Я предполагаю, что земельные спекулянты тормозили строительство Ерушалаима. Они завышали цены так, что желающий строить на участке отказывался от своего замысла, а других спекулянтов это привлекало. Создали они негласный союз – и оставалась земля незастроенной. Эта участь постигла и бывший докторский участок.
Наш квартал замер в оцепенении. Строить было негде – жители не могли открыть ни школу, ни почту, ни аптеку или какое-нибудь другое общественно-полезное учреждение, кроме, разве что, двух-трех лавок, каждая из которых лишала другую смысла существования.
А тут еще соседи.
Во время арабских волнений мы не могли оказывать достойного сопротивления – ни в год ТАРПАТ[44], ни во время Войны за Независимость. Нас было слишком мало.
А между волнениями года ТАРПАТ и началом Войны за Независимость, в дни погромов, начавшихся в год ТИРЦУ[45] и продолжавшихся до самого начала Второй Великой Войны, мы были во власти врагов наших до такой степени, что никто и никогда не ходил в одиночку.
Заграничные сионисты, купившие участки до войны – частью погибли на этой войне, частью оказались в местах не совсем удачных. Те же, кто удостоился и приехал, – продали свои участки и построили дома в других местах, увидев, что сталось с нашим кварталом. А из тех, кто купил землю у них, построили дома человека два, не больше – остальные стали ждать покупателя, который наполнит их ладони серебром.
כב
Я оставляю в покое тех, кто не строил наш квартал, и продолжаю рассказ о тех, кто строил.
Вышли четверо в сердце пустыни и построили себе дома, в часе ходьбы от города. Каждый – в одном из четырех направлений, как распорядился жребий. И была Страна все еще пустынна, не было в ней ни дорог, ни селений.
Каждое утро уходили они в город на работу и возвращались за час-два до заката. Привозили покупки, ужинали чем попало и скорей бежали к своему саду. Убивали змей и скорпионов, выкорчевывали колючки, разравнивали землю, вспахивали ее, вкапывали нежные саженцы, поливали их и мечтали, чтобы они превратились в большие деревья, отдающие тень. Но пока что не было ни деревца, ни кустика – лишь сухая земля, рождающая колючки и репей. Когда приходили хамсины, длившиеся иногда до девяти дней, иссушали они нашу кожу, плоть и кости. И ночью не было спасения.
Уходили хамсины и Страна вновь превращалась в Эденский Сад. Выходил человек в свой сад, вновь поливал нежные саженцы, вкапывал два или три кустарника или цветка.
Один из этих четырех взял на себя управление общественными делами нашего квартала. Следил он за тем, чтобы арабские отары не паслись в садах наших, чтобы мусор вывозился вовремя. Хлопотал перед губернатором и ответственным за городское водоснабжение – чтобы вода всегда была в достатке и чтобы автобус ходил по расписанию, четыре раза в день ежедневно.
A знаете что он делал, если надо было обсудить что-то со всеми жителями?
Телефонов еще не было – он брал шофар, забирался на свою крышу и трубил, пока все не приходили!
Число поселенцев росло. И они тоже днем работали в городе, тоже возвращались домой за час-два до заката, тоже сажали, пахали, пололи, боролись со змеями и скорпионами.
Появлялись новые сады. Строились новые дома. Их хозяева сдавали в них комнату или две молодым парам, предпочитавшим растить детей на природе. А были такие, кто жил в городе и сдавал целый дом внаем – так хозяева возвращали ссуды банкам. Прошло какое-то время, и я переехал в это место, когда пошатнулись стены моего старого дома во время землетрясения года ТАРПАЗ[46] и я был вынужден спасаться бегством. Мы с женой и двумя детьми сняли квартиру в этом квартале, где уже были дороги и куда регулярно приезжал автобус. И даже был здесь уже почтовый ящик и другие мелочи, к которым мы привыкли. Было видно, что это место, пустовавшее со дня Изгнания нашего, возрождается заново.
כג
И все еще редки были автомобили здесь, и люди ходили по улицам без опасения быть раздавленными.
А ночью тишина была. И если вы не слышали, как опускается на землю роса, то лишь потому, что сон ваш был сладок и крепок.
Спокойные голубые воды Мертвого моря видели мы среди серых гор Моава в большинствe дней.
Место Храма нашего смотрело на нас, и не знали мы – кто больше тосковал – мы по Месту или Место – по нам[47].
И царь ветров, обитавший на ближайшей к кварталу горе, прочесывал иногда со слугами и рабами своими улицы, наполняя их новым воздухом.
Приходили близкие и дальние соседи и говорили: не ведомо человеку обиталище его[48].
Приходили старики и говорили: здесь бы продлевали мы дни наши.
Приходили больные и говорили: здесь бы излечились мы.
Проходят через нас арабы и говорят "Шалом!". Приходят они к нашему доктору, и лечит он их от всяческих болезней, а жена доктора, тоже врач, помогает их женщинам при тяжелых родах. Арабки из соседних деревень приносят фрукты из своих садов и яйца из-под своих кур – и славят Бога, который в Милосердии Своем внушил евреям мысль построить свои дома именно здесь, так что прекратились их мучения и товары не надо было тащить аж до самого Города. И когда араб идет на работу в Ерушалаим и срезает он свой путь с помощью новых дорог – останавливается он иногда и дивится деяниям Аллаха, давшего мудрость евреям, строящим новые и чинящим старые дороги.
Вдруг, в один прекрасный День Субботний восстали на нас соседи наши и устроили погром. Не верили жители квартала, что такое возможно. Соседи, которым мы помогали во всем, облегчали им жизнь, покупали их товары, лечили их больных, строили дороги, которыми они пользовались?
И пришли они этими дорогами по наши души.
כד
Милостью Ашема мы поднялись и осилили[49].
И я, как уже рассказал вначале, построил себе дом и посадил сад. В месте, откуда враг хотел изгнать нас, построил я дом – напротив Места Храма, чтобы образ его всегда был предо мной, хоть и не отстроен он. И если не можем мы, трепеща, подняться туда из-за сил, пренебрегающих Нашим Храмом, то обращаем туда сердца с молитвой.
Здесь скажу несколько слов о нашем Доме молитвы.
Отцы наши, смотревшие на свое пребывание в этом мире как на нечто временное, а на существование синагог и домов учения – как на нечто постоянное, строили красивые и большие дома для Торы и молитвы. Мы, погруженные в суету этого мира, строим для себя красивые и большие дома, а для Торы и молитвы возводим лачуги и сараи.
Синагога нашего квартала представляет собою деревянный сарай.
Другой причиной, по которой мы молились в сарае, было то, что никак нельзя было успеть закончить строительство каменной синагоги из-за арабских погромов и восстаний, Войны за Независимость, когда все мы были эвакуированы, а так же из-за частой смены жителей, происходившей после каждой беды.
Настало время рассказать вам о событии, случившемся со мной в этом сарае в ту ночь, Ночь праздника Шавуот, когда разнесся слух о смерти всех евреев моего города.
כה
Я зашел в синагогу.
Внутри никого не было. Только свет, покой и аромат всевозможных цветов и веток, которыми благословенна Земля Израиля. Уже в вечернюю молитву Арвит я видел их запах – и сейчас тоже – каждый цветок и лист источали божественный аромат. Один парень, приехавший из города, где погибли все евреи, собрал вместе с женой цветы в полях вокруг квартала и украсил ими нашу синагогу – в честь праздника Шавуот, времени дарования Торы нашей – как было принято делать в том городе. А к полевым цветам добавили они розы, гвоздики и лавровые ветки из собственного сада.
Соберу слова святого языка нашего и сделаю для молитвенного зала корону Великолепия из свечей и цветов.
С потолка свисает "вечная свеча" – напротив Арон ha-кодеш и двух Скрижалей Завета на нём. Вокруг неё висят украшения из кипарисовых веток, луговиков и разных цветов. И поблёскивает свеча из-за зеленых листьев, белых, голубых и фиолетовых цветков. Собрались и пришли сюда все полевые цветы, растущие сейчас вокруг наших жилищ, чтобы украсить дом молитвы на Шавуот. Пришли с ними и цветы из наших садов.
Справа от Арон hа-кодеш стоит ковчег, на нем – обвитая красными розами менора. Шесть свечей горят среди роз. Они уже догорают, но все еще светят. Пока есть еще масло, стараются они освещать Молитву Израиля, идущую к Вратам Небесным.
Час бедствия для Яакова[50] и нужна нам поддержка.
Напротив шести свечей, на южной стороне, лежат поминальные свечи. Их количество огромно. Шесть миллионов евреев, погибших от рук гоим, сделали треть Израиля мертвыми, а две трети – сиротами, и нет еврея, у которого нет убитых среди родни. Светят поминальные свечи ровным светом и нет разницы – зажжена ли она по умершему своей смертью или убитому. На небесах конечно отличают свечки, как отличают души. Великой мудростью Своей Превечный избрал нас из всех народов и дал нам Тору и жизнь, но все-таки – зачем создал Он против нас людей, отбирающих наши жизни за то, что храним мы Тору Его?
