— Не шути так, — тихо проговорила Янтарь, но он ощутил по голосу, что она отлично понимала — он не шутил.
Он неожиданно попросил ее:
— Сделай мне одно благодеяние.
— Какое?
— Убей меня прежде, чем они до меня доберутся.
Она тихо ахнула:
— Я… Нет. Я… не смогу…
— Очень даже сможешь, если будешь наверняка знать, что меня идут рубить на кусочки. Я тебе прямо сейчас подскажу лучший способ покончить со мной… Подожги меня. И не в одном месте, а сразу повсюду, чтобы не могли погасить и спасти меня. Если ты загодя начнешь собирать сухой плавник… каждый день понемножку… и складывать у меня в трюме…
— Не смей даже говорить о таком… — еле слышно произнесла Янтарь. И мотнула головой: — Пойду мидии жарить.
Он слышал, как она возилась подле костра. Потом зашипели мокрые водоросли, угодившие в жар раскаленных углей. Она, между прочим, пекла мидии живьем. Он хотел было сказать ей об этом, но потом решил, что это только расстроит ее, но вряд ли убедит выполнить его просьбу. Он стал ждать, чтобы она возвратилась к нему. Вот она подошла и села на песок, прислонившись спиной к его корпусу. Какие тонкие и легкие были у нее волосы… Ветерок трепал их по доскам обшивки, и они цеплялись за древесные волокна.
— Ты, между прочим, сама себе противоречишь, — заметил он погодя. — Говоришь, что встанешь насмерть и будешь за меня драться, хотя сама заранее знаешь, что проиграешь. И тут же отказываешь в самой простой милости…
— Хорошенькая милость — гибель в огне!
— Ага. Когда тебя потихоньку рубят на мелкие части, это, конечно, приятнее, — хмыкнул он ядовито.
— Как ты быстро переходишь от детских истерик к холодному умствованию, — поразилась она. — Ты мальчик или мужчина? Кем ты сам себя чувствуешь?
— Обоими, как мне кажется. Но ты не увиливай от того, о чем у нас разговор был… Пообещай мне! Пожалуйста!
— Не проси! — взмолилась она.
Он только вздохнул. Все-таки она сделает это. Он понял по голосу: если не останется ни малейшего шанса выручить его — она поможет ему умереть. Странный трепет пробежал по его телу… Он все же добился своего — хоть и грустной была эта победа.
— И еще масло, — сказал он. — Надо заготовить масло. Много кувшинов. Когда они явятся, может случиться так, что времени у тебя будет немного. А с маслом дерево разгорится быстро и жарко…
Последовало долгое молчание. Когда же Янтарь заговорила снова, ее голос был совсем другим, нежели раньше.
— Скорее всего, они попытаются увезти тебя тайно. Скажи мне, каким образом они будут спускать тебя на воду?
— Да, наверное, примерно так же, как и сюда затаскивали. Дождутся высокого прилива… Самого высокого за месяц, и притом ночью. Пригонят ослов, притащат катки, будет много народа и маленьких лодок. Работа немаленькая, но умелые мужики, пожалуй, справятся быстро.
Янтарь задумалась:
— Пожалуй, мне стоит перетащить внутрь тебя мои вещи. Я буду спать там и сторожить… Ох, Совершенный! — вдруг вырвалось у нее. — Ну неужели никто, совсем никто не захочет высказаться за тебя на Совете Торговцев?…
— Только ты.
— Я попытаюсь… Боюсь только, ничего из этого не получится. Я здесь, в Удачном, чужая. А они привыкли слушать только своих.
— Ты, помнится, говорила, что тебя в городе уважают…
— Да, уважают. Как ремесленника и делового купца. Но я не из старинной семьи, и им вряд ли понравится, если я начну совать нос в их дела. В один прекрасный день у меня попросту не станет заказчиков. Или еще что похуже… Ты знаешь, город все больше делится на два лагеря: одни за «новых купчиков», другие — за старинных торговцев. Ходят слухи, будто Совет отправил к сатрапу делегацию и те повезли с собой первоначальную хартию, чтобы потребовать исполнения клятв сатрапа Эсклеписа. Говорят, они намерены требовать, чтобы он отозвал из города всех новоприбывших и отменил их земельные пожалования. Сатрап Касго должен вернуться к старинным установлениям и никому больше не давать земельных наделов без одобрения Совета Торговцев…
— Весьма подробные слухи, — усмехнулся Совершенный.
— Я, знаешь ли, привыкла держать ухо востро. Любовь к слухам и сплетням мне не однажды жизнь спасала.
Они опять надолго умолкли.
— Вот бы знать, когда Альтия возвратится, — с тоскливой задумчивостью проговорила Янтарь. — Я попросила бы ее выступить на Совете…
Совершенный между тем колебался, стоило ли называть имя Брэшена Трелла. Да, Брэшен был его другом. Брэшен с радостью вступился бы за него. Брэшен происходил из старинного торгового рода… Но, подумав об этом, Совершенный тотчас вспомнил: Брэшен был лишен наследства. Он был в семье Треллов такой же паршивой овцой, как и сам Совершенный — в семействе Ладлаков. Мало будет хорошего, если Брэшен возьмется защищать его на Совете… даже если предположить, что его станут там слушать. Два изгоя, поддерживающие друг дружку!..
Он коснулся пальцами шрама на своей груди, ненадолго прикрыв ладонью грубо выжженное клеймо — звезду о семи лучах. Кончики пальцев задумчиво обежали ее контур… Совершенный вздохнул.
— Мидии спеклись, — сказал он. — Я слышу запах.
— Хочешь попробовать?
Он ответил:
— А почему бы и нет?!
В самом деле — почему бы и не попробовать нечто новенькое, пока у него еще не отняли эту способность. Может быть и так, что времени на новые ощущения и впечатления у него осталось очень немного. А потом не будет уже ничего.
ГЛАВА 2
НОГА ПИРАТСКОГО КАПИТАНА
— В монастыре у меня бы наставник, Бирандол. Так вот, он говорил, что лучший способ отбросить ненужные страхи и набраться решимости — это прикинуть, чем в наихудшем случае может кончиться затеянное дело. — Уинтроу немного помолчал и добавил: — Бирандол говорил, если подумать о самом худшем результате и всячески к нему приготовиться, это добавляет решительности, когда настает время действовать и уже некуда отступать…
Проказница оглянулась на него через плечо. Большую часть утра мальчик простоял, облокотясь на фальшборт[2] и разглядывая мелкую волну, гулявшую по проливу. Ветер развевал его черные волосы, вытеребив их из косички. Тряпки, в которые превратилось коричневое послушническое одеяние, казались не ризами священнослужителя, а лохмотьями нищего. Носовое изваяние вполне ощущало его душевный настрой, однако предпочитало разделить с ним его нынешнюю склонность к молчанию. Да и, правду сказать, очень мало между ними оставалось невысказанного, такого, чего они и так друг о друге не знали. Ведь даже теперь Уинтроу заговорил не для того, чтобы с нею поделиться или попросить совета, — скорее сам с собою, просто ради приведения в порядок собственных мыслей. Отлично это понимая, Проказница все же решила чуть-чуть подтолкнуть его:
— А что сегодня для нас самое скверное?…
Уинтроу тяжело вздохнул.
— Пират страдает от лихорадки, которая то скручивает его, то отпускает. Причем борьба эта неравная: с каждым разом ему делается все хуже. Кеннит слабеет. Причина ясна: зараза, распространяющаяся из обрубка ноги. Любой укус животного опасен для человека, но морской змей обладает еще и ядом, причем яд этот — особого рода… Воспаленную часть ноги необходимо отрезать, и чем быстрее, тем лучше. Я нахожу, что он слишком слаб для такой операции, но беда в том, что сил ему уже не набраться. Поэтому мне следует действовать быстро. Я, впрочем, знаю: вероятность того, что он вообще перенесет ампутацию, очень невелика. А если он умрет, то вместе с ним погибнем и мы с моим отцом. Такую уж сделку я с ним заключил… — Он умолк ненадолго, потом продолжал: — На самом деле моя смерть — это не худшее. Самое скверное — это то, что ты останешься одна… Рабыня в руках у этих разбойников… — Уинтроу по-прежнему не смотрел на нее, его взгляд блуждал по неспокойным водам пролива. — Теперь ты понимаешь, зачем я к тебе пришел, — сказал он. — В данном случае у тебя больше прав высказывать свое мнение, чем у меня. Я, похоже, не обо всем как следует поразмыслил, когда договаривался с Кеннитом… Я поставил на кон собственную жизнь и жизнь отца. Между тем, поступив так, я, хотя и неумышленно, и твою судьбу сюда впутал. Я не имел права ею распоряжаться. Тем более что тебе, как я понимаю, в случае чего терять придется побольше, чем мне…
Проказница рассеянно кивнула, но заговорила не в лад его мыслям:
— Он совсем не такой, каким я себе представляла пирата… Я о капитане Кенните, — пояснила она. И добавила: — Вот ты говоришь, рабыня. Но он, по-моему, совсем не считает меня своей пленницей.
— И я себе представлял пиратов совсем не такими, как Кеннит, — отозвался Уинтроу. — Да, он обаятелен и умен… но при всем том он — пират. И нам с тобой следует помнить об этом. И к тому же совсем не он будет тобою командовать… если я потерплю неудачу. Потому что тогда он умрет, и о том, кому ты достанешься, остается только гадать. Возможно, это будет Соркор, его нынешний старпом. Или Этта, его женщина. Или Са'Адар попытается заполучить тебя для своих освобожденных рабов… — Уинтроу тряхнул головой. — Нет, — сказал он, — мне-то в любом случае в выигрыше не бывать. Если операция пройдет удачно, Кеннит заберет тебя у меня. Он и так уже делает все, чтобы обаять тебя своими речами и лестью, а его команда трудится на твоих палубах. В том, что касается тебя, моего мнения нынче спрашивают в последнюю очередь… Будет Кеннит жить или умрет — очень скоро я буду не властен тебя защитить…
