В «Розе мира» Даниил Андреев, следуя семейной традиции, пугает и трогает. Пугает объёмностью своего литературного гомункулуса (нам, следуя за Толстым, не страшно). Трогает (как трогают сказки) антихристом. «Не странно ли, что Роза Мира, долгое время господствуя над человечеством, всё-таки не сможет предотвратить пришествия князя тьмы?» (Книга XII. Возможности. Глава 4. Князь Тьмы.) Странно. «Размножающимся полуигвам потребуется пространство. Чтобы его освободить, властелин мира прежде всего обратит свой губительный взор на мир животных. Не знаю, какие мотивы выдвинет он в оправдание полного истребления животных видов, в том числе и таких, которые давно уже будут подняты усилиями Розы Мира до разумного и творческого бытия. Весьма возможно, что вообще никаких мотивов не потребуется, ибо никто не посмеет спрашивать у него отчёта. Во всяком случае, животный мир будет истреблён, а бывшие заповедники и звериные зоны начнут подготавливаться к приёму и прокормлению миллиардов полуигв. В тех же самых целях начнёт приводиться в исполнение и проект приспособления к возможностям органической жизни поверхности соседних планет.»
«Раздался крик, шатнулся ГавриилИ левое колено преклонил;Но вдруг восстал, исполнен новым жаром,И сатану нечаянным ударомХватил в висок. Бес ахнул, побледнел…»
Пушкин.
Страшно интересно.
Солнце больше не вращается вокруг Земли, вера не вращается вокруг знания, нам остаётся только любить друг друга. Ну, или хотя бы понимать, насколько микроскопичны обитатели человейника. У микробов и вирусов ведь тоже есть свой микробог…
Сергей Хоружий, к месту и не к месту цитирующий классиков, пишет: «Перед сознанием встает „фундаментальный вопрос метафизики: Почему есть нечто, а не скорее ничто?“ (Хайдеггер) – и на этот вопрос, согласно Хайдеггеру, никаким из методов философии невозможно получить законченного ответа.»
Законченный ответ звучит так: есть и то (нечто), и другое (ничто), но поскольку другое ничтойствует, ответ получить невозможно.
Ты ничтожество, но любят тебя не за это.
Когда исчезнут пчёлы…
Михаил Гершензон на вопрос юного Леонида Максимовича Леонова о смысле сотворённого Богом мироздания ответил просто и безо всякого лукавства: «Ошибочка вышла».
Фраза запала юноше в душу.
Точнее так: Работая над «Уходом Хама» (1922), начинающий писатель однажды спросил М. О. Гершензона: «Как мог Бог вначале сотворить любимое племя, а потом проклясть его?». Ответ философа: «Ошибочка вышла».
Все герои «Пирамиды», последнего романа, изданного при жизни 95-летнего автора, недовольны Богом. Доказательство вины Бога – центральная философская задача романа.
Но помимо преступления уже совершённого Богу приписывается злодеяние будущее – уничтожение человечества как ненужного свидетеля. «Пирамида» – это суд над Творцом.
Согласно церковному преданию, «зло и лжерелигии достигнут своего апогея во время владычества антихриста, мирового владыки, который, обещая принести мир на смятенную землю и имитируя пришествие Христа, будет управлять всем миром из возобновленного храма в Иерусалиме». Совершенно откровенно и недвусмысленно Леонов призывает «другого». Как замечает Н. Корниенко, рядом с о. Матвеем из «Пирамиды» антихрист в романе «Псалом» Ф. Горенштейна кажется просто приготовишкой. А. Варламов: «Пирамида» стала книгой «не только об историческом, но и о метаисторическом поражении христианства, о всеобщем поражении и на земле, и на Небе». А. Я. Гребенщиков на Леоновском семинаре в Пушкинском Доме 18 декабря 1997 г. обратил внимание на схожесть фабул «Пирамиды» и рассказа И. Бабеля «Исусов грех» (1922). Действительно, притчу Бабеля можно назвать «Пирамидой» в миниатюре. «Грешный бог» в бабелевском рассказе осуждается человеком за свое несовершенство – но это ведь и смысловое ядро «Пирамиды».
Понятия освящения, обожения отсутствуют в ментальности романа, христианская святость видится как ступень приобщения к тайне, как масонское посвящение в очередной «градус» («посвящение неофита во все звания святости» – 1, 605).
Философский пафос книги направлен на опровержение главной христианской истины: «Бог есть любовь». Бог не отзывается на мольбы и просьбы людские. В мире «Пирамиды» человек принципиально не имеет возможности общаться с Богом.
Многих очаровывает образ Дуни: «Молитвенница пред Богом за грехи человеческие, эта девочка несет в себе свет… Руси Святой» (М. Лобанов), «единственная носительница чистой веры» (А. Дырдин); «носительница православной традиции тихования», в совершенстве владеющая «умным деланием» (А. Казин) и т. п. Лишь В. Федоров устоял, вынеся суровый приговор: «дитя ада».
Что можно сказать о девушке, которая слышит голоса, которая «подружилась» с неким существом, совершает с ним странные прогулки по ночам, которая заявляет: «Мне многое наперед известно» (1, 79)? С православной точки зрения все это – классические признаки одержимости духами тьмы, впадения в прелесть. Но уж никак не свидетельство молитвенного подвижничества.
Исполняя роль медиума, Дуня мечтает с помощью «чуда» осчастливить человечество. Она произносит внешне умилительную фразу, скрывающую страшный, богохульный смысл: «…кабы он малость смягчил свой гнев при виде юных праотцев, дрожавших от холода и страха, то обошлось бы и без Голгофы…» (1, 635). По сути это совет Богу, «как надо» и «как не надо». Вина перекладывается на Всевышнего. Генезис образа Дуни ищут в предшествующих романах Леонова, но почему-то стесняются говорить о главном и ближайшем прототипе – Ванге. Образ женщины, которой известно будущее, причастность ее к мирам иным всецело овладели сознанием Леонова в период создания романа в 1970—1990-е гг. На протяжении почти 25 лет пророчица постоянно поддерживала веру Леонида Максимовича в себя. Леонов впервые ездил к Ванге в 1970 г., и эта встреча, по его признанию, перевернула все его мировоззрение. Леонов верил ее прорицаниям, задавал ей вопросы о своем будущем, о будущем романа. Между Вангой и «Пирамидой» существует мистическая связь: вещунья следила за ходом написания книги, называла ее «романом XXI века», «великим трудом» и обещала автору, что книга принесет ему бессмертие… Леонов верил ей абсолютно. Свидетельствами о полном подчинении писателя воле ведуньи наполнена, например, книга «Леонид Леонов в воспоминаниях, дневниках, интервью». На вопросы, как совмещается это увлечение с христианством, Леонов ответа не давал, из чего спрашивающие делали вывод о том, что «вера у него какая-то не совсем ортодоксальная».
В «пирамидной» эсхатологии вопрос о бессмертии души, о судьбе ее в вечности даже не ставится. Внутренний человек, его душевные движения, мучительная борьба с грехом, покаяние и подготовка к вечной жизни – все оставлено за пределами художественного мира романа. Равно как вне его мира остается цель и смысл бытия человека – спасение души.
Православный Символ веры, излагающий главные догматы христианского вероучения, состоит из 12 членов. Нетрудно убедиться, что буквально все они опровергаются в «Пирамиде». Пафос религиозных идей романа, наполненного эсхатологическими ожиданиями «другого», антихриста, не еретический, а богоборческий.
Писатель оставил нам образец того, каким может стать сознание человека накануне апокалиптических событий.
Конец ознакомительного фрагмента.
