- Ну чего зенки вылупили, мелкота? - Туман протянул нож Тюрьме. Давай!
Тот, не говоря ни слова, взял нож и ударил им в уже мертвое тело.
Шварц отступил к стенке и потряс головой:
- Нет!
- Тогда рядом с ним ляжешь!
Шварц взял нож и наугад ударил куда-то, отвернувшись.
- Обгадился, да? Сынок, - презрительно кинул Туман. Голова у него сладостно кружилась. Он вдруг ощутил себя властелином всего подлунного мира. Он убил человека! Убил легко! И теперь этот мир у его ног!
Кикимора взяла нож. Держала его неуверенно. Судорожно сглотнула. Глаза стали чумные.
- Чего, соска, сдрейфила? - Туман подтолкнул ее к трупу.
Она вздохнула поглубже и двумя руками слабо ударила.
- Хватит. Пошли, - кивнул Туман.
- Ты весь в крови, - сказал Тюрьма. - До первого мусора дойдешь.
Только сейчас Туман увидел, что весь перепачкан в крови азербайджанца.
- А правда...
Его взгляд упал на выброшенный из шкафа белый костюм, лежащий на полу в ворохе одежды.
Костюм ему явно был великоват. Пришлось подтянуть брюки повыше. И пиджак был широкий.
- Ну чего? - спросил Туман.
- Хоть сейчас клоуном! - хрипло хохотнул Тюрьма, не переставая облизывать пересохшие губы. - Все, делаем ноги! - он подхватил "дипломат" с пистолетами.
***
Туман смотрел одним глазом на мушку, пистолет дрожал в руке, и бутылка, поставленная на опрокинутую деревянную полутораметровую катушку из-под кабеля, все не желала попадать в прорезь прицела. Выпучив глаз, будто боясь, что тот сам закроется, он резко дернул спусковой крючок.
Он ждал большей отдачи, но пистолет мягко вдавило в руку, и ствол ушел вверх.
- Бля! - воскликнул Туман, видя, что пуля ушла куда-то в сторону, наотрез отказываясь разбивать злосчастную бутылку.
На песчаный карьер они решили выбраться через пять дней после истории с барыгой. После убийства Туман просидел три дня дома, доедая консервы и сухари, которые притащила мамаша, с трудом вынырнувшая из очередного загула. Все эти дни Туман отчаянно трусил. Он вздрагивал, в желудке становилось пусто, к горлу подкатывала тошнота, когда внизу останавливалась машина. И когда хлопала дверь лифта, он весь сжимался. Он ждал, что за ним придут - или друзья азера, чье оружие они увели, или менты. И при мысли о расплате становилось дурно. Но он забывался, вгоняя в вену героин. "Герыч" был отличный, не разбадяженный зубным порошком и толченым мелом. Это были крылья, на которых Туман взмывал ввысь, чтобы на следующий день вернуться на землю и снова вздрагивать от гула автомобильного мотора.
Несколько дней так и прошли - в чередовании периодов панического страха с полузабытьем от наркоты. Он вовремя сообразил, что погрузился уже достаточно глубоко и пора выбираться на поверхность, как бы это не было в лом.
Похоже, вся компания испытывала схожие ощущения. В подвале с того дня, когда они пошли брать хачика, так никто и не бывал, кроме самого Тумана, спрятавшего "дипломат" с пистолетами в самом отдаленном углу под старым хламом, листами фанеры и кирпичами.
Туман нутром почуял, что пора скликать команду. И отправился к Тюрьме... Через час собрал всех в подвале и сообщил:
- Идем пробовать ствол.
Был извлечен из потайного места "дипломат". Туман засунул один из пистолетов себе за пояс, рассовал по карманам две картонные коробочки с патронами. И все отправились на заброшенный карьер. Это место было печально известным в Московской области, время от времени братва свозила туда трупы с нескольких районов, там же забивались стрелки и происходили разборы по понятиям, и приличный народ туда боялся соваться даже днем. Там можно было стрелять хоть из пистолета, хоть из автомата - звуки не долетят до чужих ушей.
Бутылки они подобрали на месте и установили их на деревянную катушку Туман долго искал на пистолете предохранитель, потом оказалось, что предохранителя у него вообще нет. Наконец разобрались, как стрелять. Но самый первый выстрел так и не достиг цели. Бутылка не шелохнулась Туман выстрелил еще три раза - с тем же успехом.
- Дай! - сказал Тюрьма.
Туман нехотя протянул ему пистолет.
Тюрьма обхватил рукоятку двумя руками, чуть присел, как герой боевиков. Тщательно прицелился. Нажал на спусковой крючок Бутылка, выставленная в двадцати метрах, разлетелась вдребезги. Оставались нетронутыми еще четыре бутылки.
- Вот так!
- Откуда умеешь? - подозрительно осведомился Туман.
- Я много чего умею. - Тюрьма прицелился небрежно во вторую бутылку... И, конечно, промазал.
- Блин.
Выстрелил еще раз - от бедра. С таким же успехом он мог палить и с закрытыми глазами.
- Дешевка, - махнул рукой Туман.
Шварц, взяв пистолет, с обычной для него нудной аккуратностью прицелился. Он тоже промазал, и Туман воспрянул духом. Дело оказалось вовсе не такое простое. В боевиках с двух рук небрежно кладут по двадцать человек десятью выстрелами. Но так бывает лишь в кино.
- А я? - заныла Кикимора.
- А ты хрен соси, - бросил Туман пренебрежительно. Кикимора насупилась обиженно. Шварц сжалился и протянул ей пистолет, советуя:
- Целься лучше. Вон прорезь. Вон мушка. Кикимора прицелилась. Потянула спусковой крючок. Грохнул выстрел. Бутылка разлетелась.
- Во, бля, - с уважением протянул Тюрьма.
- Кикимора - верный глаз, - зло усмехнулся Туман. Она прицелилась еще раз. И вторая бутылка разлетелась на осколки. Девчонка засмеялась и подняла пистолет, чтобы раздолбать последнюю бутылку, но Туман грубо вырвал ствол и оттолкнул ее:
- Позабавилась - и будя.
- Я попала, - с обидой произнесла она.
- Твое дело ртом работать, тварь мелкая, - бросил он, обдавая ее ненавидящим взглядом. - Все, пошли...
И, больше не говоря ни слова, начал карабкаться вверх по склону карьера. Ноги скользили по песку и скатывались назад, но он упорно лез вверх. Компания нехотя потянулась вслед за ним.
***
Мать осенила Тюрьму крестным знамением и прошептала какую-то оберегающую молитву.
- Да ладно тебе нашептывать! - отмахнулся он.
- Береги себя, сынок, - еще раз перекрестила. Каждый день повторялся этот ритуал.
Тюрьма чертыхнулся под нос и потянулся к ручке двери.
Однокомнатная квартирка в хрущобе была тесная, бедная и чистенькая. Мебели было мало. В красном углу висели три иконки, и потолок был закопчен. Мать молилась иконам истово и часто. Сам Тюрьма считал это делом совершенно пустым, но матери обычно об этом не говорил.
Она вздохнула, глядя вслед сыну, за которым захлопнулась дверь, и еще раз осенила его крестным знамением. На руке ее была затейливая, виртуозно исполненная татуировка.
Сердце за сына у нее было не на месте. Хотя, по большому счету, она знала, что путь его определен раз и навсегда, но боялась признаться себе в этом. Не в ее силах было разомкнуть заколдованный круг. Родился он у нее в тюрьме и, скорее всего, в мир иной уйдет оттуда же. Папаша - интересно, кто он был? У нее были разные предположения на сей счет, но наверняка она утверждать ничего не могла. Однако одно знала точно - это был человек не с одной судимостью, других она по молодости не признавала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
