ни в грош не ставит. Вечером ложится - непременно с книжкой. Раньше, бывало, еще до елестричества, выскочит хозяюшка на двор, пуганешь ее как следовает, прибежит, дрожит вся, голубушка, к мужику прижмется, пригреется - любо-дорого. Так и детишки же были. А теперь одни книги. Да еще этот самый... дай бог памяти... елевизор. Больно грамотный народ пошел, ни во что не верит. Попробуй ее напужать, когда она наскрозь мировоззрением пропитана. И вот вам пожалуйста - один дитенок растет в семье, и тот ни то ни се. А разве это семья, когда один дитенок?
- Ква, ква, - кивала жаба.
- Ну, с хозяином, правда, живем душа в душу, грех жаловаться. Полное взаимопонимание. Он мне под печку окурки подсовывает, не забывает старика. И я его иной раз выручаю как могу. Единожды уж больно она разошлась на него, так и сыпет выражениями, так и сыпет. Дай-ка, думаю, пощекочу я ее малость, чтоб отвлечь. Как она зафитилит ему, бедолаге, по физиономии! Какой с нее спрос - близорукий человек... Потом возле деда Кузи остановился заморский гном с двумя голенастыми пигалицами не то в мини-юбках, не то в макси-шляпках, не разберешь, пошел вещать:
- Вся беда, как нам доподлинно удалось установить, в архитектуре. Современный жилой интерьер не предусматривает, к сожалению, площади обитания для домового или другой заменяющей его субстанции. Где, позвольте вас спросить, обитаться нашему брату, если нет ни печи, ни подполья, ни чердака? Не в туалете же, пардон. Я лично, например, глубоко привязан к своему хозяину и не оставлю ни при каких обстоятельствах. Но вот не столь давно переезжал он в новую квартиру и даже не позаботился пригласить меня. Так и бросил бы на произвол судьбы, не догадайся я залезть в старый валяный сапог. Нет, пока архитекторы не предусмотрят в современном жилом интерьере уютный уголок для нашего брата, не видать человечеству счастья. Кстати, мой хозяин архитектор, и провел я недавно такой эксперимент: нашептал ему ночью насчет этого самого уголка, он и учел мои советы, предусмотрел в проекте специализированный закуток. И что же - хозяина осмеяли, объявили рутинером, едва не попросили с работы. Не знаю, не знаю, о чем думает человечество, как оно собирается жить дальше!..
Пигалицы восторженно пикали, вертели тонкими шеями, стукались носами, соглашались.
- Не следует недооценивать наших возможностей, - толковала упырю кикимора, прогуливаясь с ним вокруг куста, под которым лежал дед Кузя. - Все-таки мы в состоянии влиять на людей, что-либо внушая им во сне. Я вот своими руками абсолютно ничего сделать не могу, даже нитку ссучить, а внушила же хозяину, редактору самой объемистой в стране газеты, провести дискуссию в защиту природы. Какая это была дискуссия - дым столбом!..
- Гибнет, гибнет чертячье племя, - гундел кто-то за спиной. Никаких условий не создано для плодотворной работы. Ну скажите, что я ей плохого сделал, кроме хорошего? А она меня аэрозолью, аэрозолью, как таракана. Едва богу душу не отдал, честное слово...
- Приспосабливаться надобно к изменившимся условиям, а не плакаться в жилетку, друг мой. Даже моль научилась ныне капронами да нейлонами питаться, а нам и бог велел. Я лично намерен до конца нести свой тяжкий крест.
- Что касается нас, водяных, мы много довольны. Хватит, послужили человечеству, теперь пусть оно само над собой работает. Ни одного водоема не осталось неотравленного вблизи жилья. Не могу же я, черт возьми, в мазуте жить. Рыба и то дохнет, а мы все-таки не плотва, мы народ творческий, нам атмосфера требуется. Так что, если мы еще нужны человечеству, пусть оно прежде выведет нас на чистую воду...
- Как милости, смерти у бога прошу, а не дает. Вот и влачу существование. Точно в народе говорят: нежить и жить не живет, и умирать не умирает...
Тут задребезжал звонок, и всю погань вокруг как ветром сдуло в овражек, только один нетопырь, озираясь, направился прямехонько в буфет. Дед Кузя поднялся, отряхнулся, размял косточки и решил послухать, о чем они там будут еще преть, потому как распирало его любопытство.
Почти до самого восхода продолжались прения, шумные, страстные и бестолковые. Дед Кузя ловил каждое слово, стараясь уяснить, чего же все-таки добиваются черти, чего ради съехались сюда их представители из многих стран мира. Но даже ему с его фундаментальным естественнонаучным образованием трудненько было понять сразу, о чем шла речь на конгрессе. Поначалу казалось, что главная проблема, волнующая это сборище, - невыносимые условия существования, созданные в последнее время человеком чертову племени. Но по мере того, как все новые и новые ораторы влезали на пенек, начал постигать дед Кузя, что не о себе пекутся черти и что единственная задача конгресса - спасти заблудшее в дебрях цивилизации человечество. Если коротко суммировать все, что вынес из этих прений старик, картина получалась такая.
Когда древний человек научился добывать огонь, первое живое существо, пригревшееся у его очага, была не собака - это был черт, покинувший свои болота. Постепенно, исподволь складывался своеобразный и весьма стойкий к жизненным невзгодам симбиоз человек - черт. Человек в этом странном на первый взгляд содружестве кормил, давал пристанище и обогревал черта, черт же, продолжительность жизни которого измеряется столетиями, следил за преемственностью традиций, обычаев и нравов от поколения к поколению быстро сменяющих друг друга людей. С самого начала человек был общественным существом, причем его общественная жизнь неизбежно протекала в двух инстанциях: в племени и в семье. И если племенные узы под воздействием борьбы за существование крепли век от века, то в делах семейных пришлось полностью положиться на черта. Издревле стал черт добрым гением семейного очага: нянькой, педагогом, советчиком, историком и этнографом, а если понадобится судьей и полицейским. Когда ребенок впервые разбивал глиняный горшок, представлявший несомненную материальную ценность, он просил: "Черт побери!" - и черт послушно подбирал и выбрасывал черепки. Когда же это случалось вторично, мать призывала в сердцах: "Черт тебя возьми!" - и черт безропотно брал ребенка, на час-другой освобождая от него занятую кухонными заботами хозяйку. Если что-то терялось в хижине, говорили: "Черт знает, где эта вещь", - и черт действительно все знал. Но если уж в доме царила полная неразбериха, говорили: "Сам черт ногу сломит", - и черт действительно не раз и не два ломал ноги, наводя порядок в запутанных человеческих делах. За проступки против семьи и обычаев предков черт карал домочадцев, и люди привыкли посылать провинившегося на проработку лаконичной фразой "Пошел к черту!". Иногда черт заставлял браться за какое-то трудное, рискованное дело, и коли оно не выгорало, человек пенял: "Дернул же меня черт в одиночку нападать на мамонта!" Когда ребенок уходил на прогулку в сопровождении черта, взрослые не тревожились за своего отпрыска: "Черт с ним". Когда же кто-то настолько зазнавался, что пренебрегал поддержкой черта даже в самых отчаянных начинаниях, такого осуждали: "Ишь ты, сам черт ему не брат". Порой черт наказывал всю семью: "Опять черт несет кого-то к нам в гости", порой был щедр на разного рода сюрпризы: "Чем черт не шутит!", а то и люди ополчались на запечных жителей, так что "всем чертям становилось тошно". Словом, человек шага не мог ступить без помощи черта, а если вместо своего, привычного черта, бравшего очередной отпуск, временно появлялся какой-то другой, человек выражал недоумение: "Это еще что за черт?!"
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
