— Обезьянку с собой берёте, господин пират, на счастье? — спросил Бродяга, насмешливо глядя на игрушку.
В ответ раздался истошный визг.
— Не смейте называть меня обезьянкой! — тараторила Обезьянка. — Я такая только снаружи. А внутри я Маленький Мальчик!
— Мальчик?! — воскликнул Бродяга. — Тогда почему же ты не в школе?
— Школа? — забеспокоилась Обезьянка. — Вы имеете в виду то место, где толкуют о том, что дважды два то ли пять, то ли двадцать пять? И обо всякой другой чепухе?
— Именно, — серьёзно кивнул Бродяга. — И поторопись, пожалуйста. Не то хватятся, что тебя нет, и строго накажут.
Он порылся в лохмотьях, достал две шоколадки и протянул одну Обезьянке.
Но она отвернулась. Школа? Такое ей и в голову не приходило! Не-ет, лучше уж оставаться старой, изъеденной молью игрушкой. Она вдруг почувствовала прилив необыкновенной любви к своей потёртой шкурке, к стеклянным глазкам и верёвочному хвосту.
— Возьми тогда ты, Карамбо! — усмехнулся Бродяга. — Пираты, я слышал, большие сластёны.
Он протянул Мальчишке одну шоколадку, сунув другую себе в рот.
Мальчишка облизнулся.
— Ладно, — буркнул он. — Пора мне!
Он приветливо помахал остальным, собираясь отправиться домой.
— И мне пора, — сказал Бродяга.
На этот раз он добыл из лохмотьев ломоть хлеба с маслом, откусил добрую половину и зашагал через мостик.
Мальчишка задумчиво глядел ему вслед. Вдруг он вскинул вверх руку.
— Эй! — закричал Мальчишка.
Бродяга остановился.
— Как вас зовут? Вы нам так и не сказали! И вообще, кто вы?
— Да-да! Га-га! — подхватили остальные.
— Кто вы? — спрашивала Пастушка, и гуси вторили ей.
— Кто же вы? — добивался Свинопас, и наперебой хрюкали свиньи.
— Ну кто же вы? — выкрикивал Осёл.
И даже Жаба высунула голову из-под камня, тараща глаза.
— Я? — простодушно улыбнулся Бродяга. — Если вам и впрямь это интересно… — Он серьёзно оглядел всех, тряхнул своими лохмотьями и громко сообщил: — Я — Ангел.
И, помахав им на прощание, двинулся дальше.
— Ха-ха-ха! Га-га-га! Хрю-хрю-хрю! — неслось ему вслед.
А Мальчишка, тот прямо согнулся от смеха.
— А-ха-ха! О-хо-хо! — гоготал он во всё горло. — Этот старый оборванец — Ангел!
Но вдруг его смех резко оборвался. Мальчик выпучил глаза, потом крепко зажмурился, снова вытаращился и опять зажмурился.
Бродяга радостно скакал по дороге, взмахивал руками и подпрыгивал всё выше и выше. Он даже и не подпрыгивал уже, а взмывал в воздух, легко отрываясь от земли.
— Такого не бывает! — ахнул Мальчишка, то задирая голову вверх, то опуская её вслед за немыслимыми прыжками Бродяги.
А тот одним махом перелетел через луг, не примяв ни одной маргаритки, перемахнул на лету заросли кустов, поднялся над верхушками деревьев и устремился прямиком в небо. Омываемый солнечным светом, Бродяга распростёр руки и ещё быстрей стал ввинчиваться в небесный простор. Развевавшиеся на ветру лохмотья обернулись сильными крыльями, будто враз выросшими у него за спиной. Сильными взмахами серебристых, как у чайки, крыльев он носился всё дальше и дальше, пока не превратился в едва видимую точку. Ещё через мгновение он и вовсе пропал из виду. Всё свершить так быстро, что оставшиеся на лугу и опомниться не успели.
— О боже! — выдохнула Пастушка.
Она была в смятении. Бедняжка уже смирилась, что всю оставшеюся жизнь ей придётся пасти гусей. И вдруг — на тебе! — у обыкновенного Бродяги выросли крылья! Если он и вправду Ангел, то его же тогда она? Пастушка или всё же?..
Мысли совсем перепутались в её бедной головке. Чему же верить?
В замешательстве она озиралась по сторонам. Взгляд её упёрся в Свинопаса, сидевшего на другом берегу ручья. И тут она невольно улыбнулась.
Свинопас, не отрываясь, глядел в небо. Волосы у бедняги поднялись дыбом, а глаза стали размером с блюдце.
— Эй! — окликнула его Пастушка. — Вы всё ещё намерены сражаться с драконом?
Свинопас вздрогнул от неожиданности. Но, увидев милую улыбку Пастушки, он просиял, вскочил на ноги и единым махом перелетел через ручей.
— У тебя будет золотая корона, как у настоящей принцессы! — воскликнул он. — Я сам сделаю её для тебя!
— Но золото такое тяжёлое, — застенчиво потупилась Пастушка, спрятав зардевшееся лицо в ветку папоротника.
— Только не моё! — загадочно улыбнулся Свинопас.
Он набрал целую пригоршню жёлтых лютиков, сплёл из них венок и надел его на голову девушки.
И в этот момент исчезли, улетучились воображаемые принц и принцесса. На лугу сидели счастливые Свинопас и Пастушка и неотрывно глядели друг на друга, позабыв обо всём на свете.
А гуси, переваливаясь с боку на бок, протопали к ручью и насмешливо загоготали:
— Бедные свинки! Не видать вам больше корыта с помоями! Щипайте травку!
— Вот уж посмеёмся, когда вам пообрежут крылья! — не оставались в долгу свиньи.
Они ещё дразнили друг друга, но уже понимали, что Бродяга высмеял их похлеще.
Тут поднял голову старый Гусь.
— Гусем быть не так уж и плохо! — весело гоготнул он. — В конце концов, мы и выглядим как настоящие гуси.
— Верно заметили! — хрюкнула немолодая Свинья. — Быть похожим на самого себя — что может быть лучше?
И, словно заново родившись, они принялись радостно хрюкать и гоготать.
— Га-га-глупости! — не умолкали гуси.
— Хрю-хрю-хорошо! — веселились свиньи.
И жаворонки в небе откликались звонкими песнями.
— И-a! И-a! И-а-ха-ха! — прыгал по лугу Осёл.
— Ну, как там ваш пустынный оазис, уважаемый? — насмешливо квакнула Жаба.
— И-а-ха-ха! Каким же я был ослом, не понимая, что оазис здесь, у меня под копытами, на этом прекрасном лугу!
— Выходит, вы уже не арабский скакун? — ядовито заметила Жаба.
— Я бы не торопился отказываться… — задумался Осёл. — Но пока… пока я нравлюсь себе и в ослином обличье.
И он стал с жадностью поедать лютики, будто и впрямь целую неделю скакал по безжизненной и безводной пустыне.
Жаба смотрела на него, удивлённо выпучив глаза.
«Так лягушка я или жаба? — напряжённо размышляла она, как вдруг с ветки сорвался крупный орех, хлопнул её по голове и скатился в воду. — Будь я лягушкой, он прибил бы меня насмерть, — подумала она. — А мне хоть бы что! Нет, всё-таки лучше оставаться жабой!»
Она растянула в довольной улыбке свой и без того широкий рот и крикнула:
— Можешь кидать в меня камнями сколько угодно, противный Мальчишка! Моя толстая кожа покрепче любой брони!
Но маленький Мальчик не слышал её. Он прислонился к парапету моста и, задрав голову, неотрывно глядел в слепящую глубину неба, где всё ещё мелькала светящаяся точка — улетающий от них крылатый Бродяга. Он вовсе не удивился и не испугался, ему просто выло интересно.
Мальчик смотрел и смотрел, пока свет неба не померк и не замерцали первые звёзды. Тогда он отвёл глаза, опустил голову и печально вздохнул.
Нет, он по-прежнему оставался Одноглазым Карамбо. Глупо было бы в этом сомневаться. Но ему стало ясно и другое: он не только прат, но и кое-кто ещё. И этот КОЕ-КТО сейчас отправится домой есть мамины оладьи!
— Идём! — сказал Мальчик игрушечной Обезьянке.
Он сунул её под мышку, и оба неразлучных друга отправились домой.
Длинный день остался позади, присоединившись к бесконечной череде других, наполненных радостью и приключениями. Приближаясь к дому, Мальчик уже мысленно ощущал его тепло и уют, наполненную чудесными запахами кухню, слышал аппетитное шипение мадий на сковородке. Он представлял мамино лицо, разрумянившееся, слегка усталое, но, как солнышко, всегда излучающее свет и доброту.
С порога он кинулся к ней, прижался к мягкому клетчатому фартуку и быстро схватил ещё горячий оладышек.
— Ну, что ты делал? — ласково спросила мама.
— Ничего, — счастливо прошептал он.
Он знал, да и она тоже понимала, что «ничего» совсем не пустое саовечко. Оно только кажется таким. На самом деле оно может означать всё что угодно, всё-всё на свете…
Вот и кончилась история.
Мэри Поппинс умолкла.
Дети лежали рядом с ней тихо и неподвижно. Мэри Поппинс шё некоторое время задумчиво вглядывалась в далёкий горизонт. Наконец она перевела взгляд на затуманенные лица детей, искоса посмотрела на паркового сторожа, клевавшего носом в полудреме.
— Гм! — сердито фыркнула она. — Я стараюсь, рассказываю, а вы спите себе преспокойненько!
— Я не сплю! — запротестовала Джейн. — Просто думаю об этой истории.
— А я не пропустил ни одного словечка! — сказал Майкл, подавляя зевоту.
Парковый сторож раскачивался из стороны в сторону, будто загипнотизированный.
— Полярный исследователь в глубине души, — сонно бормотал он. — Бреду сквозь полярную ночь к Северному полюсу.
