— У таких деликатных дам, — говорил он, — иногда бывают странности. Им часто нравятся мужчины, которые гораздо ниже их по общественному положению и по внешности. Так было и в данном случае, это надо иметь в виду.
И Теннес Олай продолжал всюду ходить тихо и без претензий, и его приятели на пристани не стали меньше уважать его после этого.
— Этот пройдоха Теннес Олай, — говорили они, — показал себя в данном случае совсем с новой стороны. От него можно ожидать, что он когда-нибудь откроет торговлю, начнёт вести большие дела, и его будут звать Янсеном, потому что он мастер на все руки. И он уже теперь смахивает на купца, так он пополнел в теле.
К концу зимы бомба разорвалась. Ах, все остальные события ничто в сравнении с этой страшной катастрофой.
Консул обанкротился.
В банке происходило заседание.
С некоторого времени стали замечать, — и это вызвало всеобщее удивление, — что на векселях консула красовались какие-то неизвестные подписи. И вот, наконец, купец Берг предложил не дать отсрочки по одному из подобных векселей. Он потребовал, чтобы бланконадписатель был заменён кем-нибудь другим, более солидным. Это было, конечно, очень грубо по отношению к такому человеку, как консул: раз он нашёл данное имя солидным, значит, так оно и есть. Словом, предложение Берга было отклонено.
Во время этой маленькой передряги на заседании консул чувствовал себя почти уничтоженным. Но он овладел собой и принял вид холодного равнодушия. У него оставалась ещё одна надежда, последняя: он ждал телеграммы от капитана Воллертсена насчёт фруктов; маленькая телеграмма должна была принести ему счастливое известие о продаже его груза в Нью-Йорке.
— Господин Берг хочет другого, лучшего имени, — сказал консул. — По-моему, всякое имя — не более как пустая формальность. К следующему заседанию я буду иметь честь выкупить этот вексель.
Да, он вполне заслуженно, конечно, срезал этого Берга. Но наступило следующее заседание, и консул по векселю не уплатил. Увы, — он вообще больше не платил по векселям.
В телеграмме Воллертсена было мало радостного, — напротив, её точно сумасшедший писал. Воллертсен покинул своё судно, так его встревожили загадочные письма из дому, и теперь он находится на пути домой.
Теперь положение консула было безвыходное.
Он поднялся со стула и сдул пыль с сюртука. К своему сожалению, он должен сообщить почтенной дирекции банка, что большие убытки, несчастия с кораблями и плохие времена привели его к невозможности удержаться на месте; об этом узнали его кредиторы. По этому случаю он слагает свой почётный пост в банке.
Заседание было сейчас же прервано.
Известие разнеслось по всему городу. Все взволновалось. Женщины плакали; в маленьком местечке точно разорвалась бомба. Консул обанкротился, — кто же в таком случае твёрдо стоит на ногах? Он был выше всех, он был осью жизни всего города. Пожалуй, иногда он бывал горд и своенравен, но только один Бог мог бы противостоять ему. И вот, наконец, Бог восстал против него и уготовил ему окончательное падение. И скоро стало ясно, что очень многих увлечёт он с собой в своём падении.
Разгром был страшный. Умолк даже единственный в городе звук стучащих молотков на верфи. Купец Берг поспешил устроить новую небольшую верфь на акционерных началах, но молоты уже не танцевали так ретиво, — нет, это уже не был прежний звук.
Всё было парализовано. Консул, его дом и его дела были жизнью, цветом и красой всего городка, и было тяжело видеть, как теперь этот же консул останавливается на улице, вынимает свой кошелёк банкрота и даёт нищему мелочь, серебряную монету. Здесь чувствовалась подлинная драма и ирония над самим собой.
Но раз всё нарушилось, то ведь несчастье могло случиться и с юной Эльзой? Ведь она не более других застрахована от банкротства. Раз все дела оказываются столь неверными, то отчего бы ей не выйти за Йенсена, что у Берга, хотя Йенсен и гораздо ниже её по общественному положению? Было очень тяжело смотреть, как неохотно и без всякой радости, но гордым шагом, шла она к алтарю.
Коротко говоря, в городе не осталось ничего кроме церкви, что не подверглось бы сильному потрясению. И жена капитана Андерсена по-прежнему подметала улицу шлейфом своего старомодного платья: у неё ещё было достаточно средств, чтобы позволить себе это.
И Теннес Олай всё полнел понемножку, но сохранял свою прежнюю скромную манеру в обращении и так и не открыл никакой торговли.
Теперь главным матадором стал купец Берг. Он был избран директором банка, стал главным оратором. Но купец Берг — это всё же не то, что консул. Он был простого происхождения и притом без образования. Прямо мучительно было слышать и видеть его выступления по различным делам города, — до того он был неумел. Так, например, он величал себя директором, а сам не мог произнести гладкой, приличной речи, хотя бы дело шло о его собственной жизни. Он упражнялся в этом, работал как лошадь над искусством делать поклоны, здороваться и выражаться как следует. Но каковы ни были его речь и манеры, это всё же было не то, что речь и манеры консула.
Что говорил консул, встречая гостя?
— Очень рад вас видеть, — говорил консул.
Когда же купец Берг принимал кого-либо, то он шаркал ногой как лошадь и с преувеличенной любезностью говорил:
— Добрый день, я радуюсь вашему присутствию здесь.
А когда у его жены происходила стирка, то он говорил, что у него в доме «чистят платья».
Жена Берга тоже не подходила к их новому общественному положению. Нахальства у неё было достаточно; так, например, она стала получать письма с надписью: «её высокоблагородию госпоже Берг». При чём «высокоблагородие» для такой дамы в городке? Почтмейстер долгое время делал вид, что не знает об этом, но с течением времени в городке со всем этим примирились.
Бесспорно, купец Берг был человек богатый. С годами он приобретал всё большие средства и делал всё большие дела; наконец и он занял пост консула, а вместе с этим его жена заняла положение самой благородной дамы городка. И когда подрастала новая молодёжь, городок процветал уже под новым скипетром.
А старый консул стал агентом по торговле макрелью и по страхованию жизни. И это у себя, в том самом городе, где он когда-то был владетельным князем! Но когда он смирился сердцем и замкнулся в себе, Бог послал ему большую милость, дав его дочери Корелии богатого жениха. И Корелия стала самым драгоценным сокровищем своего мужа.
