– Мы со станишниками прошлый раз дивились, как вы лихо чучела рубили… У нас в полку многие потом пробовали, чтобы, значит, как вы. Да только больше восьми чучел никто не осилил, – и смущенно добавил: – Я ведь как узнал, что ищут охотников с вами в разведку, сам пошел к начальству и прямо сказал, – моя сотня самая лучшая в дивизии, об этом все знают, значит, мне и ехать…
Борис, не ожидавший такой откровенности от казачьего офицера, удивленно посмотрел на него. Хорунжий своим простодушием начинал ему нравиться.
«Интересные люди, – подумал Борис. – Немцы специальный приказ издали, – „казаков в плен не брать, расстреливать на месте“, а казаки как узнали об этом, только посмеялись, – „ох, и боится нас немчура!“»
Возникла молчаливая пауза, которую прервал Усов, указав на скачущий бешеным галопом посланный в деревню дозор. Борис вскочил на коня и с напряженным вниманием стал ожидать результатов разведки, а хорунжий, понявший, что столь стремительное возвращение дозорных казаков сулит лишь скорую встречу с врагом, дал команду приготовиться к бою.
– Ваше благородие! В селе никого нет, но за селом на подходе уланы. Я думаю сабель двести, не более, – доложил чубатый светловолосый унтер-офицер, который был старшим.
– Они вас заметили?
– Никак нет, ваше благородие! Мы только их увидели и, как мышки, шасть меж домов, и к вам! А немчура не спеша едет, как на параде!
– Двести сабель? Всего-то? По два германца на станишника… – пробасил Усов, весело поглядывая на Бориса.
Нелюбов бросил взгляд на Усова и, оглядев готовую к маршу сотню, неожиданно понял, что думает о том же, что и казаки.
Если ударить неожиданно, то, застав улан врасплох, можно всех уничтожить. Приказ был в бой не вступать, но языка по-тихому взять не получится, а с такими орлами мы из них быстро сделаем баварские сосиски для пива, решил поручик и, понимая, что рискует, что это может быть только авангард, однако, надеясь на стремительность и скоротечность боя, дал команду развернуться для атаки.
* * *
Внезапная атака кавалерии во все времена часто решала исход сражения. Атакуемый противник за несколько минут, необходимых для сближения, не успевал ни организовать грамотную оборону, ни предпринять эффективные контратакующие действия. Бой распадался на локальные сражения, в которых основную роль играла боевая выучка и мужество бойцов, а казакам в сабельных атаках равных не было.
Поручик Нелюбов за развитием боя следил лишь до околицы деревни и с неудовольствием отметил, что уланы к началу атаки не успели спешиться и, сверкнув саблями, двинулись навстречу противнику.
Но казаки, ощетинившись пиками, были уже рядом.
Преодолевая последние метры, Борис позабыл обо всем на свете. Однополчане, друзья-гвардейцы, Варя – все это куда-то исчезло, остались только враги, которые хотели убить его и которых должен убить он.
Сделав несколько круговых движений высоко поднятой шашкой, разогревая кисть руки, Нелюбов заметил небольшой коридор между немецкими всадниками и, застрелив ближних к нему улан из револьвера, ринулся прямо в этот просвет.
Стремительный натиск и ярость донцов оказались настолько сильны, что германская кавалерия, не выдержав и минуты ожесточенной рубки, начала отступать. Уланы в панике стали разворачивать коней в надежде спастись бегством, но это было фатальной ошибкой. Поймавшие кураж казаки рубили немцев, не обращая внимания на то, вооружен противник или, бросив оружие, пытается спастись, закрывая голову голыми руками. Через несколько минут все было кончено; тут Борис заметил, что невдалеке его казаки плотным кольцом окружили немецкого офицера, который яростно отбивался, что-то крича по-немецки.
«Живым хотят взять! Молодцы!» – подумал Нелюбов, разворачивая Сашку. Казаки же, стараясь не приближаться к немцу на расстояние сабельного удара, пиками, с хохотом пытались сбить шлем с головы немецкого офицера, который настолько устал, что чуть не плача от злости, слабо отмахивался палашом.
Едва завидя поручика, казаки прекратили игру, а один из них, перехватив пику тупым концом, опрокинул совершенно уставшего немца на землю.
К Борису подъехал Усов и, не глядя на поручика, доложил:
– В сотне восемь убитыми, семеро ранены легко, а один тяжелый. Вот-вот помрет, – помолчав, он добавил: – Степка, сосед мой. Мы с ним пацанами дрались шибко, а потом одним призывом пошли…
Проследив направление взгляда хорунжего, шагах в двадцати Борис заметил лежащего на траве казака, все лицо которого было залито кровью, а из распоротого живота прямо на траву вывалились внутренности. Подъехав поближе, Нелюбов увидел, что кроме ранения в живот и лицо у казака из правого плеча торчал обрубок пики и темная кровь слабыми фонтанами стекала на шинель, которую под умирающего заботливо подложили его товарищи.
«Странно, что он еще жив», – подумал поручик и повернулся к Усову.
– Выступаем немедля! Раненых и пленных в сопровождении отправьте в тыл… А горевать, хорунжий, после войны будем! – довольно резко добавил Борис, заметив слезу, мелькнувшую в глазах огромного казачьего офицера. Но когда тот отъехал, Нелюбов со злостью на себя, сожалея о сказанном, посмотрел ему вслед: зря ведь обидел хорошего человека!
* * *
Сотня Нелюбова продолжала двигаться установленным маршрутом, когда поручик и казаки услышали справа отдаленный грохот канонады. Через несколько минут артиллерийская стрельба послышалась слева, причем шум ее быстро нарастал до тех пор, пока не слился в один сплошной гул.
Молчал поручик, молчали и казаки, и только изредка тревожно поглядывали по сторонам.
А в это время Гинденбург, умело маневрируя частями 8-ой армии, отсекал фланговые корпуса генерала Самсонова от основных сил.
III
Восемь часов назад Паулю фон Гинденбургу принесли перехваченную радиограмму генерала Самсонова. Германский Генштаб еще до войны получил таблицы с кодами армейских шифров русских, и теперь немецкие шифровальщики свободно читали секретные переговоры и планы противника.
Подсчитав по карте расстояние между русскими армиями, Гинденбург довольно хмыкнул и передал радиоперехват своему начальнику штаба Эриху Людендорфу. Армии Ренненкампфа и Самсонова разделяли больше ста верст, к тому же корпуса Самсонова оказались в невыгодном положении, застрявши в болотах, где их окружала густая сеть железных дорог.
– Русский медведь сам залез в капкан, осталось только пустить собак, а стрелкам стать на номера, – потирая руки, заключил старый охотник Гинденбург.
Начальник штаба 8-й германской армии генерал-майор Эрих Людендорф был прямой противоположностью своего непосредственного начальника Пауля фон Гинденбурга. Излишне агрессивен, чересчур прямолинеен и недостаточно гибок, он, однако, имел черты характера, которые резко выделяли его из всего германского генералитета; талантливый стратег и организатор, генерал Людендорф обладал неуемным темпераментом и исключительным бесстрашием. До 48 лет он не располагал возможностью отличиться и прозябал на второстепенных должностях, из года в год с тоской наблюдая, как его обходят более сговорчивые и услужливые коллеги. И не случись этой войны, возможно, судьба талантливого военачальника сложилась бы совершенно иначе, но война всегда предоставляет шанс тем, кто для нее создан; когда во время одной из инспекторских проверок убили командира бригады назначенной для штурма крепости, Людендорф, не задумываясь, принял на себя командование и повел эту бригаду в бой. А через два дня, опережая на автомобиле свои застрявшие при прорыве войска, с шофером и личным адъютантом под швальным артиллерийским огнем проехал через весь город к главной цитадели и, появившись у ее стен, вызвал панику среди защитников, которые, так и не оправившись от шока, побросали оружие и тут же сдались в плен.
За этот подвиг император Вильгельм II в начале августа лично вручил Людендорфу орден Poul le Merite («За достоинство»), а германский Генштаб, учитывая особенности характера строптивого генерала, рекомендовал назначить его начальником штаба 8-й армии.
Забегая вперед, можно сказать, что немецкие генштабисты не ошиблись. Обладая столь разными темпераментами, и Гинденбург, и Людендорф достигли полного единения во взглядах на ведение войны, – оба были ревностными сторонниками стратегии уничтожения противника путем неожиданных операций против флангов и тыловых частей. И когда Людендорф предложил нанести фланговые удары по 2-й армии, от Зенсбурга с севера и от Гильденбурга с юга, генерал Гинденбург, не колеблясь, согласился, так как сразу понял, что в случае успеха операции центральным армейским корпусам Самсонова, а именно – XV и XIII, грозит неминуемое окружение.
Тем временем 2-я армия Самсонова, барахтаясь в гуще лесов и болот, упорно двигалась навстречу своей гибели. Тылы безнадежно отстали. Из-за отсутствия достаточного количества телеграфных проводов связь между корпусами и дивизиями была нарушена. Нащупав противника, многие командиры частей и соединений стремились выполнить последний полученный из штаба армии приказ – «Вперед!», зачастую в силу сложившихся обстоятельств совершенно не заботясь об обнаженных флангах.
